Гостиница «Север» также ничем не удивила обычная вроде как лучшая гостиница во вполне себе далёкой рсфср-овской провинции. Правда администраторша с вполне традиционной для женщин на такой работе «халой» на голове дама явно местных кровей, хотя и говорившая практически без акцента выдала нам ключи очень быстро и даже объяснила, как именно нам быстрее пройти в номер. Во всяком случае, внешних проявлений того, что «нас много, а она одна» и вообще, она Королева в этом гранд-отеле, а мы все должны приседать и кланяться, я не увидел. Что ж, и на том спасибо Северосибирску и гостинице «Север». Равно как и за отсутствие во всяком случае, при первом приближении клопов, мышей, тараканов и прочей живности в нашем номере.
Глава 5.
Пятиминутное опоздание на аудиенцию по меркам нашего перестроечного времени можно было вполне признать чуть ли не верхом пунктуальности. И я, и Дима частенько сталкивались в Москве с ситуацией, когда начальственное причём не обязательно уровня ЦК в 10.00 могло с лёгкостью превратиться и в 11.00 и даже в 12.35 (о графике работы поездов и электричек я просто умолчу!). Так что начатая в 9.35 по местному времени аудиенция у республиканского босса Герасима Герасимовича Долманова вполне приближалась к королевской в плане пунктуальности, понятно дело, поскольку внешне на монарха глава республики походил не особо. Передо мной за огромным столом буквой «П» специально для совещаний сидел вполне себе среднестатистический партаппаратчик лет 50, правда, с ярко выраженной северной внешностью. Костюм на нём, как я отметил, был неплохим во всяком случае, для главы автономии в далёкой Арктике. За спиной владельца кабинета на стене висел, естественно, портрет Горбачёва, причём, как и у нашего шефа с заретушированным пятном. Окна в начальственном кабинете мне понравились они были отнюдь не маленькими и через них открывался неплохой вид на город. Я увидел и наш «гранд-отель», и бывший дом градоначальников, и даже вдали сбоку факел.
Встретил нас хозяин кабинета очень любезно, предложив не только присаживаться поудобнее, но и чая с местными травами. Мы с Димой на всякий случай отказались (а то вдруг попьём и станем козлятами, как в сказке!), после чего он по селектору произнёс какую-то фразу на элурмийском языке. Вскоре весьма привлекательная секретарша-элурмийка, которую мы уже видели в приёмной, принесла жёстовский поднос с тремя стаканами чая (нам с Димой принесли обычный, наверное, «со слоном). Подстаканники были украшены гербом автономии, то есть, явно сделанными на заказ.
И уже пригубив чай, первый секретарь обкома поинтересовался, зачем же корреспонденты из такого замечательного журнала который он с супругой прочитывает от корки до корки, и хотя они и не соглашаются порой с авторами, но всё равно безумно ценят наш журнал прибыли в возглавляемую им республику. Попутно он успел сказать, сколь глубоко уважает и ценит нашего главного редактора, с которым познакомился ещё в 60 каком-то году на съезде ВЛКСМ.
Я не стал брать «с места в карьер», а на всякий случай тоже произнёс для начала здравицу в адрес замечательной автономии и лично её руководителя, о которым слышал, разумеется, только хорошее и лишь потом, почти что между делом, сказал, что в нашу редакцию пишут, причём немало, из Элурмийской АССР и, к сожалению, далеко не всегда хорошее. И вот, вроде как, мы и хотим разобраться по существу, написать в итоге правду о делах в республике и тем самым содействовать улучшению жизни людей. Что, как я особо подчеркнул, очень важно в современных условиях. Ну и ещё я ввернул, что в Москве очень интересуются предстоящим Конгрессом элурмийского народа.
Герасим Герасимович выслушал меня на редкость спокойно и продолжил источать елей. Говорил он в основном примерно так, как говорят начальники на совещаниях, добавляя немного, как сейчас стало модно, личной эмоциональной окрашенности. Он поведал и том, что в республике, несмотря на сложности, идёт углубление перестроечного процесса. Что уже несколько десятилетий в республике развивается молочное животноводство и коневодство. Что ширится кооперативное движение, что имеет место демократизация общественной жизни. Но при этом же есть трудности с северным завозом, а потому ситуация со снабжением населения продуктами питания сложная. И особенно сложная та ситуация в отдалённых районах республики. А ещё сложная ситуация с экологией тут он меня опередил, видимо, поняв, что избежать разговора об этом всё равно не получится но тут, как он отметил, республика стала заложницей ведомственных интересов. Увы, но повлиять на нефтяников, он зачастую не в состоянии. При этих словах хозяин республики даже картинно развёл руками.
А вот мой вопрос об убийстве казачьего лидера как было написано в переданной мне перед уходом из редакции от шефа инструкции, Виктора Александровича Колябина явно моему собеседнику не понравился. Внешне, правда, он продолжил источать елей, однако глаза у него забегали. Начал он, как видимо, вообще принято у начальников на крайнем севере, издалека. Он сказал, что вполне положительно сначала отнёсся к созданию полгода назад Элурмийского республиканского казачьего общества, добавив, что первый его глава Валерий Максимович Петраков произвёл на него ну очень хорошее впечатление. Но что вскоре Петракова сместили с поста главы, а атаманом стал Георгий Васильевич Галкин. Вроде бы из отставных военных. «Лично я с ним не знаком!», глава республики подчеркнул этот факт, словно снимая с себя всякую ответственность как за развитие казачества во вверенной ему республике, так и за всё, что может случиться с казаками. Покойный Колябин был заместителем Галкина и работал инспектором в гортехпожарнадзоре. Название организации мой собеседник тоже выделил, как бы подчёркивая, что покойный был вообще мелкой сошкой, а посему не особо достойным, чтобы его обсуждали такие важные люди, как он и я. Кроме того, первый секретарь («персек», как часто называют таких людей в нашей редакции, правда, не разу наши журналисты не употребили это слово в какой-либо журнальной статье) не без гордости отметил, что это дело было раскрыто по горячим следам и что в настоящее время ведётся следствие. Попутно он упомянул, какой замечательный республиканский министр внутренних дел («Он почти Шерлок Холмс! Ну ладно, шучу, просто гибрид Знаменского и Томина»16 после этой фразы республиканский босс подмигнул, слово радуясь своей шутке про гибрид и неупомянутую напрямую Кибрит), и что виновный будет наказан по всей строгости закона («Мы ведь хотим построить социалистической правовое государство!»). Мне показалось, что после упоминания о правовом государстве персеку желательно было бы стукнуть кулаком по столу, но он, к сожалению, этого не сделал.
«А вообще у нас ведь как часто бывает», с этими словами персек попытался сделать как бы очень простоватый вид, показав, что мы, мол, северные люди простые и маленькие, а потому что с нас возьмёшь, «приедет один с вахты на буровой, а другой с прииска. Выпьют по чуть-чуть, потом ещё понемногу, потом ещё, да уже не понемногу. Ну и начнут они спорить, кто кого больше уважает. А в итоге один труп, а другой на скамье подсудимых. Водка, она ведь такая А ещё хуже, если «северное сиянье»17 выпьют или «шило»18», персек чуть виновато посмотрел на меня и перевёл взгляд повыше как я понял потом, уже выходя из кабинета, он смотрел на висевшие над входом часы. Далее он продолжил, пожалев, что золотодобыча в республике уже не так развита, как лет 15 назад, но что пить в республике всё равно продолжают, а потому вроде как преступность искоренить невозможно.
При этом же персек заявил, что элурмийцы массово бросили пить ещё в 60-е годы. «А до этого бывало, младенцы алкоголиками становились. Не можем мы элурмийцы, пить фермента нужного нет, спиваемся почти сразу. Сколько ж людей от алкоголизма умерло жуть. Если б в 60-е годы не бросили пить, не знаю, чтоб сейчас с народом было. Я вот сам только рюмку сухого выпиваю, да и то, когда в Москве в командировке надо с нужным человеком выпить. А так ни-ни», улыбка персека должна была убедить меня в его добродушии, однако, что-то не особо добродушное и уж тем более елейное в ней было. Может быть, даже чувство превосходства над представителем народа, где много пьют.
На мой вопрос, а как же обстоят дела с межнациональными отношениями в республике, персек начал опять источать елей и уверять с жаром, что всё очень даже хорошо. И даже, наверное, ещё немного лучше. Сначала, правда, он зачем-то поведал, о том, что несколько месяцев назад открылся собор Архангела Михаила на улице Маркса «он там до революции ещё был, но в 36-м закрыли, а потом там склад был». Он, разумеется, упомянул, что это хорошо, что государство поворачивается лицом к церкви, хотя лично он, Герасим Герасимович Долманов, остаётся коммунистом. Правда при этом же он прибавил, что в детстве его крестили, и что вообще большая часть таёжных элурмийцев, из которых он и происходит, православные. Ну и похвалили он настоятеля храма отца Афанасия, который не побоялся перебраться из Красноярска служить в их город. Его сам скончавшийся вчера патриарх Пимен19 на это благославил.
После этого он поведал о том, что у евреев синагоги в Северосибирске пока нет, зато есть замечательный ансамбль «Семь сорок», концерт которого он очень рекомендовал нам посетить. «Супруга моя на них пойдёт в воскресенье обязательно, а я вот не смогу на нашем, элурмийском конгрессе занят буду».
После этого он ещё рассказал, что в прошлом году в республику переехало несколько семей беженцев из Степанакерта. «Тут нам бывший директор треста ресторанов и столовых помог. Гурген Эрвандович вообще настоящий кавказский человек: горячий, но справедливый! А в республике нашей давно своим стал. Так что к нам за несколько тысяч километров отсюда люди жить переезжают!»
А про меннонитов20 Вы знаете?, явно предчувствуя мой ответ, спросил опять же в своей елейной манере персек.
Услышав, что собственно он и ожидал, а именно то, что ни про каких меннонитов я не слышал и не читал, он рассказал мне, что уже 100 лет с хвостиком в Северосибирске живут сектанты. Переехали они откуда-то из-под Харькова и Мелитополя, спасаясь от призыва на военную службу. Многие из них до сих пор верующие люди. Храма у них своего нет, но они собираются на квартирах у наиболее авторитетных членов общины. Фамилии у некоторых до сих пор немецкие, часть же носит фамилии либо русские, либо украинские. Место в Северосибирске, где они жили, до сих пор горожане называют Берлин.
Там ещё вроде памятник архитектуры, дом купца Граубе вроде, решил я блеснуть эрудицией, вспомнив, что успел прочесть в книге.
Совершенно верно, мой собеседник как бы случайно взглянул на запястье левой руки, где у него красовались японские часы «Сейко», а сейчас его потомок возглавляет кооператив «Швейник». Они я имею в виду меннониты у нас на швейной фабрике работали в основном. Нынешний Граубе там раньше замдиректора был, а когда кооперативы разрешили, ушёл. В последние лет 15, как тепличное хозяйство рядом открыли, так там ещё меннониты стали работать. Не забыли, как их предки исправными земледельцами были!».
Персек ещё поизливал елей, рассказывая о том, как русские, элурмийцы, украинцы, евреи, армяне, немцы и прочие любят свою малую родину и как ударно трудятся на её благо. При этом же бросание им взгляда то на запястье левой руки, то поверх меня на стену над дверью в кабинет, стало всё более частым.
Глава 6.
А ведь знаете, Герасим Герасимович, даже про пережитки рабства в республике пишут, я ожидал, что мой собеседник впадёт в ступор или же наоборот начнёт лить елей и уверять меня, что во вверенной ему республике всё ну очень-очень хорошо, однако просчитался. Мало того у него изменился взгляд. Глаза перестали бегать, в них появилась какая-то сила и уверенность. В чём именно, я мог ошибиться, но, скорее всего, в осознании собственного превосходства. Превосходства и надо мной каким-то столичном бумагомарателем, и над Димой, и не исключено даже, что надо всеми русскими.
Рабство, говорите, с металлом в голосе сказал Долманов, так ведь можете считать, что перед Вами тоже пусть и бывший, но рабовладелец сидит!
Я признаться даже поперхнулся и попросил расшифровать, как это признание понимать. В ответ же услышал рассказ, из которого следовало, что во времена детства персека в Элурмийской АССР было несколько лагерей. В основном они располагались чуть южнее Северосибирска рядом с тайгой. Нередко бывало, что кто-то из заключённых опасался, что после освобождения вскоре за воротами лагеря его будут ждать ранее освободившиеся сидельцы или их же друзья. И ждать отнюдь не с хлебом-солью, но с ножами или заточками ввиду сложности отношений, которые были между ними в зоне. Оно конечно сразу у ворот всё-таки встречать будут вряд ли, а вот где-то поблизости на пути к тому месту, где можно выбраться на «большую землю» или хотя бы в Северосибирск запросто. И был у человека в этом случае лишь один выход, а именно уходить в тайгу, а дальше как повезёт. Можно было тайгой попытаться к «большой земле» выйти, а можно было даже в тундру уйти. Многие погибали кто замерзал, кто от голода, а кого волки или медведи загрызали. Но можно было у нас в стойбище спасение найти. И следовало из рассказа персека, что гостеприимство у элурмийцев развито ничуть не меньше, чем на Кавказе, и как олениной принято гостя угощать, и как палец в оленью кровь принято окунать с вместе с гостем. Разумеется, не забыл Долманов рассказать и про то, как у них в семье такие беглые жили, и как троим из них его отец с шаманом документы сделали и помогли в итоге на «большую землю» переправиться. «Один нам потом ещё лет 10 писал. Всё звал нас к себе в Горький в Канавино. Жалею, что так с ним в итоге и не встретился он в 71-м от рака умер: мне его сын об этом написал». Вот такое вроде как и было в республике «рабство»..
При этом же коммунистический босс с явным удовольствием употреблял слова «бытовики», «суки», «урки» и даже ещё парочку каких-то явно из фени, суть и значение которых я, признаться, совсем не понял. Мало того, в ходе этого рассказа, как мне показалось, на место льющего елей провинциального партаппартачика-нацмена в одночасье явился человек со вполне себе криминальными (или хотя бы полукриминальными) наклонностями. И человек, как мне показалось, довольно жестокий.
А сейчас ведь в основном по-другому всё, Долманов продолжал, как мне показалось, уже более спокойно и без чего-то волчьего во взгляде. Лагерей в республике уже нет. Последний больше 10 лет как ликвидировали. Так что теперь к нам в это самое, как Вы говорите «рабство», иначе попадают. Вы ведь о Санько, наверное, спросить хотели?
Осведомлённость персека меня уже не особо удивила. Фамилия женщины, написавшей письмо про своего сына, попавшего в рабство, была именно Санько. Сына её, как я вспомнил, звали Алексей.
«Достали они многих оба Санько этот и мать его!», Долманов, кажется, готов был даже вскочить со своего места, дабы продемонстрировать, насколько же мать и сын Санько достали многих республиканских начальников.
«А вообще знаю я вас, журналистов, будете пытаться тёмные пятна найти Зря вы это у нас ведь совсем не всё так плохо. Да и к тому же: у вас в Москве что, не убивают? Талоны отменили, дефицит закончился?», увидев моё отрицательное покачивание головой, персек продолжил: «я, чтоб вам проще было, списочек набросал. Не простой список это люди и характеры. Сибирская земля, знаете ли такие характеры куёт! Там и Николай Харитонов он первое кооперативное кафе в городе открыл. «Мечта называется». Тут рядом, кстати, на Ленина, 27. И Владимир Израилевич Коган там он у нас главный дирижёр и художественный руководитель оркестра. И в «Семь сорок» он тоже есть, само собой. Талантище! В Ленинград в своё время звали не поехал. И Наташу Маргулис я не забыл представляете, у нас в Северосибирске клуб «моржей» основала. Этот клуб до сих пор в шутку «3 моржихи» называют. И Александр Александрович Граубе там я уже говорил чуть-чуть про него. Про Романа Андреевича Романова не забудьте, пожалуйста как-никак Берлин человек в 45-м брал. Ему 75, а он до сих бодр, свеж и ясен. Завхозом в пединституте трудится. А уж как республика Салмаем Салмаевым гордится не представляете! Первый элурмиец-призёр чемпионата СССР по самбо как-никак». После этого хозяин республики заверил нас, что этот самый списочек (причём с контактами этих замечательных людей-гордости республики) мы можем взять у его секретарши Джаргины которую мы уже сегодня видели. «И всем им от меня самые-пресамые наилучшие пожелания передавайте!», добавил он. Елея, правда, в глазах уже не было. Наоборот, читалось что-то вроде «как же вы мне все надоели!».