Если б мы атаковали и пошли до конца, то уже помогали бы нашим! Это по вашей вине, начштаба Шульц, всё и случилось!
А ну, хватит! зарычал Жадов. Ротный, помашите этим кадетам. Пусть не стреляют, мы тоже не будем, раненых надо вынести. Раненных по твоей милости, Шток! Приказа на наступление я не давал! А ты людей грудью на пули повёл!
Я сам грудью на пули пошёл! зашёлся Штокштейн. Пока вы тут в блиндаже отсиживались!
Однако в ответ на размахивание белой тряпицей стрельба со стороны добровольцев и впрямь прекратилась.
Встали, Жадов выпрямился во весь рост.
Тащ начдив!..
Не «тащ начдив», а за мной! Наших будем собирать!..
Добровольцы и красные бойцы сошлись посреди смертного поля. Винтовки закинуты за спины, в ход пошли носилки. Совсем юный офицерик с красно-чёрными погонами, где красовалась единственная звёздочка, чуть поколебавшись, протянул пакет бинтов немолодому уже красноармейцу, пытавшемуся помочь товарищу с простреленной ногой; чуть левее двое бойцов Жадова, молча и словно бы стесняясь, помогли женщине в косынке с красным крестом положить раненого добровольца на носилки.
И так же молча разошлись.
До самого вечера атак на позиции 15-й стрелковой не последовало. Гремело и справа, и слева, и казалось, всё будет хорошо. Отправленный батальон так и остался у Нечипоренко, хотя наступление белых стихло и там.
Кажись, выстояли, зевнул Жадов.
В блиндаже горела одна-единственная свеча, скупо освещая старую, имперскую ещё топографическую карту.
Выстояли, кивнула Ирина Ивановна.
Так это, значит, и был главный удар?
Товарищ Шульц молчала, красными и синими карандашами чертя на карте какие-то значки и измеряя расстояния курвиметром.
Нет, товарищ начдив. Не главный. Главного вообще, похоже, не было. Или же поисточились беляки, потери свои им восполнить уже некем, офицеры, какие хотели и могли, давно уже у них, а остальные либо у нас, либо, как и большинство обывателей, просто ждут, чья возьмёт.
Мудрено говоришь, товарищ начштаба Жадов очень устал. И сейчас ему очень хотелось поверить, что самое страшное позади, что наступление врага отбито и можно будет «сидеть в окопах», и это, право же, куда лучше, чем подниматься в атаку, ожидая, что тебя вот-вот срежет пулемётная очередь в живот. То главный удар, то не главный то заслон, то не заслон А вообще выпить бы сейчас наливочки стопочку да пельменями настоящими закусить, в Питере, помню, было одно заведение, ходил всегда
Ирина Ивановна рассеянно кивнула, продолжая чертить и вымерять.
Погоди, Миша, о пельменях мечтать. Мы с Нечипоренко удержались, а что у других соседей?..
Отправь вестового Где Яша, где наш комиссар? Пусть идёт политработу проводить. Что, дескать, героически отразили натиск противника, скоро и назад погоним
Ирина Ивановна только качала головой. И вдруг хлопнула себя по лбу:
Ах я, дура набитая!..
Жадов аж подскочил:
Что такое?..
То-то я голову ломала, где Улагай с Келлером, где конница белых?.. Ни у нас, ни у Нечипоренко не появилась, как и дроздовцы с марковцами и корнилов- цами.
И что же?
Значит, всё ещё хитрее. Обходят они нас, Миша. Не стали прорываться самой короткой дорогой, не стали соседей наших опрокидывать, чтобы нам в тыл зайти. Обошли небось левый наш фланг, через Дон переправились всей массой и пошли прямиком к Вёшенской. Объединятся с мятежниками, да и ударят прямиком на Харьков, на Тамбов, на Воронеж а захотят и к Царицыну пойдут, и к Астрахани, яицких казаков поднимать. Для того-то и висели на нас на всех!..
И что теперь? сон с Жадова как рукой сняло.
Пошли нарочных. Пусть соседи будут готовы к отходу.
К отходу?!
Предлагаешь героически погибнуть в окружении, Миша?
Так тогда беляки ни до Харькова не дойдут, ни до Тамбова! Мы их тут на себя притянем!
Эх, Миша, Миша! Да не станет из белых никто на тебя окружённого в штыки ходить. Оставят заслоны, и вся недолга. И будем барахтаться.
Всё равно, упрямо набычился Жадов. Всё время бегать до самого Питера добежим, а толку?.. Нет, сражаться надо здесь и сейчас. Никаких отступлений, товарищ начштаба!
Есть, никаких отступлений, товарищ начдив, мрачно сказала Ирина Ивановна. Разрешите тогда начать готовиться к занятию круговой обороны?
Разрешаю. И предупреди всех соседей. И Яшка, где Яшка, я ж его вызывал?!
Изъявили намерение, но так и не отдали приказа, фыркнула Ирина Ивановна.
Отдаю! Вызывай его сюда, где он вообще шарится?!
Глухой ночью до штаба 15-й стрелковой дивизии добрался смертельно уставший всадник, раненый, с рукой на перевязи.
Эй, вставайте, кто ещё остался пробормотала Ирина Ивановна.
Ты о чём, товарищ начштаба? Жадов оторвал сонную голову от подушки.
Ирина Ивановна, похоже, так и сидела у стола в штабном блиндаже.
Книга одна. Неважно. Вставай, товарищ начдив. Сейчас узнаем, права я была или нет
Она оказалась права.
Собрав все конные полки, Добровольческая армия форсировала Дон вдали от линии фронта, кавалерия сплошным потоком устремилась на северо-запад.
Штаб фронта приказывает нам немедленно отходить.
Дай сюда!
Жадов почти вырвал бумагу, отмеченную понизу кровью гонца.
Что?.. «Согласны с вашим предложением приказываем немедленно начать отвод дивизии на рубеж сохраняя материальную часть и продовольственные припасы» Какое ещё «наше предложение»?!
Наше предложение отвести войска в случае угрозы окружения. Я его отправила заранее. На всякий случай. Потому что знала, Миша: ты-то решишь стоять насмерть и не отступать ни на шаг.
Ах ты ж!..
Ну, можешь меня изругать, даже матом. Ирина Ивановна пожала плечами. Вот только бойцы наши едва ли захотят тут ложиться все, в безвестных степях. Командование фронта знает, что делает, и подкрепления идут. Нельзя белякам дать по частям разбить сперва нас, а потом и эти свежие дивизии.
Жадов тяжело вздохнул.
Тогда будем отходить. Но только вот что, товарищ Шульц ещё раз такое устрошь сразу просись в тот же штаб фронта. Я тут командую, а не ты!
А я тут для того, чтобы ты, дорогой начдив, не угробил бы разом всю свою дивизию! не поддалась товарищ Шульц. Ни военспецов у тебя, Миша, ни военного образования; сердце горячее, руки чистые, совесть больная всё верно; только, чтобы полками командовать, ещё кое-что нужно. Почему беляки теснят нас?.. Вот то-то же. А где в частях военспецы толковые
Ладно! зло прервал её Жадов. Пошли, отдадим все приказы. Опять людям ночь не спать
Спать и в самом деле не пришлось. Однако не только из-за отступления: добровольцы, словно что-то учуяв, принялись кидаться осветительными ракетами, вновь загремела артиллерия верно, били по пристрелянным за день ориентирам.
Не дадут так просто оторваться
Заслон надо оставить, озабоченно сказал Яша Апфельберг, как всегда, вывернувшийся словно из ниоткуда. Если всё обойдётся, так уйдут тихо.
А если нет?
А если нет, товарищ начальник штаба, то падут смертью храбрых во имя победы мировой пролетарской революции.
На пути у них появился Штокштейн, вынырнув из ближайшего блиндажа.
Опять ты! вырвалось у Жадова.
Мы получили приказ отступать. Товарищ начдив, прошу поручить мне командование отрядом прикрытия. Не дадим контре сесть нам на загривок! В отряд буду брать только сознательных добровольцев.
Жадов вздохнул.
Наконец-то. А то всё шпионы да шпионы Благословляю, Эммануил Иоганнович. Выкликай тех, кто сам с тобой остаться захочет.
Уже под утро колонны 15-й стрелковой потянулись на север. Штокштейн оставался; с ним полсотни бойцов, большей частью из харьковских рабочих полков. Вестовых больше не появлялось, и Жадов торопил своих пока солнце не встало, надо было попытаться уйти в отрыв от белых.
Долгое время всё оставалось более-менее тихо, а потом вдруг резко полыхнула частая артиллерийская пальба.
Ирина Ивановна перекрестилась.
Идём на прорыв. Две Мишени поднял бинокль, оглядывая побитые пушечной пальбой позиции красных. Нельзя больше ждать.
Кубанские добровольцы вчера не смогли здесь продвинуться, да, похоже, не слишком-то и пытались, несмотря на прямой приказ начальника армейского корпуса. Отряд александровцев подоспел только к утру, последний резерв добровольцев на этом участке, всё остальное оказалось втянуто в бой, и без особого успеха.
Что, прямо в лоб? удивился Фёдор Солонов.
Когда Две Мишени оставался наедине с ним и Петей Ниткиным, многие формальности отбрасывались.
Аристов поморщился.
Кубанцы уже ходили. Не дошли.
А мы?
А мы в обход. Что-то у красных на позициях тихо совсем.
Фёдор кивнул. «Тихо совсем» означало, что нет «передвижения личного состава», «в том числе неорганизованного». Добровольцы умели часами замирать в окопе или у амбразуры, не бродили в полный рост, не смолили цигарки и так далее. Красных же отучить от этого не удавалось даже шрапнелью.
Кубанцы их отвлекут, а мы во-он той балочкой. Посмотрим, насколько бдительно у красных боевое охранение
Шли всё тем же верным составом. Сам Две Мишени, Фёдор, Севка Воротников (куда ж без него) в головах, остальные александровцы чуть поодаль.
Здесь, в глубокой ложбине, снег ещё и не думал таять, хотя под его слоем уже весело булькал беззаботный ручей.
Как ни странно, охранения в балке не оказалось вовсе. Александровцы без помех выбрались к траншеям красных и там их встретила, как говорится, звенящая пустота.
Первого красноармейца Федя Солонов заметил, когда они прошли, наверное, саженей полста по траншеям. Позиции противником оставлены, это уже становилось ясно; а охранение, как оказалось, совершенно не представляло себе свои обязанности.
Красного бойца Фёдор поразил снайперским выстрелом и постарался как можно скорее забыть о ещё одной оборвавшейся жизни. Александровцы атаковали как умели мелкими группами, прикрывая друг друга, не жалея ни патронов, ни гранат.
Красных оказалось совсем мало, отстреливались они ожесточённо, но александровцы даже не пытались атаковать «в полный рост» и «не кланяясь пулям». Парами и тройками быстро охватывали сопротивлявшихся, ползком подбирались к мёртвым зонам у амбразур и бойниц, не жалея, забрасывали внутрь взрывчатку, самодельные заряды с короткими запальными шнурами. Пулемёты красных замолкали один за другим, но никто из противников даже не пытался сдаться, отстреливаясь с редкостным ожесточением.
Они сбились в кучу, засев в нескольких хуторских постройках, что по самому центру позиции. Тонкая цепь александровцев охватила их со всех сторон, и Две Мишени уже совсем было собрался предложить красным сдаться, как все уцелевшие защитники позиции разом кинулись наружу: прыгали из окон, выскакивали из дверей, иные даже с крыш. Их «ура!» сотрясло воздух родное, русское «ура», и даже у Фёдора Солонова рука дрогнула, он промахнулся; несколько очередей скосили полдюжины атакующих, ещё двоих застрелил из «маузера» Две Мишени, но остальные всё-таки достигли редкой цепи бывших кадет, бросили себя на их выстрелы в упор, наставив штыки и забыв даже думать о собственных жизнях.
Фёдор стрелял как заведённый. Выстрел бросок в сторону прицел выстрел ещё бросок. Он не видел, как Две Мишени в упор разрядил «маузер», схватился за шашку, отбил штыковой выпад, крутнулся, рубанул сам; не видел, как Севка Воротников вышиб винтовку из рук немолодого красноармейца, свалил того подсечкой, замахнулся штыком, чтобы добить; заметил лишь, как Петя Ниткин очень даже неплохо отбивается от наседающего на него бойца, и тут Фёдор сбил того точным выстрелом в голову.
Среди красных Фёдор не сразу заметил их командира с большой комиссарской звездой на рукаве. Тот пальнул на бегу в александровца, попал, но раненый кадет сумел зацепить попытавшегося перепрыгнуть через него комиссара. Тот тяжело грохнулся оземь, в следующий миг на него уже навалился Бобровский и другие.
И всё почти сразу и кончилось. Стоило рухнуть комиссару, как остальные красноармейцы дружно подняли руки, точно у них только что сражавшихся насмерть выдернули незримый стержень.
Две Мишени тоже отдал команду.
Военного с комиссарской звездой подняли на ноги, наскоро охлопали по карманам, разряженный «маузер» передали Аристову. Красноармейцы стояли смирно, но и спокойно наверное, потому что и сами александровцы оставались хладнокровны и молчаливы, только спешили оказать помощь раненым.
Кто такие, какой части? громко спросил Две Мишени, обращаясь к пленным.
15-я стрелковая дивизия, ответил кто-то.
Молодцы, похвалил Две Мишени. Не молчим, не запираемся. Оно и верно какой вам ущерб от того, что мы номер вашей дивизии знаем? Никакого. Для вас война кончилась. Мы пленных не убиваем
Ещё как убиваете! вскинулся вдруг человек с комиссарской звездой. Сколько наших казаки ваши порубили?! Никого не щадили, раненых добивали, на кол сажали!..
Не надо было у казака хлеб отбирать и оружие, холодно парировал Две Мишени. Но мы не казаки в любом случае. Я офицер русской Добровольческой армии и в таковом качестве гарантирую вам, сложившие оружие рядовые бойцы, что вы будете распущены по домам. Те же из вас, кто проживает за линией фронта, смогут после проверки работать и получать жалованье в губерниях, где сохраняются законная власть, порядок и привычный строй жизни. Да и деньги размениваются на золото, слышали об этом?
Пленные зашевелились.
Вы тут остались, я так понимаю, прикрывать отход?
Многочисленные кивки.
Отдаю должное вашей храбрости. Но сейчас всё, бой закончен, давайте позаботимся о раненых. И наших, и ваших. Многих можно будет спасти.
А с ним что? вдруг подал голос один из пленных.
А кто это? прищурился Две Мишени.
Пленный стушевался.
Дык, ваше благородие, коль уж ваша взяла и ты говоришь, что нас по домам отпустят иль работу какую дадут, так, может, и его тоже? Не будешь грех на душу брать, безоружного расстреливать? Что ваши с такими, как он, делают, мы наслышаны
«А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской», вдруг процитировал Святое Писание Аристов. От Матфея святое благовествование, глава 18, стих 6. Помните ли? Вот такие, как он, вас и соблазняли.
Чепуха, презрительно бросил человек с комиссарской звездой. Народ вышел биться за свободу, чтобы вас, сволочей, высокоблагородий всяческих, метлой поганой с земли нашей вымести! Не тиранили б народа, не держали б в цепях никто б не «соблазнил» никого! А теперь давай, расстреливай меня, давай! Мы свой долг выполнили. Дивизия наша далеко уже ушла, не догоните!
Расстреливать вас, военнопленный, я не собираюсь, холодно сообщил Аристов. При других обстоятельствах и если бы я стал свидетелем ваших преступлений возможно, и расстрелял бы, не скрою. Но я их не видел. Поэтому судьбу вашу решит суд. Если кто-то другой предавал смерти вам подобных Бог им судья. А я им уподобляться не стану. Увести!
Ну вот, товарищ дорогой, Ирина Ивановна отзывают нас с тобой в Харьков, штаб Южфронта теперь там. Жадов держал в руках телеграмму. Дивизию приказано сдать Нечипоренко. У него тяжёлые потери, много разбежавшихся переформировывают всё. А нас с нашим питерским полком в Харьков.
В Харьков значит, в Харьков, Миша. Борьба не окончена. Даже тот успех охвата дал белым не слишком многое
Ничего себе «не слишком»! Как ты и говорила, на Харьков пошли, на Борисоглебск Да и на Царицын, говорят, попёрли!
И совершили тяжёлую ошибку, ровно сказала Ирина Ивановна. В военной науке это называется «наступление по расходящимся направлениям», и прибегать к нему можно только в случае очень существенного перевеса над отходящим неприятелем, когда фактически ведётся его преследование.