В результате в 1490-х годах Индийский океан находился в ожидании нового будущего, в котором европейские захватчики монетизируют свои преимущества. Чтобы это будущее сбылось, европейцам нужно было попасть в океан со своими кораблями. Поскольку на продажу им предложить было нечего, надо было найти другой способ ведения дел, и лучшим вариантом было участие в грузоперевозках. Без собственных кораблей такие купцы, как Конти и Санто-Стефано, мало чем отличались от бродячих коробейников. Индийский океан был так богат и производителен, так полон спроса и изобилен предложением, что на этот рынок могло выйти куда больше перевозчиков, чем их в то время существовало. Любой европеец, который дошел бы сюда с кораблями, наверняка бы сделал себе состояние.
Добиться этого можно было лишь одним способом отправиться на судах вокруг южной оконечности Африки. Но возможно ли вообще было столь долгое и опасное путешествие? Выдержали бы его корабли того времени? Могли они взять с собой достаточно еды и воды? Более того, было даже не до конца понятно, получится ли таким образом попасть в океан. В то время самым уважаемым географом являлся Клавдий Птолемей, живший в Александрии во II в. н. э. Его «География» была излюбленным чтением по данному вопросу на Западе с начала XV века, когда текст сделался общедоступен. Его читатели, как правило, ошибочно полагали, что Индийский океан со всех сторон окружен сушей и попасть туда морским путем нельзя. На картах мира того времени отражались идеи Птолемея: океан рисовали огромным озером, окаймленным на юге длинной полосой земли, простирающейся от Юго-Восточной Африки вплоть до оконечности Восточной Азии. Сказочные богатства Индии и острова Пряностей находились внутри, как драгоценности в сейфе[39].
Хотя это представление и было ошибочным, его можно было понять. Торговцы, действовавшие в Индийском океане, придерживались надежных маршрутов, которые обслуживались предсказуемыми муссонами: это обеспечивало движение в обе стороны между большей частью торговых городов приморской Азии и Восточной Африки. Немного смысла отправляться туда, где океан сотрясают лавины штормов, или спускаться южнее Мозамбика, где на подветренные берега налетают бури. Там не было потенциальных торговых партнеров, а следовательно, и возможностей, ради которых стоило так рисковать. Путь в муссонную систему и из нее был практически закрыт.
Для тех же, кто пытался попасть в Индийский океан из Атлантического, подобных ограничений не существовало. Однако существовали другие, столь же серьезные. В 1487 году португальский путешественник Бартоломеу Диаш сумел преодолеть мыс Бурь у южной оконечности Африки. Как считается, португальский король из рекламных соображений и своеобразного нахальства лично переименовал его в мыс Доброй Надежды[40]. Однако надежда была слабой, а бури сильными. Пройдя мыс, Диаш столкнулся с противотечением и опасными подветренными берегами. Путь в Индийский океан был по-прежнему закрыт. Кроме того, Диаш так и не продвинулся достаточно далеко, чтобы доказать, что океан не окружен сушей со всех сторон. Все, чего он добился, так это доказал, насколько трудно путешествие к южной точке Африки. Чтобы избежать встречного течения у берегов Западной Африки, его последователям приходилось углубляться далеко на юг Атлантического океана дальше от дома, дальше в море, чем любым другим путешественникам, в поисках западных ветров, которые помогут им обогнуть мыс. Поэтому, пока Диаш исследовал морской путь, португальская корона по суше направила агентов в Индийский океан знакомыми дорогами, чтобы собрать данные и в первую очередь понять, действительно ли океан все же открыт с южной стороны. Возглавил эти усилия Перу да Ковильян. Он был одним из тех бедных, но даровитых дворян, кто постоянно пересекал туда-сюда открытую границу между Португалией и Кастилией. Он провел несколько лет в Севилье, где служил у кастильского графа (впоследствии герцога) Медины-Сидонии. Вероятно, то была полезная школа. Граф инвестировал в завоевание Канарских островов и являлся крупной фигурой в производстве сахара и вылове атлантического тунца. Когда между двумя королевствами в 1474 году разразилась война, Ковильян вернулся в родную Португалию служить своему королю. Задания неизвестного характера то ли шпионаж, то ли дипломатия привели его к магрибским дворам, где он выучил арабский.
Примерно в то же время, когда Бартоломеу Диаш отправился на поиски прохода в Индийский океан через Атлантический, Ковильян вместе с Афонсу де Паивой отправились по Нилу через Эфиопскую пустыню в порт Зейла на Красном море. Во время своих путешествий он доходил на восток до Каликута и на юг, возможно, до Софалы на побережье Мозамбика, откуда в Индийский океан вывозилось восточноафриканское золото. В конце 1490 года он вернулся в Каир, откуда послал отчет домой о своих результатах. Тот не сохранился. Затем Ковильян обратился к новому аспекту своей миссии установлению дипломатических контактов с двором правителя Эфиопии, который оставил португальского посланника при себе. Когда в 1520 году в Эфиопию прибыло новое португальское посольство, Ковильян все еще был там[41].
Судя по тому, что последовало за отчетом Ковильяна, в нем содержались полученные на месте сведения о том, что Индийский океан все же открыт с юга. В 14971498 годах португальский король возможно, на средства итальянских банкиров снарядил торговую эскадру, целью которой было благодаря западным ветрам Южной Атлантики пробиться в Индийский океан. Руководитель экспедиции Васко да Гама приказал повернуть на восток слишком рано и испытал большие сложности с прохождением мыса Доброй Надежды. Так или иначе, он все же сумел попасть в Индийский океан и добраться до богатого перцем Малабарского берега. Следующая экспедиция, в 1500 году, добралась до Индии уже без особых проблем. Путь в океан, где началась карьера Магеллана, был проложен.
Что ждало его там? К югу от Эфиопии побережье Суахили было усеяно торговыми городами-государствами. Там Магеллан находился на португальской службе в 1506 году во время кампании по защите торговых постов. Это были первые кусочки пазла городов на берегу Индийского океана, в которых он побывал или о которых услышал в течение последующих полутора десятилетий перед своим великим путешествием через Тихий океан. Руководство по навигации в Индийском океане, которое прежде приписывалось самому Магеллану, соединяет их[42]: торговые порты побережья Суахили, где Магеллан дебютировал, Килва, Момбаса и Малинди; Персидский залив и остров Сокотра, расположенный на пути из этого залива в океан; Мальдивские острова, трудные для плавания, где Магеллан в 1510 году потерпел крушение, но уцелел; материковую Индию и главным образом ее западное побережье, где португальцы во времена Магеллана были наиболее активны; Малакку, которую он помог превратить в форпост Португальской империи; Молуккские острова, к которым направлялся в своем великом путешествии; и Филиппины, где хотел основать собственное королевство, но погиб. Мы посетим все эти пункты по очереди.
Расхожее представление о том, что порты побережья Суахили служили пристанищем морякам, ходившим по океанам, излишне упрощено. На протяжении многих поколений народы суахили в ответ на расизм своих западных хозяев подчеркивали свои культурные и торговые связи с Аравией и Индией. После обретения независимости некоторые их сухопутные соседи решили взять свое, трактуя жителей побережья как колонистов, как в свое время жившие в глубине материка народы Либерии и Сьерра-Леоне восстали против переселенцев из числа освобожденных рабов в Монровии и Фритауне, посчитав их пришлой элитой. В Кении политики-демагоги требовали изгнать суахили, словно иностранных захватчиков. Однако язык суахили, пусть и приправленный арабскими словами, это близкий родственник других языков банту. Те, кто говорит на нем, явились на побережье из глубины материка тысячи лет назад и сохраняли связи с сухопутными народами, даже сосредоточившись на торговле по Индийскому океану[43].
Береговое местоположение городов суахили создает ошибочное впечатление: на самом деле близость пресной воды и начинающиеся здесь маршруты в глубь континента были важны не меньше, чем доступ к океану. Местная элита, как правило, выдавала дочерей замуж за своих деловых партнеров на материке, а не за иностранных купцов. Хорошие пристани имелись в немногих городах. Город Геди, или Геде, занимавший площадь 18 акров внутри трехметровых стен и располагавший дворцом более 30 метров в длину, вообще находился в шести километрах от моря. Некоторые купцы суахили пересекали океан[44], но по большей части они торговали по собственному побережью и часто посещали внутренние регионы, где закупали золото, древесину, мед, ароматическое вещество цибет, рог носорога и слоновую кость. Затем они продавали все это арабам и индийцам, которые везли товары через океан. Они были классическими посредниками, которые, видимо, сочли риски трансокеанского плавания излишними, раз уж покупатели являются к ним сами[45]. Одним из крупнейших торговых городов суахили был Килва: благодаря муссону трансокеанские купцы могли добраться туда за один сезон. Порты дальше к югу, такие как Софала, славились изобилием золота, но попасть туда можно было только после длительного ожидания перемены ветра, обычно как раз в Килве. Индийские купцы редко ходили дальше Момбасы или Малинди, где продавались товары со всего побережья вплоть до Софалы, а платить за них можно было тонким шелком и хлопком.
В начале XVI века посещавшие побережье Суахили португальцы отметили, что суахили связаны с жителями глубин материка своеобразными отношениями любви-ненависти. Они нуждались друг в друге для успешной торговли, однако религиозная вражда между мусульманами и их соседями-язычниками довела их до войны. Именно поэтому, как отмечал Дуарте Барбоза, шурин Магеллана[46], прибрежные жители строили «города, хорошо укрепленные каменными и кирпичными стенами, ведь они часто воюют с сухопутными язычниками»[47]. Были и материальные причины конфликта. Суахили нуждались в плантациях для выращивания пищи и рабах для обслуги то и другое достигалось ценой ущерба, наносимого соседям. Береговые и материковые народы столь же часто совершали друг на друга набеги и требовали дань, сколь и торговали. Когда в начале XVI века на побережье Суахили прибыл Магеллан и его спутники, то у них сложилось впечатление, что в Момбасе, величайшем из портовых городов Восточной Африки, чрезвычайно боятся своих соседей «диких», пускающих отравленные стрелы мусунгулов, у которых «нет ни закона, ни короля, ни других радостей в жизни, кроме краж, разбоя и убийства»[48].
Для португальских пришельцев порты суахили стали важной вехой на пути в Индию, где в 1505 году Магеллан впервые принял участие в боевых действиях. По дороге лежали Мальдивские острова, где Магеллан однажды провел некоторое время на необитаемом острове, когда его корабль в 1510 году затонул, и их часто посещали купцы: здесь можно было поменять оснастку тут в изобилии делались веревки из кокосового волокна и купить раковины каури, высоко ценившиеся в Индии. Низко расположенные над уровнем моря и потому опасные для неопытных штурманов, острова часто становились местом кораблекрушений. Самый неприятный случай еще до Магеллана произошел с Санто-Стефано. Пытаясь вернуться домой хотя бы с тем немногим, что у него еще оставалось по итогам странствий, он шесть месяцев ждал на Мальдивах наступления муссона. Но когда муссон наступил, с ним начались такие дожди, что под весом воды с неба суденышко Санто-Стефано затонуло: «Те, кто умел плавать, спаслись, а остальные утонули»[49]. С утра до вечера злополучный коммерсант держался на плаву на обломках судна и был наконец спасен шедшим мимо кораблем.
Неутомимый путешественник XIV века Ибн Баттута в 1340 году получил предложение остаться на Мальдивах надолго: местные жители были так впечатлены его ученостью, что попросили его стать главным судьей в Мале крупнейшем поселении островов. Вознаграждение, получаемое за эту работу, жемчуга, драгоценные камни, золото, юные рабыни, знатные жены, пользование лошадью и паланкином позволяет предположить, что острова процветали. Однако культурный уровень новоиспеченных сограждан расстроил Ибн Баттуту, который занимался внедрением законов шариата: приказывал рубить руки ворам, пороть тех, кто уклонился от пятничных молитв, и наказывать отступивших от исламских обычаев в одежде, которой на мальдивцах было, на его взгляд, слишком мало, и в сексе, которого было как раз слишком много[50].
Возможно, из-за большого количества иностранных купцов, соперничающих за влияние, или из-за множества группировок местной знати, скопивших большие состояния и значительные амбиции, Мальдивские острова славились на весь океан своей нестабильной политической ситуацией. Когда Магеллан попал сюда, султан Калу Мухаммед непрочно сидел на шатком троне, с которого его периодически смещали враги, пользовавшиеся покровительством правителя Каннанора, для которого острова были важны как центр торговли перцем[51].
Каннанор (ныне Каннур) был частью довольно турбулентного мира полуострова Индостан. Здесь португальцы тоже могли воспользоваться политической разделенностью, которая шла на руку новоприбывшим, а также противоречиями между индуистами и мусульманами. Некогда доминировавший во всей Индии Делийский султанат так и не оправился от неудач середины XIV века. Вплоть до 1525 года, когда мусульманские завоеватели, придя из Афганистана, смогли захватить большую часть Индийского субконтинента, здесь процветали индуистские государства, часто сражавшиеся с исламскими соседями и врагами. Разумеется, все эти государства никак не были затронуты мусульманством. В некоторых кругах ислам встречал скептицизм. Например, Кабир из Бенареса, которого считают своим как индуисты, так и мусульмане, был скорее поэтом светского направления:
Индуисты в глазах Кабира были немногим лучше:
В деле противостояния распространению ислама отвращение было более эффективным, чем скептицизм. Индуисты, как правило, яростно сопротивлялись мусульманской пропаганде. Самым воинственным индуистским государством была, вероятно, Виджаянагара (название переводится как «город победы»), чья одноименная столица укрывалась за 100-километровым кольцом уложенных в семь кирпичей стен. Раджи Виджаянагары называли себя «владыками Восточного и Западного океанов». Согласно изречениям правителя начала XVI века, «монарх должен улучшать гавани своей страны и способствовать торговле, чтобы без труда завозить лошадей, слонов, драгоценные камни, сандаловое дерево, жемчуга и другие товары Заставь купцов из дальних иностранных государств, которые закупают слонов и хороших лошадей, торговать только с тобой Ежедневно принимай их у себя и дари подарки. Пусть они получают достойную прибыль. И тогда эти товары никогда не попадут к твоим врагам»[53].
Однако в реальности столица государства находилась очень далеко от моря, а дальние провинции контролировать было непросто. К 1485 году соседи Виджаянагары не только стали препятствовать дальнейшему расширению, но и поставили под угрозу само ее существование. Налоги, собранные в океанских портах, не доезжали до столицы. Маршруты между ними захватили мусульманские правители. Когда Магеллан прибыл в Индию, Виджаянагара оправилась от потрясений, но лишь частично. Независимые, но враждебные друг к другу прибрежные государства предоставили португальцам возможность выторговать себе места для ведения коммерческой деятельности или попросту их захватить.