Сейчас же на горизонте праздников нет, но он все равно чувствовал апатию и безнадегу, когда смотрел на «рядовых пациентов». Становилось душно и тоскливо сколько памятных моментов они пропустили, находясь здесь. Как сузился спектр чувств, который им доступен. Это правда его волновало. Пациентов держат в стабильной среде, минимум стресса, минимум телодвижений, минимум развлечений и впечатлений. С тем же успехом они могли сидеть всю жизнь в комнате родного дома и с безразличием смотреть в окно, пока еду приносят близкие.
Сам Паша от стагнации не страдал, не убивался, но этих людей было жаль.
Поэтому сейчас он заставил себя отвернуться, чтобы переключиться на кого-то другого. Несмотря на раздражение, компания Луизы лучше, чем кого-то из «рядовых». Он нашёл её взглядом ещё за завтраком, в углу, вяло перебирающую рисовую кашу. Она казалась ещё не проснувшейся, помятой, «незагрузившейся», и он решил не встревать в её и так сложные мыслительные процессы.
Сейчас же есть свободное время до следующей групповой терапии.
Вялой поступью он прошёл через всю комнату отдыха к ней. Луиза подняла на него встревоженный взгляд, ожидая хоть чего-нибудь едкость, колкость, извинения, шутку, стих, хоть какое-нибудь приветствие, но не получила ничего. Он сел рядом на диванчик и почему-то молчал.
Вид открывался на всю комнату, и если подключить воображение, можно представить, что они сидят тут вдвоём у телевизора, транслирующего один и тот же телесериал.
Ты пугаешь, заключила она после первичного осмотра. Но затем продолжила уже без напряжения: Неплохо выглядишь.
Ты тоже, тихо ответил он, не поворачиваясь в её сторону.
Луиза действительно была приятной внешности, аккуратной и ухоженной, видно, что следила за собой. «И могла самостоятельно обслуживать своё тело», добавил бестактный голос в мозге.
Волнистые волосы, тонкие губы, впалые глубокие глаза. Она не была красива в привычное понимании красоты, но её внешность запоминалась и в архиве памяти выделялась на фоне прочих однотипных лиц. Почему Паша не замечал этого раньше?
Когда она молча сверлила окружающих своими зелеными глазами-блюдцами, думая свои сложные думы, складывалось мнение, что она старше своих лет и успела повидать дерьма.
Одета она была, как и все, в нейтральных цветов одежду, которую взяла с собой из дома, спортивные штаны и толстовка с капюшоном. На ногах теплые носки и шлепанцы. Утепление себя оправдывало, особенно когда за окном завывал северный ветер, а койка стояла у стены.
Пациенты с другого отделения тоже стали подтягиваться в общий зал, и атмосфера уныния рассеивалась. Контингент разбавился вполне обычными апатичными людьми среднего возраста и некоторыми балбесами. Мимо них как раз прошли два парня, решившие тут откосить от армии, и негромко перехихикивались. Неожиданно возникла мысль о том, что Павел завидует их непосредственности и «нормальности». Они не загоняются, не вглядываются во тьму своего сердца, а просто живут, планируют, решают дела по мере их поступления.
Паша просто другой и от этого иногда завидно. Но это не значит, что он не научился притворяться.
Так ты, ну, в порядке? словно через силу спросила Луиза, проследив за его взглядом.
Угу.
Как рука? спросила следом, будто прощупывая почву.
Неприятненько, произнёс он и в подтверждение пошевелил перевязанным запястьем. Щипит. Ты как?
Тоже.
Он не помнил конкретно ничего о её увлечениях, проблемах, о том, о чём она рассказывала на групповых сессиях, и потому не нашёлся, что спросить ещё.
Так а почему ты называешь себя Луизой кстати? без задней мысли спросил он.
К его удивлению, девушка молчала. Она как-то сразу осунулась. Сникла. Расстроилась что ли. Он явно сделал что-то не так.
Что-нибудь было ещё интересное после того, как меня забрали? всё-таки перевёл он тему на менее личную, как он подумал. Она тяжело вздохнула, будто резко вспомнив картину минувших дней. Как его, забрызганного кровью, быстро схватили санитары и увели в кабинет фельдшера. Паше интересно, продолжилась ли терапия, как себя повела Инга, чем они ужинали, говорил ли с каждым из них потом доктор Крашник. Но Луиза была лаконична:
Ничего вроде.
«Молчаливый одиночка был интересен ей ровно до того момента, пока она не узнала его поближе», так расценил он взгляд Луизы, когда мельком поймал его на себе. Смущение и стыд, непонятно откуда взявшиеся, проскользили по спине. Луиза, вероятно, сожалеет, что когда-то решила заобщаться с ним, чтобы «её перестали насиловать на индивидуальных сеансах». И она только и думает, как отсесть от парня.
Ему отчего-то стало совестно, что он разочаровал девушку. Луизу. Она ожидала, наверное, кого-то нормального, но познакомилась с ним. Ему захотелось извиниться и исчезнуть подальше от её взгляда.
Ну вот опять, настроение в помойку.
Когда же это всё нахрен закончится.
***
Он стал уже, кажется, завсегдатаем этого кабинета. С доктором Крашником они общались слишком часто. Помимо личных встреч, он ловил внимательный взор Крашника каждое утро при врачебном обходе. Да, таков порядок. Каждое утро обход пациентов с базовыми вопросами, но раньше этим занималась Доктор Инга, излишне буднично, не прикладывая столько смысла, сколько теперь видит Паша в глазах своего лечащего врача.
Возможно, мысли последнее время (последние годы) определенно двигались не в том направлении, и с тех пор как Паша оказался здесь, он задумался, что ему уже давно был нужен именно этот доктор. Нет, не в плане, что именно этот мужчина, доктор Крашник, а в целом специалист. Потому что каким бы ни был сильным человек, ничья психика не железная. Права была Доктор Инга: «Человеческая психика не полотно нельзя просто порвать её и затем попытаться сшить воедино». Всем когда-нибудь нужен мастер, как истасканной одежде хорошая швея, как барахлящему карбюратору машины автомеханик. Подлить масло, смазать детали, которые со временем не молодеют и только покрываются эрозией. А дальше сам, вперёд и с песней. Такая помощь нужна всем.
Хорошо, что в нынешних реалиях у общества отходит уже эта тема про «постыдность» обращения к психотерапевту. Потихоньку, маленькими шажками, но отходит. И это к лучшему.
Раньше он и сам был слишком брутальным, слишком сам себе на уме, во многом «слишком». Принципы упертого барана. Масло масляное. В итоге к чему эта его борьба с ветряными мельницами привела? Как и героя того романа Сервантеса в личную психушку.
А вот с другой стороны, как Паше быть, если даже он сам себя не понимал? А доктор Крашник умудрялся пробираться сквозь эти дебри и помогал искать ответы.
Врач говорил, что стремление настигнуть Бога так же абсурдно, как вера в то, что Богу есть до них дело. Но при этом без погони за Богом, без жизни ради Бога, для Бога, вопреки Богу, некоторые люди не могут существовать.
Врач говорил, что если бы можно было в профессиональной этике прописать вместо таблеток «религиозно уверовать», он бы прописывал это плацебо поголовно. С верой легче жить, верующих легче направлять в нужное русло и контролировать. Вот такого вот мнения был этот доктор.
Паше нравилось чувство избранности, которую он ощущал, когда Крашник делился сомнительными выводами. Доктор даже относился к нему по-особенному: что-то сложное, граничащее с профессиональным и личным.
Даже на сегодняшней индивидуальной терапии на Пашу он не смотрел так, как должен был смотреть на того, кто двумя днями ранее попытался выгрызть себе вены. А скорее, с интересом. Как на кубик-рубика, который после многочисленных профессиональных схем так и не получается собрать.
Ты подружился с одной из пациенток? начал он новую тему, как только они закончили с разбором прошлого гештальта.
На самом деле, нет, неловко начал Паша, продолжая рисовать на планшете, который ему выдал психиатр. Задание «нарисовать что-нибудь», что, в переводе на человеческий язык, в конце должно было наиболее образно отразить его внутреннее состояние. Луиза или как там её зовут сама подсела ко мне. Я ей вроде бы показался наиболее приемлемым Меньшим из всех зол, он тщательно подбирал слова. Не хотелось компрометировать девушку перед врачом, который на секундочку! занимается не только здоровьем Паши, но и всех пациентов их отделения.
И если говорить честно, сложно представить, каким образом происходило это «насилие» на индивидуальной терапии. Просто не вяжется этот образ с его лечащим врачом. Но если такие комментарии есть, значит нельзя забывать, что человек перед тобой даже гипотетически способен на это. Всё-таки он психиатр, а к оным до появления в жизни Доктора Крашника Паша относился с агрессивным предубеждением Из-за той институтской истории. Ну, в общем, Вы знаете.
В этом океане не бывает безобидных рыб.
Она не нравится тебе, как человек? уточнил док.
Нравится сильное слово. Я не против её существования, я понимаю, чего она добивается, но всё-таки не знаю, могли бы мы подружиться в общеизвестном смысле этого слова. Я вообще сложно схожусь с людьми, потому что быстро устаю от них.
Ты вкладываешь много смысла в вещи, который другие люди делают естественно, по наитию, усмехнулся Доктор Крашник.
Да, я заметил.
На планшете красовался кривобокий, несуразный, выполненный линиями на чёрном фоне человечек. В углу горело детсадовское солнышко, лучиками едва ли не пенетрируя в человечка. Паша находил эту метафору забавной. Но он не настолько глуп, чтобы открывать свою душу посредством рисуночков, и потому просто пытается придумать, как наиболее точно донести до врача мысль о том, что ему теперь «перманентно никак». Не грустно, не одиноко, не холодно, не жарко. Просто никак. Паша надеется, док поймет.
Когда ты был в школе, ты испытывал те же проблемы в коммуникации? уточнил врач.
Вы думаете, что со мной что-то произошло? Если хотели выяснить, кто сделал это со мной, так и спросите. Но мой ответ нет. Думал, что это очевидно. Такими не становятся, такими рождаются. Просто со временем либо люди учатся контролировать это, либо Оказываются у вас на приеме, заключил Паша, смотря в упор на своего психиатра.
Мужчина сделал пометку в ежедневном дневнике истории болезни, и с видом выполненного долга закрыл плотную папку с номером пациента с пашиным номером.
Знаешь, Паш, за годы практики у меня были разные пациенты, начал вновь врач, смотря всё так же доверительно. Но Паша чувствовал только то, как доктор разрушает иллюзию его уникальности своими следующими словами: И понял вот что, драматично затормозил он, Паша ловил каждое слово с непривычной надеждой: Раскаяние это самое прекрасное, что есть в человеческой натуре. Когда человек сам доходит до того, как был неправ и признается в этом в первую очередь самому себе. Вот такого я и тебе желаю.
Земля ушла из-под ног Павла, и если бы он не сидел, наверняка, бы навернулся.
Такие выводы о своём состоянии Паша делал и сам, но почему-то слышать это от специалиста гораздо неприятнее. Одно дело презирать себя, а другое когда опытные люди подтверждают, что в тебе нет ничего, кроме самоненависти и бредовых идей. Ещё не хватало, чтобы док добавил: «Это моя работа, ничего личного, парень».
Именно в таких расстроенных чувствах Паша вышел из кабинета врача. Его спустили с неба на землю и оставили валяться скрюченной креветкой на холодном бетоне.
Хреново. Как же хреново.
Часть 12. Аддикция
«Рельефы Дворцовой площади на фотографиях совсем не похожи на оригинал, который ты увидишь своими глазами. Увидев его раз вживую, ты увидишь его вновь и после во снах. Образы пережитого нахлынут, когда не ждёшь, и будут преследовать, стоит тебе хоть ненадолго абстрагироваться от насущного и уйти в себя. В мыслях ты часто будешь возвращаться к той осени Неделя, по продолжительности сравнимая с месячным отпуском, а по событиям и вовсе опережающая всю былую жизнь. Казалось, всё, что было до этой поездки, разгон взлетная полоса только для того, чтобы наконец взлететь и очутиться там, где очутился. Дома».
Хотела бы Луиза так вспоминать своё первое самостоятельное путешествие, как пытается выдавить из себя эти строки с должным восхищением и восхвалением Хотела бы, чёрт возьми, но извечное неудовлетворение отрезало ей крылья, так и не дав взлететь. Доктор Крашник велел вести дневники и каждый день записывать хоть что-то. Что угодно, чтобы отслеживать её настроение и состояние. Писать о каше с комочками не хотелось, впечатления и мемуары из заперти не годились, поэтому она импровизировала, что-то выдумывала, с каждой строкой погружаясь в реальные воспоминания.
Луизу окружали изящные, старые, архитектурные строения Петрограда, брусчатые кладки уютных улочек, дворы-колодцы и по-настоящему питерская эстетика. Посетив Эрмитаж, первое время она ощущала приятное потрясение и слабость, как будто только сошла с американских горок на надежную твердь земли. А спустя несколько часов все чувства так же бесследно покинули её, оставив на память только несколько особо значимых фотографий на фоне экспонатов. Кстати, занимательное наблюдение: когда она смотрела на эти фотографии, чувствовала лёгкую зависть к той себе фотографии создавали впечатление инстаграмной дивы, для которой пройтись по картинной галерее Эрмитажа как за кексами в кафе прогуляться. Облик красив, но вспоминая собственные чувства в тот момент чувства той девчонки с фотографии, Луизе становилось грустно. Как будто ожидала большего.
И это ужасно. Ничего не способно полностью удовлетворить её потребность. Ничто не способно наполнить её такими эмоциями, чтобы захотелось стать пламенем и сгореть, рассказывать об этом каждому встречному-поперечному.
Отвратительно понимать, что ты бракованная. Закрадывалось сомнение, что и другие эмоции, вроде сочувствия, нежности, заботы, гнева, любви она лишь имитировала, а не чувствовала в полную силу.
Может, она зря переживала, и это лишь её особенность? Хотелось надеяться, что она не одна такая. Может, многие тоже не чувствуют то, что воспевается на экранах фильмов и сериалов, о чём слагают поэмы. Может, многие также ничего не чувствуют, но бояться в этом признаваться из правил приличия?
***
Она начинала чувствовать, только когда восприятие плыло под давлением ноотропов, кофе или алкоголя. Как будто бы последний жалкий комочек чувств мобилизовался и, как брошенный котёнок, выползал наружу из канализации.
Тут она и смеялась, тут она и плакала, тут она и взахлеб рассказывала, как любит и хочет быть любимой в ответ.
А на утро воспоминания казались искусственными, пережитыми как в компьютерной симуляции, словно она передавала управление кому-то другому.
А ещё очень тошнило от алкоголя. Не в момент, когда его пьёшь и не когда организм исходится на ругательства с похмелья. А в целом. Ассоциации не очень.
До жути иногда пугало осознание того, чем алкоголь является на самом деле. Токсин, который призван быть опиумом для мечущихся душ. Притуплять и подавлять. Такова его политика. Как кнут и пряник в одном лице. Когда Луиза находилась под действием алкоголя, даже тянущая к земле тошнота казалась чем-то далеким, неважным уж точно не важнее лампы на потолке больничной палаты, которая без устали кружится перед глазами, пока лежишь на спине. А на утро чувство вины и обещание «никогда больше».