«Она рехнулась! подумала я. Часть истории Бурпёля!»
Вы тоже там будете?
Конечно! мадам Сабль замялась. Вы видели портрет мадам Нинон в столовой?
Видела, соврала я, не моргнув глазом.
«Что же это за портрет такой! Вот и мэтр Моро о нём упоминал!»
Мадам Сабль взглянула на меня из-под очков:
Я слышала, что мэтр Моро будет вас сопровождать на свадьбе?
«Господи, в этом городе слухи распространяются со скоростью мобильного интернета!»
Если я пойду, кивнула я.
В таком случае вам, дорогая Ева, нужно кое-что знать о нём.
Что же я должна знать? совершенно растерялась я.
Я расскажу вам историю, а вы уже сами сделайте соответствующие выводы.
Хорошо.
Я подумала, что старуха совершенно чокнутая и, пока я не выслушаю её, не отвяжется.
Я дружелюбно улыбнулась.
История совсем не длинная. Я не займу у вас много времени, дорогая!
* * *
Мэтра Моро я знаю с детства. Он родился и вырос в нашем городке. Отец городской судья. Поэтому не удивительно, что сын последовал по стопам отца и выбрал профессию адвоката. Я преподавала ему французскую литературу в старших классах. Ох, как время летит! Это было пятнадцать лет назад! В то время я называла его Анри. Вихрастый, черноволосый подросток. Задумчивый, всегда с книгой.
Анри рос вполне обыкновенным ребёнком, если говорить об учёбе. Учился неплохо, но и не отлично. Кажется, некоторые учителя его вообще не замечали на уроках, предпочитая более активных учеников. Одноклассники также не особо выделяли его.
Но было нечто, что отличала его от других. Он был без памяти влюблён в свою одноклассницу Шарлот Ричардсон. Она была очаровательна. Белокурый ангел! Девочка приехала к нам с матерью, после её развода с отцом-англичанином из Лондона. Анри тогда учился в одиннадцатом классе. Дети подружились. Всем казалось, что любовь была взаимной и после окончании школы они поженятся. Очень он её любил.
Но после школы они не поженились. Решили со свадьбой повременить. Родители настаивали, что обоим надо продолжать учёбу в университете. Анри поупорствовал, подёргался, но против воли отца не пошёл. Записался в Легион и ушёл в армию на два года. Когда вернулся, его было не узнать. Вырос, возмужал, окреп, похорошел. Исчезла юношеская угловатость, скованность, появилась уверенность в движениях, походке. В общем, вырос мальчик.
Первым делом отправился к Шарлот, узнать, почему она не отвечала последние полгода на его письма. Конечно, он догадывался почему, но решил, вероятно, услышать ответ от неё. Но ответ он получил не скоро. Шарлот вышла замуж. Вышла за самого отъявленного негодяя в нашем городе, Жюля Жарни. Ох, и живодёр же был этот Жарни! Ещё в детстве, помню, поймает двух-трёх котов, свяжет хвостами и лупит палкой! Коты орут, бегут в разные стороны, а ему потеха! Подлый и жестокий человечишка, но всегда умел выйти сухим из воды. Знаете, у него было очень неприятное рябое лицо и кривая ухмылка.
Что уж Шарлот нашла в этом мерзавце большая тайна. Ладно бы был красавцем! Рожа рябая, ухмыляется так противно! Они уехали в Париж. Жарни получил там контракт техника-технолога на фабрике по производству йогуртов и увёз Шарлот с собой.
Анри отправился в Париж. Разыскал Шарлот. К тому времени он уже забеременела от Жарни. Шарлот была несчастна с Жарни тот постоянно её избивал, даже беременную. Дело кончилось дракой между Моро и Жарни. Анри за занесение побоев угодил в тюрьму на два месяца, а когда вышел и заявился к Шарлот, та сказала, что больше не хочет видеть его, и чтобы он не вмешивался в её личную жизнь.
Анри вернулся в Бурпёль. Прошло ещё два месяца. Вернулась домой и Шарлот. Она была на шестом месяце беременности. Сбежала от мужа к матери, не в состоянии больше выносить его побои. Жарни заявился через два дня. В общем, все кончилось очень плохо. У Шарлот отошли воды, и начались преждевременные роды. Её увезла скорая, и несмотря на старания врачей не допустить родов, она родила крошечную девочку весом всего кило двести.
Этот придурок Жарни зачем-то заявился утром в госпиталь с букетом цветов поздравить молодую мать с рождением дочери. Утром-то малышка умерла. А у бедной Шарлот началась горячка, и к вечеру того же дня и она отошла в мир иной.
Мерзавец Жарни даже не был на её похоронах. Он сбежал из страха перед местью Моро. Накануне тот ворвался к нему в дом, и, если бы не отец Жарни и ещё пара крепких парней, бывших тогда в доме, наверняка бы убил его или отделал до полусмерти. Моро кричал, что найдёт Жарни, где бы тот ни был, из-под земли достанет и убьёт.
Но мерзавцам всегда везёт. Жарни получил контракт на дочерней фабрике в Америке, и пока Моро искал его в Париже, благополучно улизнул.
Моро переживал страшно, исхудал, покрылся крапивницей, пару месяцев пил в баре, пару месяцев сидел безвылазно в доме папаши-судьи, но потом вдруг исчез.
Он вернулся из Бордо через шесть лет с дипломом мэтра юриспруденции и лицензией адвоката, основал в Бурпёле нотариальную контору и с тех пор живёт здесь. Скромно, тихо, очень благопристойно. Ни о Жарни, ни о бедняжке Шарлот никогда ни словом не упоминал с тех пор. А прошло уже двенадцать лет.
Мадам Сабль грустно улыбнулась.
Поначалу я слушала растерянно, но постепенно история мэтра Моро захватила меня, и я не могла скрыть волнения.
Какая грустная история!
К сожалению, она ещё не закончилась, дорогая! Дело в том, что мерзавец Жарни вернулся из Америки год назад.
И что же будет?! ахнула я.
Кто знает Пока всё тихо. Жарни за версту обходит Моро стороной, но тот и не думает приближаться к нему. Будто Жарни и не существует.
Значит, всё в прошлом, мадам Сабль?
Я бы так не сказала. Мэтр Моро каждую неделю навещает могилу Шарлот.
Дело в том, что она похоронена не на городском кладбище, а здесь, недалеко. Место уединённое, скрытое от людских глаз. Никто не видит, кроме меня. А могила вон она. Видите, вон там, за виадуком, у самой воды надгробие в зарослях ирисов? Из вашего дома не видно, а из моих западных окон на втором этаже могила очень хорошо видна. Мэтр Моро приходит всегда по субботам. Вроде бы с собакой гуляет, но я-то знаю, что не просто так. Будьте осторожны, дорогая.
Но я-то тут причём?
Мадам Сабль пожала плечами:
Может, и не причём. Но вы же русская
* * *
Рассказ мадам Сабль оставил неприятный осадок. Я представила мэтра Моро, одетого в тёмно-синий костюм, в дорогих коричневых туфлях, с короткой стрижкой. Открытый умный взгляд, приятное, гладко выбритое лицо и вежливые манеры. Не вязался мэтр с образом непримиримого мстителя.
«Вы же русская!»
Ну и что! Что за странные здесь люди! В гостинице, где я поселилась, хозяйка тоже очень удивилась и воскликнула: «Вы русская?» так громко, что испугала кота.
Я приехала в Бурпёль три дня назад. Мэтр Моро, оформлявший сделку о наследстве, встретил меня на вокзале в Пуатье и привёз в Бурпёль. Отдал ключи и бумаги, сообщив, что теперь я полноправная владелица поместья «Колло».
Так уж вышло, что, вступив в права владения, я, увидев огромный особняк, побоялась ночевать одна в пустом доме. В тот день шёл дождь, и дом показался мне неприветливым, мрачным. А сегодня, когда солнце светило с утра, заливая ярким светом реку, сад и дорогу D10, комнаты излучали приветливость, шторы нежность и мягкость. Вид на реку из окон завораживал красотой.
Конечно, глупо платить за гостиницу, когда в моём распоряжении огромный особняк, прекрасно меблированный к тому же. Поэтому я села в арендованный «Рено» с твёрдой уверенностью переехать в дом завтра же днём, сразу после посещения конторы мэтра Моро.
Я отправилась в ближайший супермарше и накупила еды и мелочей для уюта. Вспомнила про пустые кашпо в гостиной и заехала в садовый центр. Загрузила «Рено» до самой крыши. Вернувшись, первым делом вынесла из гостиной круглый стол и ярко-зелёные стулья. Стулья были частью столового гарнитура, разбросанного причудами приходящей прислуги по первому этажу. В столовой собрала вокруг длинного обеденного стола всех зелёных беглецов. Стульев оказалось двенадцать, а вокруг круглого ломберного стола полагалось стоять четырём зелёным креслам, ютившимся до этого вдоль стен. Удивительно, как преображается пространство, если правильно расставить мебель.
Я люблю цветы и купила их множество. Расставила в гостиной кашпо с пальмами и монстерами, вазы с фруктами, бросила на ментоловый диван у камина пушистый плед и пару подушечек, поставила свечи в канделябры. Из московской квартиры я привезла несколько книг на русском, положила на столик у лампы. «Война и мир», два толстых тома, как нельзя кстати подходили по содержанию к интерьеру, где наполеоновская символика была повсюду. Наташа, Пьер, Андрей любимые герои, которых я со школьного возраста искренне считала частью моего мира, поселились в стенах дома, и комната удивительно преобразилась, наполнилась домашним теплом, характером хозяйки.
Я видела, что мадам Сабль наблюдает из окна, как я выгружаю из багажника ящики с цветами, посуду и утварь, одеяла, подушки, постельное бельё, пакеты с едой и вином.
«Да, да, осваиваюсь, старая сплетница!» я улыбнулась и махнула ей рукой.
Мне было радостно и легко на душе. Будто я вернулась домой из дальнего странствия!
Освоившись в гостиной и столовой, я отправилась на кухню. Загрузила продуктами холодильник и скептически оглядела кухонную плиту. Огромная, в шесть конфорок. Питание из газового баллона. Его-то я и забыла купить.
«Ну, ничего, завтра утром куплю по дороге на автозаправке. И нужно что-то решить с интернетом».
В хозяйской спальне стояла лишь широкая и высокая кровать. Матрасы новые.
«Интересно, а где же остальная мебель?»
Я прошлась по второму этажу. Нашла тумбочки и кофейный столик с креслом. Ещё час ушёл на наведение уюта, смену постельного белья. Когда на кровати улеглись шёлковые подушки и не осталось ни одной складочки на шёлковом нежно-голубом покрывале, когда в вазе на кофейном столике, ро-няя капли влаги с зелёных листьев, заблагоухал белый шиповник, я, наконец, успокоилась.
Белый шиповник в вазе это обязательно! Мне предстоит спать в этой кровати, и я собираюсь видеть только приятные и нежные сны! Нежные, как розовые бутоны!
Неожиданно я представила себя лежащей на белой простыне обнажённую, спящую в позе Данаи. Мужское лицо восходит надо мной. Его бедра тесно прижимаются к моим. Я глажу его гладкую широкую спину. Упругая кожа нежная и атласная. Чёрные волосы кажутся почти синими на фоне белого, как алебастр, лица. Губы шепчут моё имя! Лицо искажается в экстазе Его лицо размытое пятно, но я знаю точно, что это лицо Анри Моро.
Я вышла из спальни и спустилась вниз в столовую. Уже смеркалось, и я включила свет. Зажглись все лампы в люстре и два бра, освещавших портрет мадам Нинон над камином. Впервые я взглянула на него внимательно и остолбенела от изумления. С портрета на меня смотрела молодая белокурая женщина. Это была я.
Глава 2
Всю ночь я только и думала о портрете. Человек непосвящённый вполне мог бы принять его за французский аналог портрета «Дориана Грея»! Но портрет был прекрасен, мадам Нинон на картине молода и красива, значит, ничего предосудительного, ужасного, развратного в её жизни не было, если принимать во внимание тот факт, что жизнь откладывала отпечатки на лице портрета в романе! Значит, в портрете нет ничего мистического! И всё-таки, я это я, а она это она!
Успокоившись, я уснула.
Наутро, отпивая кофе из большой фарфоровой чашки, я встала перед портретом и долго вглядывалась в покрытое кракелюрами лицо. Звонок телефона прервал размышления.
Хххх раздалось в телефоне, и в груди похолодело.
Простите, что? переспросила я трубку и услышала несколько раздражённый женский голос:
Доброе утро, мадемуазель Морозова. Вас беспокоят из нотариальной конторы. Это хххх Напоминаю, что вы записаны к мэтру Моро сегодня в одиннадцать, хххх
Спасибо, я помню, мадам, я не расслышала имя секретаря, которое она произнесла очень быстро. Старый телефон трещал и шипел.
Вы будете вовремя?
Конечно.
Хххх
Простите, что?
Хххх
Я повесила трубку на рычаг, напоминавший рожки у чёртика.
Телефон был очень старый, с витым шнуром и дисковым набором и вполне соответствовал обстановке дома.
Прошлый век какой-то пробормотала я и пошла одеваться.
«Ну что ж такого! В конце концов мы с Нинон родня! Её бабушка приходилась родной сестрой моей бабушке. А мама всегда говорила, что мы похожи, как две капли воды!»
Я припарковала машину у нотариальной конторы. Без пятнадцати одиннадцать я пришла рано. Секретарь непривлекательная, грузная мадам средних лет с лицом профессиональной стервы, недоброжелательно взглянула на меня и попросила обождать полчаса, указав на ряд жёстких стульев, обтянутых дерматином. Я огляделась. Приёмная как приёмная. Безликая и равнодушная, как и большинство приёмных. С застоявшимся воздухом, с запахом бумажной пыли. На столе секретаря за низкой стойкой светится экран компьютера, в углу шкафы с документами, вдоль стены сейф, копировальная техника и стойка с бланками и рекламными проспектами, в другом углу сервировочный столик, кофе-машина и небольшой холодильник. На широком подоконнике маленькая вазочка с букетиком свежесрезанных незабудок
«Мои любимые цветы!»
На стенах довоенные чёрно-белые фотографии Бурпёля с изображением железнодорожного вокзала, которого уже нет, виды старых пустых улиц и снимки мужчин в шляпах.
Я взглянула на стопку зачитанных журналов для клиентов, разложенных на стеклянной столешнице веером, и сказала, что подожду в саду.
Выйдя из двери, повернула направо за угол дома в распахнутую калитку, поднялась по ступеням и оказалась в милом ухоженном садике, окружённом по периметру невысокой каменной кладкой. На подстриженном газоне буйствовали маргаритки. По углам пышно цвели кусты розовой гортензии. Дорожка из сланца вела от калитки в густую тень высоких вязов, плакучих ив и белых акаций, росших по берегам ручья.
Дом старого судьи Моро стоял на тихой тенистой улице, на холме, гораздо выше шато. Река, текшая у моего дома, из нотариальной конторы была заметна только по шапкам акаций, росших по берегам. Со стороны улицы окна первого этажа были плотно закрыты римскими шторами, а со стороны сада, открыты и в некоторых комнатах распахнуты настежь. Белые занавески надувались и опадали, как паруса корабля.
Я пошла по тропинке к ручью и остановилась, не дойдя до половины, сообразив, что разгуливаю по частной собственности. Холодок пробежал у меня по спине. Для французов нет ничего страшнее, чем нарушение прав приватности. Это их особый, отвоёванный на баррикадах тип свободы. Каждый гражданин имеет право на собственность, и нарушение её карается законом.
«Господи! Как же неудобно!»
В открытых окнах были видны очертания мебели в столовой, библиотечный шкаф и даже кровать в спальне. На кровати, застеленной белым постельным бельём, кто-то спал. Девушка! Шатенка!
В одной из комнат, ярко освещённой солнечным светом, льющимся через боковое открытое окно, я заметила мэтра Моро. Он сидел спиной ко мне и бе- седовал с посетителями. Мне были видны их лица. Это была пожилая пара. Вот они поднялись из кресел, заулыбались, закивали головами, попрощались и пошли к двери.
Мне хотелось незаметно улизнуть. Но было уже поздно. Мэтр Моро встал проводить супругов, обернулся, увидел меня, подошёл к окну и приветливо улыбнулся:
Добрый день, Ева! Заходите. Можно здесь, через эту дверь.
Но ваша секретарь сказала, что только через полчаса, не нашлась я с ответом, покраснев до ушей.
Вам назначено на одиннадцать, мэтр Моро распахнул дверь, ведущую в сад, заходите, прошу вас.
Я пробежала через лужайку и запоздало поздоровалась:
Извините за вторжение! Я не заметила предупреждающей таблички, пробормотала я смущённо.
Её здесь нет. Секретарь предупредила, что вы ждёте в саду. Вы принесли все бумаги? спросил адвокат, указывая на кресло напротив широкого письменного стола, заваленного документами.