Для начала Муоми размяла ей мышцы шеи и плеч. Хюррем, поглубже вдохнув и замерев, вытерпела. Затем негритянка принялась терзать ей мышцы спины.
Говорят, ты ведьма, сказала Хюррем.
Кто говорит?
Другие девушки.
Их сюда берут за красоту, а не за ум. Они все тупы как верблюдицы.
Так ты ведьма или нет?
Ладони Муоми продолжали бегать по ее спине. Ощущение было такое, будто она вгоняет свои костяшки между всеми ребрами и позвонками. Хюррем почувствовала, что у нее сейчас слезы хлынут из глаз ручьем, и закрыла ладонями лицо, чтобы их скрыть.
Ну так ты ведьма или нет? переспросила она.
Была бы ведьмой, давным-давно бы сказала какое-нибудь заклинание и смылась отсюда.
С этими словами она обоими кулаками воткнулась глубоко в ягодицы Хюррем. Та стиснула зубы, чтобы не заплакать.
А мышцы-то у тебя крепкие, прямо как у парня, снисходительно признала Муоми.
Да покрепче будут, ответила Хюррем. Я ведь почти и не почувствовала ничего.
Мейлисса застала Хюррем лежащей на спине, пока негритянка проделывала над нею депиляцию. Процедура заключалась в нанесении на кожу негашеной извести с последующим сбриванием размякших волосков острым краем створки раковины мидии. Груди девушки вздымались и опадали в такт с бритьем и дыханием. Щеки были мокры от слез.
Ты в порядке? спросила Мейлисса.
Отныне Муоми новый главный палач при нашем султане.
Муоми, не обращая внимания на эту реплику, властно раздвинула ноги Хюррем и принялась тщательно обследовать ее промежность на предмет ненароком сохранившихся волосков.
В чем смысл-то всего этого? спросила Мейлисса. Разве кто-то, кроме Муоми, хоть когда-то увидит, выбриты мы или нет? Султан уж точно в жизни не увидит.
Мы должны быть всегда готовы, ответила Хюррем. Мы не можем себе позволить упустить золотую возможность из-за случайно пропущенного золотистого волоска!
Мейлисса, присев на мраморный бортик, будто на насест, понизила голос до шепота и сказала, положа руку на втянутый смуглый живот:
Скоро проявится. Глаза ее при этом наполнились слезами.
Что с ней не так? встрепенулась Муоми.
Да просто припомнила, как ты ей в последний раз спину терла, нашлась Хюррем и, схватив Мейлиссу за руку, шепнула ей: Ни слова об этом тут!
А что мне делать?
Не волнуйся. Есть у меня один план.
Глава 4
За два месяца капы-ага успел испытать поочередно лютый ужас, трепетное ожидание и лихорадочное наслаждение. Он знал, что с ним сделают, если его секрет откроется. Но остановиться он теперь не мог. Ведь собственно секс, а женщина эта была воистину красива, что делало ее вдвойне запретной, был лишь частью того, чем он наслаждался.
К нему вернулась мужская сила!
По четвергам за час до заката она приходила в сад читать Коран. Все его существование теперь вращалось вокруг ужасающе-изысканного мгновения, когда он поворачивал ключ в ржавом замке двери и вступал в этот сад. Всякий раз, толчком распахивая дверь туда, он не мог знать наверняка, ждет ли его там Мейлисса с улыбкой котенка на устах или его собственные подчиненные с острыми как бритва кылычами наголо. Даже будучи начальником дворцовой стражи и главным надсмотрщиком гарема, капы-ага не смог бы остановить свору своих собственных псов, если бы те его раскрыли.
Железная решетчатая дверь с лязгом распахнулась, будто пушечным выстрелом прорезав тишину гарема. Начальник стражи прокрался внутрь, запер за собою дверь и бросил взгляд наверх, на северную башню. Единственным местом, откуда его могли заметить, была самая верхняя смотровая этой башни, оттуда, собственно, впервые и заметил Мейлиссу, но он ведь собственноручно запер вход в эту смотровую на замок перед тем, как спуститься сюда.
Но все равно мужчине чудилось, будто каждый член Дивана зорко следит за ним и теперь отдает приказ главному палачу заточить поострее стальные крюки, которыми его разорвут на куски.
Сад был погружен в тень от высоких стен, дорожки обставлены колоннами паросского мрамора и обсажены кипарисами и плакучими ивами так, что не просматривались сверху. Под сенью деревьев царил вечный сумрак. Предзакатное солнце окрасило облицовку минарета мечети при гареме в розовый цвет.
Капы-ага огляделся в поисках Мейлиссы, рассчитывая обнаружить ее, как обычно, на мраморной скамье под колоннадой, но ее нигде не было. Он затрепетал от страха, затаил дыхание, прислушался, но единственным звуком была нежная трель распевающегося соловья в кроне ивы у него над головой.
Она сегодня прийти не сможет.
Голос раздался из-за спины. Он рывком обернулся, инстинктивно выхватывая из кожаных ножен свой кылыч.
Девушка скрестила руки перед собой и рассмеялась ему в лицо.
Он ее не признал, но ведь тут теперь столько новеньких. Эта была маленькой и стройной, рыжеволосой и зеленоглазой. Одета в желтый хлопковый кафтан и золотую парчовую блузу, на голове маленькая зеленая тюбетейка с единственной жемчужиной, вплетенной в кисточку.
Она была настолько миниатюрной, что, казалось, ее сметет первым же дуновением ветра.
Где Мейлисса? спросил он.
В гареме, конечно же, вдали от мужских глаз.
Над чем смеешься-то?
Ты бел лицом, как твой тюрбан. Всё в порядке, видишь же, что я не из султанских янычар. Я простая швея. Вот, смотри, я же без оружия. У меня даже иглы при себе нет.
Ты с кем, по-твоему, разговариваешь, девчонка? Я же тебя на бастинадо отправлю. Он схватил девицу за руку и поднес острие сабли ей прямо к глазам, дабы припугнуть. Хюррем лишь улыбнулась в ответ и сомкнула пальцы на том, что у него в паху.
У Мейлиссы будет от тебя ребенок.
Он отпрянул и выронил саблю, звонко клацнувшую о мрамор.
Ты думаешь, это невозможно? Вот и она так думала. Но я тебе клянусь, капы-ага, ты посрамил их усилия лишить тебя мужественности.
Ты кто? Чего ты хочешь?
Я подруга Мейлиссы. Всё в порядке, я хочу тебе помочь.
Кто еще об этом знает? спросил он.
Проще простого сплавить нас обеих в Босфор под покровом ночи и дело с концом. Ты же об этом сейчас подумал, так? Вот поэтому-то мы и рассказали еще одной. Но имени ее ты в жизни не узнаешь.
Он вложил кылыч в ножны.
И чем ты мне можешь помочь?
Помочь я хочу Мейлиссе, но это и тебе пойдет на пользу. Или, может, тебе от меня помощи и не нужно вовсе? Женишься на ней, будете вместе растить детей
Хорош глумиться! с новой решимостью подступился он к ней.
а однажды ночью заявится в ваши хоромы султан с двумя мешками. Один для моей подруги Мейлиссы, чтобы утопить ее в Босфоре. А в другой мешок соберут ошметки того, что останется от бывшего капы-аги после того, как палач раскромсает его в крошево.
Что ты предлагаешь?
Могу устранить твою проблему.
Как?
Не твоя забота. Но взамен ты кое-что для меня сделаешь.
Ему хотелось убить ее на месте, но он понимал, что тогда ему точно несдобровать.
Лады́, сказал он наконец. Чего хочешь? Повышения? Нарядов? Денег?
Не слишком ли дешево ты оцениваешь свою жизнь?
Солнце садилось, и минареты из розовых сделались кроваво-багровыми.
Ну так чего же тебе нужно-то?
Чтобы ты подложил меня в постель к султану.
Этого я не могу. Немыслимо!
А ты замысли и устрой. Иначе султан однажды точно прознает о твоем вероломстве, вздернет на крюк и оставит вялиться на солнце. Слыхал о такой казни?
Султан не спит ни с кем, кроме Гюльбахар. Исполнить твою просьбу не в моей власти.
Улыбка на ее лице вмиг погасла.
Ну тогда приятной смерти! Они тебе это удовольствие растянут.
И она ушла.
Тени расползались по саду, и капы-ага в леденящем душу ужасе взирал на подступающий мрак.
Глава 5
Гарем появился в стародавние времена, когда турки-османы были бродячими торговцами и кочевали по плоскогорьям Анатолии и Азербайджана. Саму идею гарема они позаимствовали у персов. После того как османы осели и создали султанат со столицей сначала в Бурсе, а затем в Стамбуле, гарем их султана постепенно превратился в самодостаточное учреждение со своим уставом, протоколами и системой управления.
Во главе этого замкнутого сообщества евнухов и дев стояла валиде-султан мать верховного правителя. Правой рукой ее являлся капы-ага, главный белый евнух, совмещавший обязанности начальника стражи и посредника между валиде и самим султаном.
Любая из сотен наложниц могла дослужиться до высокого положения в администрации гарема и собственными трудами. Но путь к истинной власти был один-единственный привлечь к себе внимание султана.
Если тот приглашал наложницу в свою постель, ей полагались собственные покои и жалованье. Она могла провести с господином жизни хоть одну ночь, хоть тысячу и одну. Всё это ей в зачет не шло до тех пор, пока она не родит султану сына. Родившая же сына наложница становилась кадын, одной из жен султана. Всего же их у султана могло быть четыре и не более. После появления четвертой кадын всякая беременность в гареме прерывалась абортом. Каждая из четырех жен затем оказывалась в шаге от истинной власти, но лишь одной из четырех суждено было в один прекрасный день стать следующей валиде-султан, если именно ее сын унаследует титул султана Османской империи.
Но Сулейман решительно порвал с традицией. Хотя ему было уже тридцать лет от роду, у него до сих пор была одна-единственная кадын и единственный сын. Слишком уж тонкая нить для столь буйного рода, как Османы, и мать Сулеймана тревожилась из-за воздержанности сына по части приумножения числа наследников.
Валиде приняла капы-агу в своей палате для аудиенций, необъятном вместилище мерцающего оникса и паутинистого мрамора.
Желтой молнией струился из-под высокого остекленного купола косой сноп солнечного света.
Она взирала на начальника стражи, сидя на кресле черного дерева с высокой спинкой и пурпурной парчовой обивкой.
Хотел меня видеть, капы-ага?
Главный белый евнух облизал пересохшие губы. Он до глубокой ночи отрабатывал речь, но теперь слова вдруг покинули его, будто смытые нахлынувшим потоком черной паники.
О, царица покрытых никабом головок выдавил он из себя официальное обращение.
В чем дело? Нездоровится тебе?
Познабливает.
Так может, тебе лучше к аптекарю?
Как скажете, Ваше Высочество.
Тебя что-то тревожит?
Прослышал о смуте среди девушек.
Какой такой смуте? нахмурилась валиде.
Ну, кое-кто из них вроде как
Короче, капы-ага!
Ревность их обуяла.
Девы в гареме всегда ревнивы.
Это не мимолетная зависть, а растущее недовольство. Думаю, надо бы нам обратить на это внимание.
Валиде пристально вперилась взглядом ему в лицо. Это еще больше нервировало.
Давай дальше, приказала она.
Дело в Гюльбахар. Ее все любят, конечно
Кроме меня.
«Ну а то, подумал капы-ага. На это у меня и расчет».
Часть девушек чувствуют себя несправедливо обиженными тем, что полностью обойдены вниманием Властелина своей жизни. Они делаются почти совсем неуправляемыми.
Так это же твоя работа твоя и кызляр-агасы управлять ими.
Конечно, госпожа моя. Только вот если бы мне было чем их приободрить на словах
Валиде-султан приставила к щеке указательный палец с драгоценным перстнем.
И чего бы им, по-твоему, хватило для ободрения?
Того, верно, что Властелин жизни воспользуется ими в один прекрасный день, и день этот не за горами?
Да кто ж его знает, что и когда он соизволит сделать или не сделать?!
Задел-таки он ее за живое. Если кто и был недоволен тем, что Сулейман такой однолюб и кроме Гюльбахар никого знать не хочет, так это его мать.
Все они только и ждут дражайшей возможности сослужить своему господину службу, как только могут, заверил он.
Но есть ли среди них хоть кто-то сравнимый с Гюльбахар?
Сами себя они все считают и вовсе несравненными, ответил он с натянутой улыбкой.
Валиде перевела взгляд за окно, на сверкающие купола гарема. Перебрав большим пальцем левой руки остальные, она будто пересчитала в уме заветное число жен своего сына.
Я переговорю с Властелином жизни, сказала она. Спасибо за то, что привлекли мое внимание к этому предмету.
Капы-аге хотелось крикнуть ей: «Постойте, я еще главного не сказал!». Но было поздно. Его отпустили. Он отвесил поклон и попятился к выходу.
И последнее.
Да, Ваше Высочество?
Есть у тебя конкретная девушка на примете?
Он едва скрыл облегчение. А то ведь подумал было, что и не спросит.
Есть одна достойная, по моему разумению, того, чтобы наш господин обратил на нее свой высочайший взор. Она смышлена и жива по своей природе, и он вполне может найти ее более чем приятной.
Звать ее как?
Хюррем, Ваше Высочество. Имя ей Хюррем.
Глава 6
Всякий раз по приходу в гарем в старом дворце Сулейман прежде всего посещал свою мать. Таково было требование.
Валиде-султан приняла сына на террасе. На ней был цветистый парчовый кафтан, а весеннее солнце искрилось на вычурных узорах из перламутра и гранатов в ее волосах. Ей же эти безделицы были милее настоящих драгоценных камней.
Мать. Сулейман поцеловал ей руку. Он присел на диван подле нее, а одна из служанок поспешила за шербетами и розовой водой. Ты в порядке?
Мерзну сильнее, чем раньше. В моем возрасте ждешь не дождешься весны.
Да не так уж ты и стара.
Я бабушка, сказала она. Правда, внук у меня один-единственный. Не впечатляет.
Сулейман, закинув голову, залился смехом:
Только не это, сколько можно-то?
Я опечалена твоим легкомысленным отношением к страхам старухи-матери. Отняв руку, она взяла ею отборную фигу из стоящей перед нею чаши с фруктами. А что покоритель Родоса? Куда тебя призывает Диван нанести следующий удар?
В этом году военных барабанов ты больше не услышишь. Мои генералы пока зализывают раны. Пройдет какое-то время, прежде чем они изготовятся снова выпустить когти.
Ну а ты?
Мысль о еще одной кампании претит моей душе, сказал он, тяжело вздохнув.
Султан, отказывающийся идти на битву под знаменем Мухаммеда, надолго в султанах не задержится. Янычары за этим проследят.
Сулейману вспомнились слова отца, которыми тот напутствовал его, отправляя в Манису на первый в его жизни официальный пост губернатора: «Если турок слезает с седла ради того, чтобы рассесться на ковре, он обращается в ничтожество».
Ну так отец-то его в ту пору был воистину дик нравом.
Не нужно напоминать мне о моем долге ни перед ними, ни перед Аллахом. Но на этот сезон я сыт войной по горло.
Долг султана лежит не только на поле брани.
Так вот в чем дело: первые слова матери должны были его насторожить. Им снова предстоит разговор о Гюльбахар.
У Османов есть наследник, сказал он.
А что, если он занеможет? У султана должно быть много сыновей.
Чтобы они друг друга поубивали после моей кончины?
Сулейман снова вспомнил об отце. Ведь Селим-султан недаром получил в народе прозвище Грозный, а начал свое правление со свержения с помощью янычар собственного отца, которого затем еще и отравили по дороге к месту ссылки. Затем он порешил еще и двух своих братьев, и восемь племянников, дабы никто не оспаривал его власть. И даже трех других собственных сыновей он повелел казнить, дабы не обременять самого Сулеймана столь грязным делом, как учинение расправы над родными братьями. Или сомневался, не тонка ли у его наследника кишка на это?
У тебя есть долг.
Он включает множество обязанностей.
И ни единой из них тебе не должно пренебрегать.
Но я счастлив с Гюльбахар.
Не о счастье речь, а о наследниках по линии Османов.
Сулейман отвернулся и уставился на панораму минаретов и куполов поверх нагромождения деревянных домов над Золотым Рогом.
На этот миг в доме Османов бьются лишь два сердца, сказала валиде. Этого мало.
Чего ты от меня хочешь?
Я не прошу тебя отказываться от Гюльбахар. Естественно, у тебя должна быть любимая жена. Но в гареме много девушек. Кто-то из них вполне может послужить усладой для твоего взора.