В Северной Африке наиболее успешная в то время империя Османская никак не могла расшириться за пределы пустыни, ограничивавшей ее владения. К западу от Египта, вдоль африканского побережья Средиземного моря, процветало множество небольших государств, основанных на доходы от торговли или пиратства: здесь как раз был перекресток средиземноморского и сахарского торговых путей. Первым проливом, определившим жизнь Магеллана, был тот, что отделял западную часть Северной Африки от Пиренейского полуострова. Марокко, где он провел большую часть трехлетней военной кампании, было королевством на рубеже исламского мира, сдерживавшим натиск христиан. В 1465 году наследственные визири династии Маринидов совершили государственный переворот, но вынуждены были отражать натиск других претендентов из пустынных сект, некоторые из них утверждали, что якобы происходят от пророка Мухаммеда. Последователи аль-Джазули, убитого суфийского имама, подняли в стране восстание, объезжая марокканские города с его набальзамированным трупом. Это ослабило государство перед вторжениями из Испании и Португалии. Для пиренейских монархов Северная Африка являлась естественной целью расширения собственного полуострова, легитимной зоной военных действий. В качестве оснований для завоеваний выдвигалось то, что в древности Северная Африка составляла одно политическое целое с Испанией и некогда была христианской землей, которую и необходимо отобрать у исламских узурпаторов. Португальцы стремились захватить порты к западу от Гибралтарского пролива. Там, как мы увидим, и служил Магеллан, обороняя новые португальские территории от новых наследников аль-Джазули рода Саадитов из долины Драа в современной Западной Сахаре, утверждавших, что ведут происхождение от самого пророка, а в 1509 году объявивших джихад и организовавших конфедерацию племен, которая сперва фактически, а затем формально стала править Марокко.
Приключения Магеллана за Гибралтарским проливом были лишь кратким эпизодом в его заморской карьере, в основном проведенной в более отдаленных проливах, через которые проходили прибрежные маршруты Азии на берегах Индийского океана от Ормуза до Малакки (сейчас пролив принято называть Молуккским) на восток.
Здесь жизнью управляет муссон. К северу от экватора зимой преобладают северо-восточные ветры. В конце зимы направление ветра меняется, и он, как правило, устойчиво дует с юга и запада, поглощаясь азиатской сушей, когда воздух нагревается и поднимается над континентом.
Регулярность системы ветров сделала этот океан древнейшей и богатейшей в мире зоной коммерческих дальних плаваний, чему завидовали сравнительно бедные и замкнутые христианские государства. Спланировав экспедиции так, чтобы воспользоваться предсказуемыми изменениями в направлении ветра, мореплаватели могли быть уверенными в том, что благоприятный ветер доставит их к месту назначения, а затем домой. Более того, в Индийском океане, по сравнению с другими удобными для навигации морями, постоянство сезона муссонов позволяло быстро передвигаться в обоих направлениях. Судя по сохранившимся древним и средневековым источникам, путешествие по Средиземному морю с востока на запад против ветра занимало от 50 до 70 дней. А при помощи муссона корабль мог пересечь весь Индийский океан от Палембанга на Суматре до Персидского залива за более короткий срок. За три-четыре недели от Индии можно было добраться в любой порт Персидского залива и обратно.
Муссон значительно ускорял плавание, но океан был бурным и небезопасным. Кроме того, в него было сложно войти, а затем сложно его покинуть. Летом с востока в океан было почти не попасть, поскольку у берегов бушевали тайфуны. Южные подступы охраняли яростные шторма. Никто из тех, кто знал славу этих вод, не совался в район между 10 и 30 ° южной широты и 6090 ° восточной долготы в сезон ураганов. На протяжении большей части истории, таким образом, в этот торговый рай попадали только жители окрестных государств или немногие сухопутные путешественники из Европы или Армении. Более того, вся торговля была внутренней. Купцы Индийского океана совершенно не собирались выходить на своих судах за пределы системы муссонов и не интересовались другими рынками.
Одна вымышленная испанская мать советовала сыну: «Держись богатых что-нибудь от них да отвалится» (Arrimarse a los buenos por ser uno de ellos). Европейцам очень хотелось найти способ прикоснуться к богатству региона, даже оставив за скобками привлекательные продукты, которые нельзя было найти где-либо еще. Однако в XV веке в регионе произошли значительные изменения, связанные с растущим всемирным спросом (и, соответственно, предложением) на специи и ароматические вещества, главным образом на перец. Эти продукты продавались богатым покупателям из Китая и Юго-Восточной Азии, а также, хотя в меньшей степени, из Европы, и были самыми прибыльными в мире из расчета цены на единицу веса. Пока никому не удалось удовлетворительно объяснить причины, по которым произошел такой резкий рост спроса. На рынке доминировал Китай, обеспечивавший больше половины мирового потребления, но Европа, Персия и Османская империя стали поглощать еще больше. Конечно, сыграл свою роль рост населения, но увеличение спроса на специи, похоже, намного его опережало. Традиционное объяснение дескать, повара маскировали специями вкус и запах подгнившего мяса не выдерживает критики[27]. В средневековом мире продукты были в среднем гораздо более свежими, чем в современных урбанистических и индустриальных обществах, а те из них, что не потреблялись сразу же, уже можно было надежно законсервировать. Говорилось об изменении вкуса, но никаких свидетельств этому тоже нет: моду на специи породил неизменный спрос на резкие вкусы, который виден и сейчас по успеху в мире мексиканской, индийской и сычуаньской кухни; те же обстоятельства и в то же время способствовали спросу на сахар, который стал популярен не из-за новизны вкуса, а потому, что на расширяющемся рынке сделался более доступен[28]. Бум специй был частью общего, пока еще не до конца изученного резкого улучшения экономических условий по всей Евразии. Особенно заметно это стало в Китае, где повышение благосостояния сделало дорогие пищевые добавки доступными более широким слоям населения: смута, которая привела к воцарению династии Мин, улеглась и сменилась долгим периодом относительного покоя и внутренней стабильности.
Одним из последствий повышения спроса стало то, что производство специй началось на новых территориях. Перец, традиционно выращивавшийся на Малабарском берегу Индии, и корица, некогда ограниченная территорией Шри-Ланки, распространились по всей Юго-Восточной Азии. Перец в XV веке стал главным продуктом экспорта Малайзии и Суматры. Камфара, саппановое и сандаловое дерево, ладан и гвоздика все, чему приписывалась медицинская и кулинарная магия, вышли за пределы своего традиционного ареала. Тем не менее регионы сохраняли свою специализацию в достаточной степени, чтобы обеспечивать огромные доходы корабельщикам и торговцам. Коммерческие возможности Индийского океана не позволяли арабам, торговым сообществам суахили, персам, индийцам, яванцам и другим островитянам сидеть на месте. Однако они уже не справлялись с межрегиональной торговлей в условиях новых масштабов спроса. Вот почему они в целом благожелательно встретили в XVI веке пришельцев из Европы, хотя те вели себя грубо, по-варварски, а часто и просто жестоко: их появление добавило логистических мощностей, а следовательно, внесло свой вклад в общее увеличение благосостояния.
Парадоксальным образом бедность европейцев сыграла им на руку в конкуренции с местными торговцами: она стимулировала исключительно широкий по стандартам того времени охват территорий, вынуждая отправляться за море из-за ограниченности экономических ресурсов на родине и удешевляя их услуги по сравнению с обитателями берегов Индийского океана.
Искать способы попасть из Европы в Индийский океан очень даже стоило. Это сегодня Европа магнит для мигрантов из более бедных стран. В дни Магеллана же все обстояло ровно наоборот: Европа считалась сравнительно бедной периферией, жителей которой в богатых обществах, располагавшихся в Азии на побережье океана, презирали как варваров. Европейские купцы мечтали заполучить долю на самых богатых торговых маршрутах и самых процветающих в мире рынках. Широко распространенное мнение о том, что первым в глубь Индийского океана проник в 1498 году Васко да Гама, обогнув мыс Доброй Надежды, вульгарная ошибка. Уже в Средние века итальянские купцы часто вели там торговлю, однако путь был слишком долгим, тяжелым и опасным, чтобы сулить большую прибыль. Из Средиземного моря европейским купцам нужно было попасть в Александрию, дальше двигаться вверх по Нилу и оттуда перебираться с верблюжьим караваном от первого или второго порога на побережье Красного моря, где им приходилось дожидаться наступления муссона, чтобы добраться до Адена или Сокотры. На севере Красного моря плавать нежелательно: навигация там была чрезвычайно опасной[29]. Был и альтернативный маршрут: европейцы могли попробовать добраться через Османскую империю до Персидского залива, если дело происходило в краткий момент перемирия и передышки в религиозной вражде. В любом случае они все равно оказывались без собственных кораблей. Это ограничение было потенциально роковым, потому что европейцам практически нечего было предложить жителям бассейна Индийского океана, кроме услуг грузоперевозки.
Большую часть западных предпринимателей, работавших в Индийском океане до появления там Васко да Гамы, мы знаем только по случайным упоминаниям в архивах[30]. Торговцы редко записывали свои впечатления. Сохранились, однако, два обстоятельных отчета XV века: первый был составлен Николо Конти, который в 1420-х годах добирался на восток как минимум до Явы, второй генуэзцем Джироламо ди Санто-Стефано, совершившим столь же долгий путь с торговыми целями в 1490-х годах. В этих источниках описаны те условия, с которых начинали их португальские последователи, включая и Магеллана.
Конти решил добраться до Индийского океана по суше через Персию до Персидского залива, где сел на корабль до Камбея в Бенгальском заливе. Санто-Стефано избрал другой традиционный маршрут. Вместе со своим деловым партнером Джироламо Адорно он поднялся вверх по Нилу, пересел на караван до Красного моря и отправился через океан из Массауа порта, находившегося в то время в основном под контролем Эфиопии.
Вернувшись, Конти обратился к папе за отпущением грехов: в Каире ему пришлось отречься от христианства, чтобы спасти жену и детей, которые ехали с ним[31]. Свою историю он пересказал одному флорентийскому гуманисту, который отредактировал ее в духе поучительного рассказа о непостоянстве фортуны. Когда Санто-Стефано в 1499 году описывал свои приключения в Индийском океане, он тоже сосредоточился в основном на жалобах на горькую судьбину, которая ополчилась на него «за грехи». Если бы ему повезло, он мог бы разбогатеть и почивать на лаврах, но состояние уплыло из рук, так что ему пришлось броситься к ногам покровителей что, собственно, он и делал в своем рассказе. «Но кто может бросить вызов судьбе?» спрашивал он[32]. Они с Адорно добрались до Северной Суматры, откуда морем отправились в Пегу в Бирме вероятно, с целью принять участие в торговле драгоценными камнями. Дела шли у них чрезвычайно медленно. На обратном пути в Суматре местный правитель отобрал их груз, в том числе ценные бирманские рубины. В 1496 году Адорно умер «после двадцати пяти дней страданий» в Пегу, где «его тело было похоронено в какой-то заброшенной церкви, куда никто не приходил»[33].
Вполне логично, что Конти и Санто-Стефано, будучи купцами, описывали товары во всех местах, где бывали, проявляя особый интерес к специям и ароматам. Санто-Стефано рассказывал о сушке зеленого перца в Каликуте, изобилии корицы на Шри-Ланке, доступности перца на Суматре, расположении сандалового рынка на Коромандельском берегу Индии. Описание Конти производства ароматического масла из плодов корицы на Шри-Ланке явно сделано по собственному опыту, хотя в других случаях он явно выдавал за свидетельство из первых рук то, о чем просто читал. Он рассказывал о камфаре и дурианах («Их вкус разнится, как у сыра»)[34] на Суматре. Особенно интересуясь драгоценными камнями, оба путешественника старались разузнать, где «растут» рубины, гранаты, гиацинты и хрусталь. Оба занимались и разведкой. Санто-Стефано заинтересовался разведением слонов для военных действий и подтвердил слова Конти о том, что властитель Пегу содержит у себя 10 000 боевых слонов.
Все их наблюдения выдают трезвый расчет. Однако там, где они поддаются обаянию экзотики, здравый смысл им изменяет. Они описывают мир наизнанку, в котором убийство моральное деяние, змеи летают, чудовища ловят рыбу, зажигая на берегу костры, к которым она направляется неотвратимой силой, а в шахты запускают грифов и орлов для добычи алмазов[35]. Некоторые их рассказы напоминают сказки о Синдбаде-мореходе, что свидетельствует о том, что авторы действительно получили знания о Востоке из первых уст. Тяга к сенсациям особенно видна по их одержимости сексом. Санто-Стефано описывал, как индийцы «никогда не женятся на девственницах» и предлагают потенциальных невест незнакомцам для дефлорации «на 1520 дней» перед свадьбой. Конти тщательно перечислял гаремы великих правителей и высоко оценивал хладнокровие их жен, совершавших сати, то есть бросавшихся в погребальный костер своих умерших мужей.
В Индии он обнаружил огромное количество борделей, привлекающих посетителей «сладостными ароматами, притираниями, льстивыми речами, красотой и юностью», и сделал вывод о том, что индийцы «чрезвычайно привычны к распутству», но при этом мужская гомосексуальность «здесь излишня и совершенно неизвестна»[36]. В бирманской Аве женщины высмеяли слишком маленький пенис Конти и посоветовали ему держаться местной традиции засовывать под кожу с десяток золотых, серебряных или медных шариков размером примерно с небольшой фундук «и с этими включениями и опуханием члена женщины испытывают самое утонченное удовольствие». Однако Конти отказался, «потому что не хотел, чтобы его боль стала источником удовольствия для других»[37].
В целом отчеты торговцев создают впечатление о мире изобилия и покоя. За Гангом, согласно переводу книги Конти, сделанному в эпоху Елизаветы I, люди «схожи с нами в обычаях, жизни и поведении; они имеют роскошные и чистые дома, вся их посуда и домашняя утварь вообще очень чиста; здешние придворные и богатые купцы ведут жизнь благородных людей, избегая злодейств и жестокостей»[38].
Если на Востоке чего-то и не хватало, так это оборота грузоперевозок, который удовлетворял бы нужды высокопродуктивной экономики и активной торговли региона. Санто-Стефано поражался связанным веревками судам, которые везли его по Красному морю и через Индийский океан. Но хотя эти суда были хорошо спроектированы, хорошо построены и отлично управлялись, их не хватало для перевозки всех необходимых грузов.