Ник Перумов
Александровские Кадеты
Смута. Том 1
Иллюстрация на переплете Лариса Клепакова
© Перумов Н., текст, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
* * *
Зачин
Взгляд назад 1
Гатчино, январь 1909 года
Кадет Фёдор Солонов (первое отделение, седьмая рота Александровского кадетского корпуса) сидел на жёсткой госпитальной скамье. Сидеть было неудобно, и он всеми силами заставлял себя думать только и исключительно об этом. Сидеть неудобно, неудобно сидеть. Жёстко. Почему нельзя поставить в коридоре корпусного лазарета нормальные мягкие банкетки?
Стояла глухая ночь. Корпус спал, спал в своей постели верный друг Петя Ниткин, и только он, Фёдор в форме и при полном параде явился сюда, в госпиталь, под предлогом того, что «услыхал, как несли раненого».
Скрипнула дверь. Нет, не та, которую он ждал с ужасом и надеждой, входная, слева от него. Торопливые шаги, перестук каблучков.
Федя! Фёдор, зачем ты здесь?!
И сразу же через порог шагнули подбитые железом офицерские сапоги:
Да, Фёдор, что ты тут сидишь? В такое-то время!.. Как ты здесь вообще оказался?..
Ирина Ивановна Шульц, преподавательница русской словесности, и подполковник Константин Сергеевич Аристов, начальник седьмой роты, а заодно и командир первого отделения. Ну, и преподаватель военного дела. Он же Две Мишени, поскольку на щеках у него после плена у диких афганцев остались вытатуированы две аккуратные мишени, ну хоть сейчас в тир.
Илья Андреевич выдавил кадет, сейчас совершенно не бравый, а более походящий на мокрого и несчастного котёнка. Илью Андреевича у у
Господина Положинцева сейчас оперируют, мягко сказал Две Мишени, кладя Фёдору руку на плечо. Слава Богу, полиция и доктора успели вовремя. Спасибо государю, устроившему в Гатчино эту станцию для немедленной подачи скорой помощи. И спасибо нашим попечителям, великому князю Сергию, что лазарет у нас получше любой градской больницы.
Он он он у у
Кажется, кадет собирался самым постыдным образом разреветься.
Всё в руце Божьей, серьёзно сказала Ирина Ивановна. И наших докторов. Илью Андреевича оперируют. Мы сейчас можем только молиться, Феденька.
Но я рад, что жизнь человеческая, жизнь учителя для тебя так значима, Фёдор, добавил подполковник. Я знаю Илью Андреевича не так давно, как, скажем, капитанов Коссарта с Ромашкевичем с ними мы ещё в Маньчжурии воевали, но человек он хороший и отличный учитель. Был у нас такой кадет, ныне уже поручик, по фамилии Зубрович Илья Андреевич ему такую любовь к физике внушил, что занимается теперь этот поручик ни много ни мало, а налаживанием армейской беспроводной связи. Так, так, кадет, отставить! Господин Положинцев сего света не покидал и, верю, долго ещё не покинет!.. Но как ты узнал?..
Фёдор застыл, опустив голову и упрямо разглядывая собственные руки. Нормальные руки, мальчишеские, в ссадинах и царапинах, как положено. Но царапины заживут, а вот Илья Андреевич
И нельзя, нельзя никому ничего говорить! Нельзя говорить, где носило их с Бобровским, что они делали в Приоратском дворце, что они там видели и слышали. Все должны думать, что он, Фёдор, печалится и тревожится за судьбу одного из любимых учителей, хотя на самом деле это не так. Нет, конечно, Фёдор и тревожился, и печалился, но, признавался он себе честно, страх за себя его тоже глодал. Что, если всё вскроется? Что, если прислуга из Приората проболтается полиции?..
От одних этих мыслей всё леденело внутри; и за этот холод Федя себя ненавидел тоже. Как можно так за себя бояться?! Разве папа в Маньчжурии или Две Мишени до этого в Туркестане тряслись так, как он сейчас? Какой же из него кадет, какой офицер?..
Госпожа Шульц, кажется, понимала, что с ним сейчас что-то очень неладно, но, конечно, не могла определить, что именно. Сидела рядом, положив руку ему на плечо, покачивала головой.
Оставьте мальчика в покое, Константин Сергеевич, сейчас не время выяснений Не надо отчаиваться, Федя, говорила она, и в голосе её звучала непоколебимая уверенность. Илья Андреевич ранен, и ранен опасно; однако на нём были и толстая шуба, и ватная куртка
Фёдор слушал и не слышал. Толстая шуба ватная куртка если стреляли из «маузера», то его пуля в упор пробивает десять дюймовых досок. Шансов нет.
И всё потому, что он, Фёдор, не сказал Илье Андреевичу вовремя о том, что знает его тайну, что был в его мире и вернулся обратно вот только не ведает, что случилось с самой машиной, куда она исчезла из подземной галереи. Может, тогда бы Илья Андреевич не рисковал бы, строил бы новый аппарат с их Фёдора и Пети Ниткина помощью
От этого стало совсем скверно. Федя Солонов свернулся на скамье в какое-то подобие шара, скорчился, сжался на жёстких лакированных досках.
Если бы он только сказал!..
Если бы только он сознался, что они с Бобровским лазали в потерну!..
Едва слышно приотворилась тщательно смазанная дверь. Шаги совсем рядом, тяжёлый вздох.
Простите, господа, вы родственники пострадавшего?..
Профессор Военно-медицинской академии Николай Александрович Вельяминов[1], знаменитый хирург, по счастью находившийся со студентами на практике в дворцовом госпитале Гатчино.
Мы его коллеги, ваше превосходительство, подполковник Аристов, казалось, едва выговаривает слова. А этот кадет его ученик. У Ильи Андреевича не было ни родных, ни близких
Сделано всё, что в человеческих силах, перебил Вельяминов. Три пули. Стреляли из револьвера система «нагана». По счастью, ни один жизненно важный орган не задет. Но ранения всё равно тяжёлые, возможен сепсис.
Две Мишени с Ириной Ивановной заговорили разом, но Федя уже не слышал. Илья Андреевич жив!.. Жив, хоть и ранен, и тяжело!..
Ну вот видите, кадет Солонов, раздался над самым ухом голос Константина Сергеевича. Всё будет хорошо. Николай Александрович, кстати, упомянул некоего доктора Тартаковского[2], который якобы разрабатывал новое средство от заражений Но это уже совсем иное дело, а теперь поведайте мне, Фёдор, как вы оказались в корпусном лазарете?..
Не могу знать, господин подполковник!
Кажется, он сумел удивить даже Двух Мишеней.
То есть как «не могу знать», кадет?
Проснулся, господин полковник! Глянул в окно а там огни, суматоха!.. Ну я и того тревожно стало оделся чую, не могу сиднем сидеть вышел фельдфебель-то мне как раз и сказал, что Илью Андреевича привезли
Последняя часть с фельдфебелем была чистой правдой.
Ну я и побежал, спать уж не смог
Константин Сергеевич, ну что вы, в самом деле, укоризненно заметила Ирина Ивановна. Дети отличаются особой чувствительностью, которую мы зачастую не понимаем
Спросите у фельдфебеля, господин подполковник! приободрился Фёдор. У Фаддея Лукича!
Две Мишени кивнул.
Фаддей Лукич, значит
Господин подполковник, уже резче перебила госпожа Шульц. Ну что же вы, не видите, что ли, Фёдор не лжёт? Он же знает, что у дядьки мы всегда справиться можем!
Да вижу, вижу, проворчал Константин Сергеевич. Ладно, кадет. Ступайте спать. Завтрашние то есть уже сегодняшние занятия никто отменять не станет.
Так точно! вытянулся Фёдор.
Ступайте, ступайте, махнул рукою Две Мишени. Вы тоже, Ирина Ивановна ступайте. А я пойду, надо посмотреть, кого поставим на замену Илье Андреевичу
К себе в комнатку Фёдор доплёлся в буквальном смысле на заплетающихся ногах. Механически разделся, лёг, уставился в тёмный потолок. Нет, сна не было, как говорится, ни в одном глазу.
Кто, кто покусился на Илью Андреевича? Конечно, это могли быть и простые грабители но, если верить книжке «Гений русского сыска», обычно такого не случается, уличные воры и даже громилы избегают стрельбы и вообще шума. К тому же место выбрано было крайне неудачно рядом с Приоратским дворцом, а там прислуга, люди, телефон, в конце концов. Нет, хотели именно убить. Правда, тоже не лучшим образом. Но Илья Андреевич никуда особенно не ходил, в последнее время и подавно сидел в кабинете, ладил свою диковинную машину; Фёдор почти не сомневался, что этот аппарат на замену исчезнувшему. Видно, эти двое убийц следили за корпусом и решили, что момента упускать нельзя.
Но почему?.. Кому потребовалось убивать Илью Андреевича? Эх, Петя спит, он-то бы мигом вспомнил, случалось ли учителям кадетских корпусов погибать от рук бомбистов или им подобных.
В общем, кадет Солонов только даром проворочался до самой побудки. На завтраке было ещё ничего, а вот на первом же занятии Фёдор принялся неудержимо клевать носом.
По счастью, это оказался Закон Божий, и отец Корнилий в класс вошёл с видом весьма озабоченным.
Лев Бобровский вот уж с кого всё как с гуся вода! Свеж, как огурчик, будто ничего и не случилось вчера! Бойко и чётко доложил, что «кадет всего в наличии двадцать», прочёл молитву, однако священник лишь вздохнул и стал рассказывать о приключившейся с «наставником вашим Ильёй Андреевичем» беде, вспомнил Феофана Затворника[3], слова святителя, что «Бог внимает молитве, когда молятся болящею о чём-либо душою. Если никто не воздохнёт от души, то молебны протрещат, а молитвы о болящей не будет» и вскоре класс дружно читал молитвы о здравии раба Божьего Илии.
Во всяком случае, никого не спрашивали и оценок никаких не ставили.
Само собой, кадеты зашумели и зажужжали, стоило отцу Корнилию, благословив их на прощание, выйти из класса. Петя Ниткин так вовсе остался сидеть, пригорюнившись, и, кажется, с трудом удерживался, чтобы не расплакаться; это позволило Фёдору немедля взять за пуговицу Лёву Бобровского.
Тихо, Слон, тихо! зашипел в ответ тот. Ну, чего ты с ума сходишь?! Нам молчать надо, никому ни слова! Ниткину в особенности!
Сам знаю, что тихо надо! огрызнулся Фёдор. И рассказал, что просидел ночью в лазарете, что на него натолкнулись там Две Мишени с госпожой Шульц, что он, конечно, отговорился, но
Вот балда! Бобровский весь аж ощетинился, словно разозлившийся кот. Надо ж такое было удумать!.. Да ещё и попался! Думаешь, Двух Мишеней обмануть сможешь?! Ха, чёрта с два! Аристов он умный! Догадается, что не мог ты сам об этом прознать!
Я фельдфебеля встретил спросил
Ну тогда ещё ладно, проворчал Лев. Ну вот как так, Слон? Ну что ж ты вечно голову в улей суёшь?
Моя голова куда хочу, туда и сую! обозлился Фёдор. Обозлился от того ещё больше, что понимал Бобровский, как ни крути, во многом прав.
Суй! Если б ещё мою голову с собой бы не поволок!..
Эй, вы тут о чём? рядом с ними возник Петя Ниткин. Глаза успели покраснеть. Илья Андреевич при смерти, а они тут
Нитка! Отвяжись, грубовато бросил Бобровский. Не до тебя, плакальщик. Мы тут думаем, кто на Положинцева покуситься мог. Хочешь, давай с нами думать. А реветь не, это к тальминкам.
А я и не думал плакать! покраснел Петя.
Бабушке своей это расскажи, пренебрежительно бросил Лев. Ладно, Слон, бывай.
Странный он, Бобёр, Петя вздохнул. Умный, но злой. Злой, но умный.
Да забудь ты про него, нетерпеливо оборвал его Фёдор. Вот что, слушай меня внимательно
До начала следующего урока Солонов успел кратко пересказать Пете случившееся. Пересказал и отнюдь не чувствовал себя предателем. Разобраться в случившемся мог только Ниткин вернее, разобраться без него вышло бы куда дольше и труднее, если вообще получилось бы.
К чести Петра, выслушал он Фёдора с поистине спартанским хладнокровием. И никаких замечаний, что более подошли бы его, Фединой, маме, не делал. Сосредоточенно кивнул, положил другу руку на плечо и сказал:
Спасибо, Федь. Я понимаю. Умру, но не пикну. А вечером думать будем. Хотя, сдаётся мне, кой-чего уже сейчас предположить можно не, не спрашивай. Это всё гипотезы, важно закончил он.
День тянулся томительно и натужно. У Фёдора всё валилось из рук. Схлопотал выговор от Иоганна Иоганновича, на физике, где Илью Андреевича заменял штабс-капитан Шубников, нарвался на замечание («Кадет Солонов, вне зависимости от чего бы то ни было, долг ваш овладевать знаниями!») с записью, в общем сплошные неприятности!
Петя Ниткин, выслушав друга, держался молодцом. Со стороны ничего и не заметишь, разве что чуть больше задумчив, чем обычно.
Уроки до самого конца дня шли своим чередом, потом пришли Ирина Ивановна с подполковником, повели седьмую роту на снежную полосу препятствий раньше она служила излюбленным местом яростных перестрелок на снежках, в которых Фёдор принимал самое живое участие; сейчас же, пару раз получив комками в плечо и бок, он не завёлся, как обычно, не кинулся с удвоенной энергией отвечать сопернику нет, угрюмо закончил дистанцию, далеко не первым и даже не вторым, в середине, и мрачно, ни на кого не глядя, вернулся к ожидающим.
Ирина Ивановна зорко на него взглянула, подошла.
С Ильёй Андреевичем всё будет в порядке, сказала вполголоса, но с непреклонной убеждённостью. Мы все молимся за его здравие и врачи стараются. Я слышала, профессор Вельяминов и в самом деле решил использовать то средство доктора Тартаковского, сегодня за ним послали Всё будет хорошо, Федя.
«Может, и будет, мрачно думал кадет Солонов, тащась обратно в главное здание корпуса на ужин. Может, и будет, да только убийцы эти они вернутся. Упорные, упрямые, видать. И рисковые».
Но кто?! Кто они такие? Кому и чем мог помешать Илья Андреевич?
Конечно, если он, Фёдор, прав и на самом деле господин Положинцев пришёл из того же потока времени, где в 1972 году живут и здравствуют профессор Онуфриев, его внук Игорёк, девчонка по имени Юлька Маслакова и другие, то не мог ли кто-то ещё догадаться об этом? Или а что, если дружки того самого Никанорова, что привёл полицию на дачу профессора, что, если дружки добрались и до его, Фёдора, времени? И хозяйничают тут?
Мысль, которой надлежало немедля поделиться с Петей. Однако Ниткин, выслушав взахлёб выданную ему теорию, только пожал плечами.
Что ж тут удивительного? Я сам про это только и думаю. Никаноров тот такие не шутят.
А что же нам делать?
Ниткин помолчал, потом вздохнул:
Ничего не поделаешь, придётся Илье Андреевичу всё рассказать, как только можно будет. Сказать, что мы у него были, там. И что на него охотятся те, из его времени.
А ты уже так уверен? А что, если это неправда?
Да кто ж ещё мог такую машину прямо в корпусе построить? Федь, ну ты что, в самом деле?
Да я ничего, уныло ответил тот. И в самом деле, чего он? Сам ведь уже почти убедил себя, что не может быть Илья Андреевич человеком их времени, что явился он в него извне а теперь чего-то вдруг заколебался. Но всё-таки, Петь, нужно доказательство, настоящее, железное
Мы ему скажем, убеждённо заявил Ниткин. Это и будет доказательство, настоящее, железное, какое хочешь.
Ага, а он скажет ничего не знаю, ничего не ведаю, о чём вы, кадеты, надо вам в душ этого, как его, Шор Шур
Шарко. Состоит в обливании подверженного истерии пациента
Да хватит тебе, всезнайка! Зине это рассказывай! Федя даже обиделся, и Петя, покраснев, сразу же принялся извиняться и каяться.
В общем, а если откажется?
Не откажется, подумав, сказал Петя. Мы ж там были. Он же поговорить наверняка захочет.
Федю это, надо признаться, ничуть не убедило, но аргументы кончились и у него.
Лёвка Бобровский кидал на них взгляды, в коих, по витиеватому выражению Пети, «подозрительность только что по щекам не стекала», но ничего не говорил.
Илья Андреевич Положинцев остался лежать в лазарете, своим чередом шли уроки и катились дни, а Фёдор, раз уж поговорить с учителем физики всё равно было невозможно, решил «взяться», как порой выражалась мама, за сестру Веру.
После их городского приключения старшая из детей Солоновых изрядно напугала и маму, и нянюшку, погрузившись в беспричинную меланхолию. Меланхолия эта весьма тревожила Анну Степановну, но традиционным средствам походу по модным лавкам отчего-то не поддавалась.
В ближайший же отпуск Фёдор загнал сестру в угол пока мама с няней и Надей хлопотали в столовой, накрывая на стол. За окнами стоял студёный февраль, близилось Сретенье, а сама Вера во всём чёрном, будто вдова, похудевшая и осунувшаяся, вяло отбивалась от Фединых наскоков.