Наверно, носит рубашки пастельных тонов и занимается альпинизмом.
Рут лишь улыбается в ответ, не отрывая глаз от дороги в надежде, что Фрэн последует ее примеру.
Так он тебе нравится! Фрэн смотрит на нее поверх темных очков.
Нет, у меня пока перерыв.
Рут понимает, что скоро придется рассказать подруге об отношениях с Алексом. Выдумка о затянувшемся уже на полгода обете воздержания с каждым днем кажется все более несуразной. Фрэн еще в школе говорила ей, что не обязательно после разрыва с одним парнем бросаться в объятия другого, но Рут никогда не расставалась с очередным бойфрендом, пока не найдет новый объект влюбленности. Теперь ей ясно, что с помощью этой поспешно сочиненной лжи она подсознательно рассчитывала получить одобрение подруги. Лучше бы она говорила Фрэн, что каждый раз у нее свидание с новым парнем. Это звучало бы куда убедительнее. А своей побасенкой о полном отказе от мужчин она лишь загоняет себя в угол. Ну почему она совсем не умеет врать? Ведь всем известно: лжи скорее поверят, если говорить правду, слегка изменив второстепенные детали, чтобы скрыть собственные прегрешения.
Рут косится вправо проверяет, смотрит ли на нее Фрэн.
В самом деле?
В животе у нее екает.
Смотри на дорогу!
Фрэн выравнивает машину, а у Рут сердце заходится в груди, к лицу приливает кровь. Разумеется, ей не хочется угодить в статистику предрождественских аварий, но на самом деле этот выброс адреналина связан с тем, что в очередной раз при общении с лучшей подругой у нее получилось уклониться от разговора об Алексе.
Почему ей так страшно сказать: «Я познакомилась с одним парнем, и на этот раз все серьезно»?
Со скоростной магистрали они съезжают на более узкое шоссе. Приближаясь к родному городку, где прошло их детство, они все чаще видят здания по сторонам дороги, застройка становится плотнее. Вечереет. Бескрайнее серое небо восточной Англии темнеет. По обочинам зажигаются оранжевые огни. На дорожных указателях знакомые названия.
Рут и Фрэн планируют завтра, в канун сочельника, встретиться в одном из любимых ресторанчиков. Такая у них традиция: обязательно выпить по бутылке вина, чтобы пережить предстоящие три дня, когда вырваться от родственников никак не получится.
Энн и Джим здоровы? Фрэн подруливает к обочине возле украшенного к Рождеству дома в георгианском стиле, где живут родители Рут.
Давай зайдем, сама спросишь.
Ха! У меня свои родители есть. А еще братья и все их орущие отпрыски.
Ты же любишь племянников.
Особенно невесток. Фрэн содрогается: бр-р-р.
Какая приятная светская беседа.
На следующий год я останусь на Рождество дома, в Лондоне. Пусть тебя кто-нибудь другой сюда везет.
Ладно.
Нет, правда. Выросли мы уже из этих глупостей. Передавай от меня привет своим.
Рут машет вслед огням удаляющегося в темноту автомобиля и обещает себе, что завтра обо всем расскажет Фрэн. Отрепетирует заранее и расскажет.
Она поворачивается к родительскому дому и расплывается в широкой улыбке, видя, как дверь распахивается и на пороге появляется ее мама в запачканном мукой переднике с красными оленями.
В своей лондонской квартире Рут живет уже почти десять лет, но ей так и не удалось воссоздать уютную атмосферу родительского дома. Почему-то в ее гостиной всегда холодно, как будто она подготовлена к постановочной фотосъемке. Рут пыталась украшать ее ковриками, дополнительными подушечками, предметами искусства. Но все равно чего-то не хватало. Может, особого запаха? Она купила свечу в сосуде из черного стекла, для создания эффекта открытого огня, но в конце концов пришла к выводу, что у нее никогда не получится наполнить квартиру запахом домашнего тепла, каким пропитан дом ее родителей.
Она бросает вещи у подножия лестницы и с наслаждением вдыхает этот запах.
Папа сидит за столом на кухне. В очках отражается синий свет от планшета, в котором он что-то читает.
Приехала! Как дороги, детка? Машин много? Он не встает из-за стола, но планшет выключает. Снимает очки и откидывается на спинку стула.
Много.
Ежегодный исход, заключает Джим. Ну что, девочки, чайку или джину с тоником?
За время с ее последнего приезда мама перекрасила стены ее детской спальни в симпатичный горчичный цвет. Свежая краска скрыла пятна от плакатов, которые Рут старательно развешивала, когда жила здесь: фотографии парней в клетчатых рубашках и без рубашек, взиравших на нее со стен по ночам, пока она спала. Из ее детства сохранился только один плакат гигантский анатомический рисунок синего кита, животного, которым она была одержима с малых лет. Часами просиживала над книгами о китах, а потом за столом на кухне пересказывала родителям интересные факты. Вы знали, что погружение кита в море называется «ныряние»? Вы знали, что китовый жир стали использовать в лампах для освещения магазинов, чтобы они могли работать после наступления темноты? А вы знали, что в годы Первой мировой войны из китовой ворвани делали бомбы? А вы знали, что из китовой ворвани делают губную помаду? И маргарин?
В школе она постоянно собирала подписи под петициями с требованием запрета китобойного промысла, так что от нее все стали шарахаться. Ее импровизированные лекции в столовой не привлекали к ней друзей, но Фрэн ее поддерживала, даже согласилась вместе с ней целый год копить карманные деньги, а накопленную сумму направить в «Гринпис» в поддержку кампании «Спасти китов». Но вскоре после этого у Рут проснулся интерес к мальчикам, и ее увлечение китами поугасло.
Энн вставила рисунок с китом в рамку, и теперь он висит на стене над комодом. Сам комод и платяной шкаф тоже изменились: Энн их подремонтировала, перекрасила в тон стенам. Но под слоем краски все та же дубовая мебель с зазубринами, мебель ее юности, в которой до сих пор хранятся памятные вещицы из ее прошлого.
Рут ложится на свежевыстиранное пуховое одеяло, включает телефон. Сообщений, как обычно, нет, но во «Входящих» под заголовком «Сегодня вечером» электронное сообщение. Алекс пишет, что позвонит в 10 вечера. Он пойдет гулять с собакой родителей жены, и они смогут поговорить без посторонних ушей. Через пять часов она услышит его голос.
Небо за окном совсем черное, лишь мерцает несколько звездочек. В Лондоне она порой вообще забывает об их существовании. Рут выключает лампу у постели, и вся спальня погружается в темноту.
Закрыв глаза, она слушает звуки родного дома. Трубы скрипят значит, включилось центральное отопление. Пиканье, возвещающее о начале выпуска новостей по радио, голос диктора. Родители возятся на кухне, прямо под ней. Мама поливает пирог сахарной глазурью, папа спорит с ней, обсуждая то, о чем бархатным голосом рассказывает диктор.
Ты очень меня огорчаешь, Энни, очень. Мы не суем нос в чужие дела. Они же грубо нарушают Женевскую конвенцию.
Джим, скоро Рождество. Неужели нельзя на три дня забыть о политике, а?
Энни, но меня это беспокоит.
Рут слышит, как открывается и захлопывается дверца холодильника. Затем папа с шипеньем открывает банку пива.
Очень беспокоит.
Лучше спроси у дочери, не хочет ли она пирога с изюмом? В половину по телику будет рождественская викторина. Мы могли бы посмотреть ее вместе, пока не приедут остальные.
Рут слышит, как отец что-то бормочет себе под нос, затем поднимается по лестнице, стучится к ней в комнату. Она закрывает глаза, притворяясь, что спит.
Рути?
Дверь со скрипом открывается.
Я хочу немного отдохнуть, папа.
Ладно, но потом спускайся и упакуй красиво подарки. Пусть будет как в прежние времена: ты в углу что-то напеваешь, а мы потягиваем сливовую настойку.
Через пять минут.
Дверь с тихим щелчком закрывается.
Рут открывает глаза.
Пожалуй, нужно сказать им про Алекса именно сейчас. Тетя и семья ее кузена приедут примерно через час, так что на разговор у них будет не больше сорока пяти минут.
5
Рут лежит на коврике, который принес из пикапа Ник, и, мотая головой из стороны в сторону, наблюдает, как звезды оставляют за собой шлейф на небосводе. Песок под ковриком поскрипывает.
Я в полном улете.
Я тоже.
Они оба опять смеются.
Он задевает рукой ее ладонь, и она рефлекторно стискивает его пальцы. Жест такой интимный, что оба перестают смеяться.
Щетинки ковра колют руку. Она чувствует, что ее ладонь начинает потеть. Они лежат и смотрят на полную луну в вышине. У нее появился розоватый оттенок, и звезды вокруг меркнут от ее ослепительного сияния.
Я вот думаю начала Рут и осеклась.
Ты думаешь?..
Да. Возможно, нам осталось жить всего несколько часов или минут. Знаешь, что все говорят? Что отвечают люди, когда у них спрашивают: «Что бы вы сделали перед самым концом света?» Рут не поворачивается к нему.
Он молчит.
Замер.
Не шевелится, но руки ее не выпускает.
Многие сказали бы: «Занялись бы сексом с тем, кто рядом». Рут не сводит взгляда с розоватой луны.
Слышит, как дыхание Ника становится более глубоким.
Ощущает на своей руке тепло его неподвижной ладони.
Держа Ника за руку, она поворачивается на бок и смотрит на него. Луна освещает его профиль. Его глаза закрыты. Он облизывает губы, и они блестят в падающем на него лунном свете.
Ты один из этих людей?
Рут протягивает к его лицу левую руку. Указательным пальцем обводит его черты линию волос надо лбом, две вертикальные морщины между темными бровями, выступы носа, мягкие губы, подбородок и, наконец, шею до самой впадинки над ключицей, где скачет пульс.
Я хочу заняться с тобой сексом.
Он поворачивает к ней голову, открывает глаза, оценивающе смотрит на нее.
Ты под кайфом.
Да.
Расскажи про свою семью.
Она убирает руку с его шеи, отпускает его ладонь и снова перекатывается на спину. Сквозь пелену дурмана ощущает острую боль.
Мама.
Папа.
Фрэн.
Все.
Глаза ее наполняются слезами. Она чувствует, как они струятся по щекам и стекают к ушам.
Теперь он трогает ее лицо. Вытирает слезы, но они продолжают капать, несмотря на все его усилия.
Он привлекает ее к себе, сжимает в объятиях, позволяя ей выплакаться. Наконец она переводит дух.
Извини, просто я
Она шмыгает носом в рукав флисовой куртки, надетой поверх ее бесполезного тонкого свитера. Это его куртка.
Так ты это серьезно?
Она закрывает лицо ладонями.
Да ладно тебе. Никто же не пострадал. А если честно, я не уверен, что смог бы. Только не принимай это на свой счет.
Она улыбается ему. На ее верхней губе блестит сопля.
Кто бы мог подумать, что конец света я буду встречать с единственным парнем, которому не хочется заняться сексом в последние мгновения жизни.
Думаю, таких, как я, гораздо больше, чем тебе кажется. А если серьезно, это сейчас ты лапочка, а еще совсем недавно бегала туда-сюда, поливая водой несчастное животное.
Он подмигивает ей, и ее обволакивает тепло. Она расслабляется.
Ник забавный, добрый.
Как хорошо, что он не поддался на ее провокацию. Она слегка постукивает по тыльной стороне его ладони благодарит за то, что не дал ей выставить себя дурой.
Черту они переступили и теперь лежат молча, прислушиваясь к дыханию друг друга и рокоту прибоя.
Как думаешь, это правда? Конец света?
Не знаю.
Рут садится на коврике и смотрит на простирающийся перед ней океан. Кромка горизонта подернута розовым светом.
Смотри.
Ник тоже садится и обращает взгляд туда, куда она показывает пальцем.
Светает?
Не думаю.
Рут вскакивает на ноги, не отводя глаз от горизонта. От выкуренного в голове невообразимая легкость. Ее пошатывает.
Это оно?
Розовая полоса на небе ширится. Теплый бриз ласкает ее лицо. Зарево разрастается. Рут смотрит, словно завороженная, не в силах отвести глаза.
Потом содрогается, будто в отвращении: что-то подсказывает ей, что нужно бежать от этого света. Она хватает Ника за руку, дергает, заставляя подняться с песка.
Бери вещи. Неси их к киту. Живо!
Ник выполняет ее указание, наблюдая, как она мчится к киту. Рывком поднимает с земли старый коврик, быстро надевает на плечи рюкзак Рут. Бежит следом за ней, сгружает все у рыла кита.
Она пытается раскрыть огромную пасть в оранжевых отметинах.
И тогда его осеняет: рычаг. Им нужен рычаг.
Он кидается к пикапу, роется в кузове, ищет за запасной шиной.
Только бы найти.
Он снова рядом с Рут, орудует монтировкой.
Одну сторону его лица омывает лунное сияние, вторую озаряет жгучий розовый свет.
Она слышит, как Ник, покряхтывая, приподнимает верхнюю губу кита и обнажает стену длинных сочлененных роговых пластин.
Держи.
Рут наклоняется, принимая на себя вес верхней губы кита.
Она тяжелая, но удержать можно. Словно поднимаешь громоздкую портьеру вроде той, что в театре закрывает сцену. Занавес? Кажется, так это называют.
Под ее руками Ник вставляет монтировку под китовый ус фильтрующие роговые пластины, охраняющие доступ к пасти кита.
Рут начинает потеть. Ветер с моря становится теплее, и она чувствует, как кожу лица щиплет от усиливающегося жара розового сияния.
Ник теперь полностью освещен. С помощью монтировки ему удается приподнять верхнюю челюсть и просунуть обе руки под китовый ус. Одной рукой он берется за верх пасти, второй за низ и начинает ее раздвигать.
Из темноты пасти исходит горячий смрад. Они же там задохнутся, думает Рут, испекутся насмерть.
Бросай туда вещи.
Что?
Рут отпускает губы и помогает Нику раздвигать челюсть.
Залезай!
Он орет во все горло, силясь перекричать вой ветра. Лицо его лоснится от пота.
Она хочет сказать, что это безумие, но смотреть на него уже не может: свет слишком яркий.
Горячий ветер обжигает кожу, опаляет, словно огнем.
И она подчиняется.
Бросает во мрак пасти свои рюкзаки и заползает на мягкий влажный огромный язык животного. Кажется, что она лежит на горячем мокром матрасе. Запах чудовищный одуряющая соленая гниль мусорной ямы. Над ней дугообразный свод пасти кита, в которой можно не только сидеть, но и стоять во весь рост.
Рут поворачивается к Нику.
Его губы шевелятся, но она его не слышит. Зажимает уши ладонями в тщетной попытке приглушить пронзительный свист.
Ник тоже заползает в пасть и изнутри опускает верхнюю челюсть, отгораживаясь от розового сияния. Их окутывает мрак.
Ее одежда пропитывается теплой влагой с языка кита.
В пасти жарко, нестерпимо жарко.
Они сварятся, думает Рут. Задохнутся, а потом сварятся.
Нужно выбраться отсюда. Глупая была идея.
А потом, в темноте, она чувствует, как Ник накрывает, придавливает ее своим телом, выжимая из ее легких воздух.
Она делает вдох, и ей кажется, что от вкуса, появившегося во рту, ее вот-вот стошнит.
Ник обхватывает ее руками и крепко держит. Его голова находится прямо над ее головой.
Невообразимо громкий шум. Ей кажется, что у нее вот-вот полопаются барабанные перепонки.
Закрой глаза.
Его голос раздается прямо у ее уха. Он вынужден кричать, чтобы она услышала его сквозь сверхъестественно жуткое завывание.
Рут закрывает глаза, зажмуривается.
Вой внезапно стихает. Их обволакивают мрак, безмолвие, сырость.
Она чувствует на себе тяжесть крепкого теплого тела Ника.
Потом в мертвой тишине сквозь плотно стиснутые веки она видит его над собой. Его лоб, линию подбородка. А за ним, озаренные извне ослепительно белым светом, какого она еще не видела, вырисовываются кости кита, образующие арку над ними, каркас из хребта и ребер над их сплетенными телами.
6
Если вы еще и это все съедите, у вас не останется места для картошки!