У нее перехватило дыхание. Внезапно все риски этого дня оказались стоящими того.
Джулия понятия не имела, что ей теперь делать или говорить. Она ошеломленно надвинула капюшон обратно на лицо.
Мне пора домой.
Нет еще.
Если дуэнья обнаружит мое исчезновение, у меня будут страшные неприятности.
Тень прошла над навесом, это гондола проскользнула под мостом. Сверху до нее донеслись крики играющих на мостовой детей.
Мне нужно с тобою снова увидеться, сказал он.
Не могу. Осенью мне предстоит выйти замуж. Жених мой вернется с Кипра в конце лета прямо к свадьбе.
Он взял ее за руку.
А могла бы ты полюбить мавра так же, как я полюбил неверную?
Девушка не ответила. Аббас вздохнул, высунулся за полог и отдал распоряжения гондольеру. Мгновения спустя Джулия почувствовала, как лодка заскрежетала бортом о нижнюю ступень лестницы под ее палаццо.
Ты меня больше не увидишь, сказала она, выкарабкалась из гондолы и убежала внутрь. Добежав бегом до самой своей спальни, венецианка рухнула на колени перед деревянным распятием на стене и принялась вымаливать прощение.
Через некоторое время на смену раскаянию пришло другое чувство. На нее нахлынуло сожаление. Нужно бы было ей оставаться с ним подольше.
Теперь же как знать, выдастся ей второй такой шанс или нет.
Глава 18
Антонио Гонзага уловил неявную перемену в настроениях дочери и встревожился. Горько ему было глядеть на ее нездоровый румянец и нервозность поведения. Подобные признаки при всей их малости не подобало являть миру юной даме, которой полагалось все свое время делить между религиозным воспитанием и плетением кружев.
Служанка поставила перед отцом и дочерью по тарелке. Гонзага наблюдал за дочерью. Та взяла ложку.
Расправь плечи.
Джулия исполнила.
Гонзага раздраженно нахмурился. Чем раньше он сбагрит ее замуж с глаз долой, тем лучше.
Скоро ты будешь женой члена Consiglio di Dieci. Он будет ждать от тебя хороших манер.
Видел он и раньше такие коровьи глаза на женском лице: у жены в их первую брачную ночь и у любовницы всякий раз, как она беременела от него очередным ублюдком, а делала она это с незавидной регулярностью.
Мужчина пил вино, не закусывая. Да ведь точно, это из-за мыслей о предстоящем замужестве у нее щеки так пылают.
От осознания этого он издал долгий и тяжелый вздох.
Что-то мне нехорошо, сказал он дочери. Мне нужно пойти прилечь. Извини. И отец оставил ее заканчивать ужин в одиночестве.
Друзья вывались из таверны, опираясь друг о друга, от них разило вином. Людовичи скрючился, упершись ладонями в колени, и блеванул на мостовую. Аббас прислонился к балюстраде каменного моста и залюбовался лунными бликами в канале.
Никогда еще не чувствовал себя столь живым, сказал он. Я люблю ее.
Людовичи вытер рот.
Ты же о ней ничего не знаешь. Если ты чем и очарован, так это собственной наглостью.
В горьком же мире ты обитаешь.
Это не горечь. Просто я вижу мир таким, как он есть, и ничего более. Мне тут ясно одно: если бы ты мог завтра на ней жениться с благословения ее отца и твоего, она бы тебя привлекала не больше первой встречной шлюхи в дверном проеме.
Погоди, однажды и ты влюбишься.
Только если лишусь ума. Аббас, ты мой лучший в мире друг. Но ты все-таки послушай, что я тебе скажу: любая женщина это всего лишь женщина, и в мире их полным-полно. Она не более чем мягкая подстилка для твоего тела и теплое вместилище для твоего семени. Допускаю, что кто-то из них может оказаться и доброй спутницей, и однажды я и сам обзаведусь женой хозяйкой моего дома и матерью моих детей. Но женюсь я на той, кого выберу по трезвому уму, а не по зову сердца. Муж, поступающий иначе, конченый дурак.
Значит, я и есть дурак, потому что, клянусь тебе, я полюбил ее навеки.
Если твоя любовь к ней продлится до следующей недели, с меня два золотых дуката.
Жаль мне тебя, Людовичи. Бесчувственный ты внутри. Но однажды жизнь вынудит тебя снова испытывать чувства.
Просто ты влюблен не в нее, а в собственную влюбленность.
Вот увидишь. Так что лучше гони два дуката сразу.
Людовичи покачал головой. Бутылка выскользнула у него из руки и разбилась о брусчатку. Над головой у них из окна высунулся мужчина в ночной рубашке и принялся громко звать ночного сторожа, и друзья со смехом убежали прочь.
Гонзага сидел в кабинете, пристально глядя на пламя свечи. В убранстве комнаты над всем доминировало «Успение Богородицы» кисти Карпаччо; по обе стороны от него висела пара подношений поскромнее «Мадонна с младенцем» Беллини и его собственный портрет, заказанный им пятью годами ранее у Якопо Пальмы. Каминную полку украшали две бронзовые статуэтки работы Андреа Риччо.
В дверь постучали.
Да?
Синьора Кавальканти, Ваше Сиятельство.
Войдите.
Дуэнья прокралась в кабинет и склонилась в поцелуе к рукаву его бархатного платья.
Посылали за мною, Ваше Сиятельство?
Да. Я глубоко встревожен, синьора Кавальканти.
Не каким-нибудь моим недосмотром, надеюсь?
Гонзага нащупал на рукаве выбившуюся нить и предельно аккуратно удалил ее.
Даже и не знаю, синьора.
Заверяю Ваше Сиятельство в своем безмерном усердии, развела руками она. Все свои обязанности я выполняю неукоснительно.
Точно? Старая дама отпрянула в испуге. А я вот имею основания полагать, что госпожа Джулия от вас кое-что утаивает.
Не думаю, Ваше Сиятельство.
Правда? Много ли она с вами говорит о предстоящей радости выхода замуж?
Очень мало.
Стало быть, предвкушение свадьбы не доставляет ей удовольствия? Гонзага решил дать ей время подумать над ответом или хотя бы изобрести нечто вразумительное и занялся приведением в порядок меха у себя на плечах. Без присмотра она ведь никогда не остается?
Ага, вот оно! Взор дуэньи чуть потупился, щеки едва заметно покраснели. Готовится солгать.
Никак нет, Ваше Сиятельство.
Вот и продолжайте следить, с притворным облегчением выдохнул он. Пристально следить. Глаз с нее не спускайте! Понятно?!
Да, Ваше Сиятельство. Еще как понятно. И дуэнья с небывалой поспешностью откланялась.
«Хорошо, должно сработать», подумал Гонзага. Как и собирался, он и запугал, и насторожил ее. Если там есть нечто, о чем ему нужно знать, она теперь это точно выведает.
Глава 19
О второй встрече Джулия и не помышляла, однако ровно через неделю после их первого свидания знакомая гондола вдруг снова появилась у выхода к воде, и устоять перед столь великим искушением было выше ее сил. Ну а второе свидание упростило и третье. Так они и привыкли видеться, и число их встреч теперь, вероятно, перевалило за дюжину. Девушка и сама дивилась собственной смелости.
Могу остаться еще лишь на несколько мгновений, сказала она.
Джулия протянула руку, и Аббас нежно уложил ее в свою.
Я люблю тебя, пробормотал он.
Нельзя тебе меня любить. Я же говорила: это невозможно. Этот раз должен стать последним.
Но я теперь не могу остановиться. Разве что могила меня остановит.
Аббас, мне скоро замуж. Она и сама представить не могла, как ей жить без этого. Как вернуться к созерцанию мира через окно?
Давай сбежим.
Что?
Могу устроить нам проход на корабль.
Покинуть Венецию? Джулия поверить не могла, что он способен замышлять подобное.
Можем отправиться в Испанию. Там у нас будет надежное убежище от твоего отца. А мой нам поможет деньгами.
Ну пожалуйста, прекрати.
Нельзя тебе выходить за богатого старика, чтобы провести остаток жизни взаперти в его дворце.
Джулия оцепенела от ужаса. Легко же ей было до этой минуты обманывать себя, делая вид, что все это просто игра без всяких последствий.
Что я буду делать в Испании? услышала она невольно сорвавшийся у нее с уст вопрос.
Будешь моей женой. А я там найду себе работу хоть солдатом-наемником.
Лючия мне рассказывала истории о том, как мужчины увозят женщин, обесчещивают и бросают. Это же безумство!
И ты лучше проведешь остаток жизни за семью запорами в клетке со стариком?
По крайней мере, я буду в безопасности. Да и грех-то какой, Аббас, разве нет? Если мы так поступим, Господь нас покарает, если и не в этой жизни, так в следующей.
Юноша взял ее за плечи и привлек к себе. Она ощутила легчайшее прикосновение его губ к своим, столь же нежное, сколь грубой была хватка его рук. Джулия закрыла глаза и замерла, едва дыша и вкушая тонкий аромат его одежды и сладко-гвоздичного дыхания. Наконец он отстранился от нее.
Давай сбежим, повторил он.
Ты же про меня ничего не знаешь, сказала она. Мне пора домой.
Джулия выскочила из гондолы и взбежала по ступеням лестницы к палаццо будто в тумане. С порога напоследок оглянулась: он стоял меж раздвинутых занавесей и смотрел на нее.
Она потихоньку приоткрыла скрипучую дверь в палаццо. За дверью, скрестив руки на груди, стояла синьора Кавальканти.
Так ты меня, значит, обманываешь, сказала она.
Джулия развернулась, захлопывая за собою тяжелую дверь, и ринулась вниз по лестнице обратно к каналу, но гондола уже отчалила. Девушка хотела было окликнуть его и позвать обратно, но, заслышав позади звук шагов дуэньи, спускающейся вслед за нею по каменным ступеням, поняла, что звать его теперь, тем более окликая по имени, было бы предательством.
Старуха грубо схватила ее за руку и поволокла обратно наверх. Она оказалась поразительно сильной. Но Джулия все-таки еще раз успела оглянуться и вроде бы заметила колыхание полога навеса, и тут гондола скрылась за изгибом канала, никакой уверенности, что ее тайный друг что-то видел, у девушки не было.
Антонио Гонзага стоял у окна, стиснув приподнятые кулаки и вперившись в высящиеся поодаль над крышами кампанилу собора Святого Марка и Дворец дожей.
Посреди комнаты стояла, скрестив руки на груди и отводя глаза, Джулия.
Кто этот парень? прорычал он.
Дочь не ответила.
Я спрашиваю, что это за парень?!
Синьора Кавальканти стояла поодаль в тени, дожидаясь своей очереди; глаза ее блестели от удовлетворения. Ничего, с нею он позже разберется. Сама эта ситуация в жизни бы не возникла, если бы она исправно выполняла свою работу. Кроме того, если позволить ей трепать языком, об этой истории завтра будет говорить вся Венеция.
Он пересек комнату и отвесил дочери оплеуху такой силы, что та рухнула на пол. Встав над нею, изготовился повторить, если дочь поднимется и осмелится и дальше не повиноваться.
Буду бить тебя как собаку, пока не выдашь мне его имени.
Ни в жизни, сказала она.
Неожиданная сталь в голосе дочери еще более взбесила его. Он схватил ее за волосы, как следует тряхнул, отволок к окну и дал ей хорошего пинка. Джулия закрыла голову руками и, всхлипывая, свернулась в клубок, пытаясь защититься от дальнейших побоев.
Ваше Сиятельство, вмешалась синьора Кавальканти. «Да она, похоже, в шоке, подумал он. Неужто полагала, что деловому человеку чужды уличные повадки?» От его грозного взгляда дуэнья тут же забилась обратно в угол.
А теперь ты скажешь мне его имя.
Он ухватил дочь пальцами за дутые рукава и рывком поставил на ноги. Отвесил ей еще две мощные пощечины, другой рукой прочно удерживая, чтобы не увернулась. Наконец отец ослабил хватку, и Джулия рухнула на пол во второй раз за экзекуцию.
Похоже, сегодня он от нее толку не добьется. Ну да ладно, у нее теперь будет время одуматься.
Рукав и лиф ее платья он порвал при наказании.
Прикройся, шлюха! рыкнул он. Руки у нее тряслись, и она все никак не могла прикрыть срам.
Отведи ее в спальню, приказал Гонзага дуэнье, и запри снаружи. Затем возвращайся сюда. Хочу с тобою поговорить.
Синьора Кавальканти в жизни не бывала так напугана. Она всегда почитала Его Сиятельство за человека строгого, сурового и даже грозного, и в этом он был для нее в чем-то сродни самому Господу Богу. Но сцена, свидетельницей которой она только что стала, потрясла ее до глубины души.
Когда она вернулась в кабинет, Гонзага уже вполне овладел собой. Он сидел за рабочим столом, сложив руки на коленях. Лишь всклокоченные пряди волос из-под берета напоминали о недавнем всплеске буйного насилия.
Моя дочь постыдно упряма.
Синьора Кавальканти не нашлась, что ответить. Она лишь вглядывалась в скорбный лик «Богородицы» Карпаччо и испытывала неимоверный стыд.
Похоже, она не понимает всю меру причиненного ею урона, добавил он.
Я верой и правдой наставляла вашу дочь, объясняя, в чем ее дочерние обязанности, в чем ее долг перед Республикой и в чем перед Господом, Ваше Сиятельство.
Возможно. Гонзага сжал губы и постучал указательным пальцем себе по виску, будто обдумывая, не поднять ли ставку налога на шерсть. Но, если ты говоришь правду, почему она оказывает мне подобное неповиновение?
Тут только дуэнья осознала, что теперь она и сама на допросе с пристрастием. Нужно было оставить свое открытие при себе и самой разобраться с подопечной. Впрочем, сделанного не воротишь.
Отсюда вытекает много вопросов, сказал Гонзага. К примеру, как устраивались эти свидания?
Синьора Кавальканти сглотнула так и рвущееся из нее искреннее «не знаю», ведь таким ответом дуэнья расписалась бы в собственной некомпетентности.
Непременно дознаюсь, ответила она вместо этого.
Надеюсь, что так, синьора Кавальканти, ответил он и улыбнулся. На самом деле я не просто надеюсь, а полагаюсь на это!
Глава 20
Аббас следовал за каретой пешком от самого палаццо. Он было потерял ее из виду на узких улочках, но снова нагнал в рыночной толчее на Кампо-Санта-Мария-Нова. Продираясь сквозь ряды торговцев фруктами и коробейников, юноша без тени смущения прокладывал себе дорогу к цели и даже опрокинул тележку с отрезами шелка.
Церковь Санта-Мария-деи-Мираколи была одной из красивейших в городе, с фасадом из античного мрамора. Карета остановилась у ступеней, и Аббас увидел, как с нее сошли две женские фигуры грузная коротышка и высокая, стройная и грациозная красавица. Лицо второй скрывала вуаль, но он узнал ее по одной лишь походке.
Ну пожалуйста, Аббас, не надо, выпалил настигший его Людовичи, запыхавшийся от уличной погони за товарищем.
Тебе действительно не доводилось влюбляться, Людовичи?
Это не любовь, а эскапада какая-то!
Жить без нее отныне не могу.
Ты дышишь, ешь, пьешь. Этого достаточно для жизни. Все просто. И каждому доступно.
Так это не жизнь, это лишь борьба за место под солнцем. И Аббас устремился к церкви.
Внутри было пусто. Святой Франциск уставил на него мраморный палец, будто указывая солдатам дожа, кого хватать.
Где же они? Только что были здесь и вдруг растворились тенями среди теней. И вот уже семенят прочь за двери у него за спиной.
Джулия!
Когда он выскочил обратно наружу, их и след простыл. Аббас осел на ступени. Людовичи взирал на него, сокрушенно мотая головой. Карета уже катила прочь по Via delle Botteghe под стук колес и звон копыт по булыжной мостовой.
Это была ловушка, и Аббас в нее с ходу попал.
Аббас Махсуф? Сын мавра?
Синьора Кавальканти истово закивала, упиваясь собственным коварством. До чего же ловко и просто она его заманила и вывела на чистую воду! Она была уверена, что Его Сиятельство придет от нее в восторг.
Гонзага вскочил на ноги, с грохотом откатив дубовое кресло до самой кафельной стены у себя за спиной.
Мавр, значит?!
Он за нами проследовал внутрь, так же как и в первый раз. Видела его собственными глазами. Он ее еще окликнул по имени, когда мы выходили из церкви.
В первый раз? Какой еще «первый раз»? Когда? И ты мне ничего об этом не говорила?!