Дуэнья осознала свою ошибку, и у нее сперло дыхание.
Так на вид-то был сущий пустяк
И как тот пустяк случился?
Я о нем и не задумывалась. Мужчины же на нее вечно пялятся.
Потому она и носит вуаль!
Летом, говорит, ей слишком жарко. Вот изредка и откидывает.
И ты ей это позволяешь?
Она упряма и своевольна.
Я тебе деньги плачу́ разве за то, чтобы ты ей потакала?
Синьора Кавальканти понимала, что линию допроса нужно как-то отвести от себя, обратив внимание Его Сиятельства на что угодно иное.
Я там еще кое-кого заприметила оба раза.
И кого же?
Людовичи Гамбетто.
Он ошеломленно вытаращился на нее.
Думаешь, она успела столковаться с ними обоими?
Да нет же, конечно, Ваше Сиятельство. Этот просто приглядывал. Я видела, как он нас провожал глазами, когда мы отъезжали от церкви. Полагаю, что они с мавром друзья.
Гонзага подошел к окну. Вверх и вниз по Гранд-каналу шли гондолы и барки. Ему нужно было осмыслить это интригующее открытие.
Вот, значит, каков выблядок моего свояка! Думаешь, через него записки передавались?
Его сестра Лючия здесь частая гостья.
Понятно, кивнул Гонзага. Ну конечно же! Поздравляю с раскрытиями. Награда за мною, синьора Квальканти. А теперь можешь идти.
Дверь за дуэньей тихо затворилась, и Гонзага погрузился в обдумывание имеющихся у него вариантов. Если он вынесет дело в суд, то выставит себя на посмешище перед всей Венецией и однозначно лишится места в Consiglio di Dieci.
Можно было, конечно, довести суть дела до сведения отца Людовичи, но и это было не менее рискованно. Жена Гамбетто-старшего его собственная сестра давно мертва, а сам он метит в дожи, состязаясь за право занять это место лично с ним, Гонзагой, и вполне может воспользоваться любой возможностью для разжигания скандала вокруг его имени.
Дело щепетильное и долгое, решил он. Наказание Людовичи можно и отложить до лучших времен. А вот с мавром нужно разделаться прямо сейчас.
В тот же день, едва Лючия прибыла, ее дуэнью отпустили, а саму девушку синьора Кавальканти препроводила вместо лоджии Джулии в личный кабинет Гонзаги.
А, Лючия, сказал он. Как приятно с вами снова увидеться.
Ваше Сиятельство, сказала Лючия, встревожившись, и, преклонив колено, облобызала его манжету.
Иди сюда, сядь рядом, сказал он ей, взглядом указав синьоре Кавальканти на выход.
Она опустилась на диван у окна подле него, и он принялся разглядывать ее с застывшей улыбкой на лице. Лючию затрясло в этой гнетущей тишине. Неужто проведал про письмо?
Полагаю, тебе есть о чем мне сказать, произнес он наконец.
Я ничего плохого не сделала.
Знаю, что не сделала. Все хорошо. Джулия мне все рассказала.
И вы не сердитесь?
На нее сержусь, и еще как! А на тебя? Сержусь и на тебя тоже, дорогуша. Он вперился в нее своим палаческим взором, по-прежнему улыбаясь. Но ты все еще можешь заслужить помилование в моих глазах. Ведь ты же, в конце-то концов, была лишь гонцом.
Я же понятия не имела, что там внутри. Брат попросил ей это передать только и всего. А больше я ничего не знаю.
По-твоему, это оправдывает твое соучастие в обмане меня и синьоры Кавальканти?
Не знаю, ответила он, уставившись в ладони.
Может, ты и права. Думаю, это для тебя достаточное извинение.
Вы и вправду так считаете, Ваше Сиятельство?
Тебя попросили передать послание от друга. Разве это грешно?
Ничуть.
Конечно же. Так не соизволишь ли ты и мне протянуть руку помощи и оказать ровно такую же услугу?
Лючия смотрела на него в ошеломленном недоумении.
Скажи, продолжил он, а не доводилось ли тебе доставлять брату письма от самой Джулии?
О нет, Ваше Сиятельство. Только то единственное через моего брата ей. Ничего в ответ она мне в жизни не вручала.
Это хорошо. Потому что теперь мы это изменим. Он достал из ящика стола и передал ей конверт с тяжелой сургучной печатью. Это Аббасу.
Аббасу? От кого, Ваше Сиятельство?
От Джулии, вестимо.
Она замялась.
Гонзага перегнулся через стол, и улыбка исчезла с его лица.
Слушай меня внимательно и запоминай. Передашь это своему брату и скажешь, чтобы вручил Аббасу, и что передала тебе это письмо для него собственноручно Джулия. О нашем же с тобою разговоре не должна знать ни единая душа. Если подведешь, доведу до сведения твоего отца, какую роль вы с братом сыграли, и тем самым покрою ваши головы таким несмываемым позором, что путь в приличное общество La Serenissima вам обоим будет заказан по гроб жизни. Да и отцу вашему скандал вполне может стоить места в Совете десяти, и он вас за это по головке не погладит. Я доходчиво объяснил?
Лючия кивнула. Конверт в ее пальцах дрожал.
Можно мне теперь увидеться с Джулией?
Боюсь, что нет. Ей нездоровится и не до приема гостей. Он встал и распахнул дверь на выход. Синьора Кавальканти проводит вас до порога.
Когда она проходила мимо него, Гонзага опустил ей ладонь на плечо.
Сделай так, чтобы Аббас это послание получил всенепременно. Иначе я об этом все равно узнаю.
Лючия лишь кивнула, будучи не в силах вернуть себе дар речи. Едва лишь дверь за нею затворилась, девушка схватилась за стол в поисках точки опоры. Голова ее шла кругом от страха. Зачем только она позволила брату подбить себя на это?! Все, чего ей хотелось теперь, это поскорее передать Людовичи послание синьора Гонзаги и навсегда покончить с этим делом.
Глава 21
Дражайший мой Аббас,
Меня отсылают в монастырь в Брешии до самой свадьбы. Времени в обрез. Верю в тебя. Я все-таки сумею выбраться к тебе, но это будет последняя возможность. Дверь на канал теперь от меня навеки заперта, но я найду какой-нибудь другой путь. Жди меня завтра в полночь на Античном мосту. Готова отправиться с тобою, куда захочешь. Жизнь моя отныне в твоих руках.
И да пролетят поскорее часы, остающиеся до завтрашней полуночи!
Джулия.
Он перечитал письмо еще дважды. Людовичи нетерпеливо наблюдал за другом.
Что пишет?
Аббас порвал пергамент на куски и поднес обрывки к свече. Вскоре на столе остались лишь перистые черные хлопья.
Ничего, сказал он.
Так-таки ничего?
Ты хороший друг. Не хочу и дальше подвергать тебя опасности.
Аббаса проводили в отцовский кабинет для совещаний в здании Военного министерства. Махмуд оторвался от разложенных перед ним карт Апеннинского полуострова и прилегающих к нему османских владений.
Что за срочность такая у тебя, чтобы беспокоить меня здесь?
Прости, отец. Но мне нужны деньги.
Тебе жалованья офицера моей армии не хватает?
Аббас сделал глубокий вдох.
Мне придется уехать.
Махмуд выпрямился и заткнул большие пальцы за широкий серебряный пояс. Он живо напомнил Аббасу огромного бурого медведя, некогда виденного им в лесу под Беллуно. В тот раз зверь вот так же предстал перед ним в полный рост, правда с десятью стрелами в спине. Сюда бы лучников, промелькнуло в голове
Куда это?
В Испанию.
Зачем тебе в Испанию?
Я тайно встречаюсь с одной женщиной. Мы с нею планируем покинуть Венецию как можно скорее.
Махмуд покачал головой.
Ты дурак, сказал он.
Я люблю ее.
Я в твоих чувствах смысла не вижу. Ты же нам обоим, считай, головы на плаху положил.
Когда все свершится, Гонзаге придется с этим смириться. Год, от силы два, и я вернусь в Венецию.
Махмуд покачал головой.
К твоей изобретательности еще бы толику ума. Как ты исхитрялся обманывать Гонзагу так долго, я не знаю, но ты даже не помышляй о том, что он когда-либо простит тебя после того, как узнает, что ты наделал. И мне не простит. Он же вспоен змеиным ядом вместо молока.
После того, как мы обвенчаемся, что он сможет поделать-то?
Много чего. Кто-нибудь еще знает об этом?
Аббас покачал головой.
Хорошо.
Удар был столь неожиданно внезапен, что Аббас на ногах не устоял, а просто вдруг оказался на полу со сводчатым потолком перед глазами. В ушах гудело, во рту был вкус крови.
Махмуд поднял его как перышко одной рукой и припер к стене.
А теперь слушай меня. Я тебя люблю и не позволю разрушить твою собственную жизнь и мою заодно по порыву юношеской похоти. Купи себе любовницу, а Джулию Гонзагу оставь в покое. Понял?
Аббас опустил голову отцу на плечо и дождался прояснения чувств. Тут он почувствовал, что хватка отцовских пальцев ослабла. Как только это случилась, он вырвался и, пошатываясь, ринулся прочь.
Прощай, отец, сказал он, вываливаясь за дверь.
Никому из Magnifico по закону не полагалось беседовать с капитаном-генералом армии один на один. Члены Consiglio di Dieci пуще всего опасались, как бы кто-либо из знати не попытался использовать их армию против них же. Поэтому Махмуда повсюду сопровождали два сенатора. Были они при нем и тем ранним утром, когда Махмуд ворвался в частные покои Антонио Гонзаги.
Гонзага восседал в дальнем конце помещения спиной к окну со свинцовыми стеклами. За окном на фоне сиреневого неба чернели купола Сан-Марко.
Мое глубочайшее почтение, преподобный синьор, пробормотал Махмуд и склонился в поцелуе к рукаву мантии Гонзаги.
Мне сказали, ты хочешь видеть меня по делу неотложной срочности, сказал Гонзага, переглянувшись с двумя сенаторами. И дело это частное, а не государственной важности, если я правильно понял?
Махмуд замялся от смущения. Лучше бы это было обсудить наедине с Гонзагой, но закон не позволял.
Дело в наивысшей мере деликатное, синьор
И оно имеет отношение к делам сердечным, не так ли?
Махмуд с облегчением понял, что Гонзага уже знает. Это упрощало обсуждение при двух сенаторах, которые уже облизывались в предвкушении скандала. Нужно попридержать языки в присутствии этих господ.
Так вы уже отчасти в курсе событий?
Знаю только, что некой юной даме достало наглости тайком передавать своей подруге письма от одного зарвавшегося юнца. Отношу это на буйство молодости.
Мне нужно было убедиться, что вы в курсе ситуации.
Подобные неосторожности, конечно же, недопустимы. Но я ценю, что вы пришли меня предупредить. Заверяю вас, что мною уже приняты все необходимые меры для пресечения этих глупостей, дабы эти юные особы не отбились от рук.
С облегчением вижу, что вы хорошо осведомлены.
Примите мою благодарность, генерал. Но могу я все-таки спросить, как вы сами об этом проведали?
Махмуд чуть помедлил с ответом. Теперь, когда есть все шансы замять скандал в зародыше, какой смысл раскрывать Гонзаге, что сам он своего сына со вчерашнего вечера не видел?
От самого молодого человека. Его долг служить Венеции. Как и мой.
Не расстраивайтесь. У нас все предусмотрено.
Махмуд откланялся. Покидая палаццо, он убеждал себя, что все, в конце концов, обойдется.
Глава 22
Аббас держался в тени. Денег ему хватило на оплату места для них на купеческой галере, отплывающей с утренним отливом, только до Пескары. Как и на что им оттуда добираться до Неаполя и дальше в Испанию, он понятия не имел, но был уверен, что что-нибудь придумает. Главное для него было вызволить Джулию из палаццо Гонзаги и сбежать из Венеции.
Весь тот день Аббас прятался на Джудекке в квартире, которую Людовичи снимал для своей любовницы. Вечером, заглянув его проведать, Людовичи сообщил Аббасу, что солдаты Махмуда рыщут за ним по всему городу и переворачивают вверх дном гостиницы и таверны.
Что будешь делать?
За меня не беспокойся, сказал Аббас. Я и так тебя сверх всякой меры в это вовлек.
Игра теперь пошла смертельно серьезная. Я ведь тебя предупреждал.
Это не игра, и для меня все это изначально было смертельно серьезно. Аббас кивнул в сторону темноволосой девушки, хмуро наблюдавшей за ними из угла комнаты. Она все думает, что ты решил ею со мною поделиться. Заверь уже ее, что я сегодня же ночью отсюда уберусь, оставив твой дом и твою любовницу в целости и сохранности.
И куда отправишься?
Даже тебе не могу сказать. Аббас обнял его. Спасибо тебе. Ты самый лучший друг, какой только может быть у человека.
Людовичи сунул ему в ладонь увесистый кошель. Аббас не протестовал. Без этого ему бы в Пескаре по прибытии было и на хлеб не наскрести.
Куранты на Piazza San Marco пробили полночь, и он поплотнее укутался в плащ. Гондола была пришвартована и ждала его у ступеней под мостом.
Людовичи был прав: он же ничего о ней не знает, подумалось Аббасу. Но ведь любовь не в знании; познается все лишь в браке. А любовь это волнение, тайна.
Тень метнулась из проулка по ту сторону моста.
Джулия!
Аббас ринулся к ней через мост. Завидев его, она повернулась к нему спиной. Но, прежде чем молодой человек успел настичь ее, он услышал топот шагов по мостовой у себя за спиной. Обернулся через плечо: ночной дозор.
Джулия!
Капюшон соскользнул с ее головы. В неверном свете половинки луны на него из темноты с кривой ухмылкой взирал бородатый незнакомец.
Что, не похож я на твою красотку? сказал он. Аббас увидел блеск клинка и ощутил сильный укол острием между ребер. Может, я и не Джулия, но путь к сердцу мужчины знаю.
Аббас ответил ему ударом колена. Мужчина согнулся пополам и рухнул у его ног. У Аббаса перехватило дыхание. Падая, нападавший полоснул-таки его по боку кинжалом.
Юноша обернулся, выхватывая меч и зная, что прятавшиеся в тени подельники ряженого теперь у него прямо за спиной.
Он попытался было спастись бегством, но поверженный в капюшоне вцепился ему в ногу. Аббас нанес мечом колющий удар сверху вниз и почувствовал хруст кости под лезвием. Мужчина вскрикнул от боли и разжал хватку.
Но его уже окружили. Аббас отступал, пятясь, пока не оказался приперт спиной к холодному камню моста. Он услышал, как его гондольер поспешно отчаливает, отталкиваясь багром от ступеней. И тут же тени ожили; двое подскочили с боков, и оба были отнюдь не столь дерзки и неопытны, как все еще корчившийся у его ног в предсмертных муках первый убийца. Аббас рассек воздух вокруг себя мечом, и эти двое отступили обратно в сумрак.
Но еще одного их сообщника он и заметить не успел. Просто на луну вдруг упала тень, а ему на голову и плечи сеть. Аббас попытался ее сбросить, но споткнулся об умирающего и упал, и оба они оказались в одном улове. От попыток выпутаться сеть только сильнее затягивалась. Тут еще и умирающий напомнил Аббасу, что с кинжалом до сих пор не распрощался.
Он пронзительно закричал от жгучей боли в лице. Но тут они на него и обрушились, и от удара чем-то тяжелым по затылку юноша провалился в темноту.
Когда он открыл глаза, вокруг не было ни малейшего просвета. Чувствовался лишь затхлый запах застоявшейся в трюме воды и медленный плеск волн о корпус судна. И было там кое-что еще, знакомое ему по полю боя: трупный запах.
Кем бы ни были напавшие на него, это точно были не уличные головорезы ради денег. Они же его вырубили, когда он запутался в сети, и легко могли добить, но делать этого не стали. Он попытался пошевелиться, но обнаружил себя прочно связанным по рукам и ногам. Лицо горело огнем.
Аббас попытался здраво рассудить о своем незавидном положении.
Должно быть, это люди Гонзаги. Если письмо написала Джулия, значит, она его нарочно заманила в эту ловушку; но не исключено, что письмо вышло из-под руки ее отца. Ему хотелось на это надеяться. Но почему они его просто не убили и не швырнули в канал?
Тут донеслись шаги по сходням и мужские голоса. Люк распахнулся, и в трюм хлынул свет факела. Юноша повернул голову и оказался лицом к лицу с тем самым незнакомцем в капюшоне с моста. Тот был мертв. Рядом лежал еще один труп какая-то старуха в черном с перерезанным горлом.
Он услышал мужской смех. Мучители его были, как на подбор, бородатыми босяками из матросни того пошиба, что вербуется прямо на причале в Маргеро за поденную плату в несколько денариев. Один из них, обдав Аббаса смрадом дешевого вина и немытого тела, склонился над ним и поднес пылающий факел к самому лицу.