Это наш медник Тарбинис. Если что надо, обращайся к нему всё сделает: мыслимое и немыслимое.
В ответ медник сконфузился и брызнул несколькими мелкими смешками, снова показавшимися мне виноватыми.
Я видел, нормировщица дала ему сделать ключ! Ведь это тонкая работа, как он её сделает такими руками? спросил я Майера, когда мы закрыли за собой дверь.
Ты никогда и не увидишь, как он сделает, ответил он. Я как-то принёс ему автомобильный радиоприёмник оторвался проводок толщиной с волос. Работа тончайшая. Спрашиваю: «Сделаешь?» Он говорит: «Сделаю, только не стой за спиной, приходи через час». Через час прихожу сделал! Он вообще старается работать, чтоб никто не видел. Может, как в сказке, гномов вызывает чёрт его знает.
А что у него за имя Асфальдас Асфальдасович?
Никто не знает, как его зовут: Тарбѝнис и Тарбѝнис. А на самом деле, даже не Тарбѝнис, он мне как-то называл свою фамилию Сейчас, подожди, вспомню Так-так-так . Точно Тáрбиныс. На «а» ударение. Он тут недалеко с одной бабкой живёт, так и её все зовут Тарбиниха, хотя она русская и фамилия её Максименко.
Он кто по национальности?
Кажется, литовец. ответил Майер. Сосланный.
Лесной брат, что ли?
Да хрен его знает, чей он брат. А вот ещё один сосланный: Адам Адамович Шнайдер он у нас моторист, а по совместительству, пока сын в отпуске, мастер по регулировке топливной аппаратуры, сказал Майер, входя в помещение, в котором резко пахло соляркой. Здорово, Адам Адамович. Это новый заведующий, вместо Лукашова.
Мастер только головой кивнул и ничего не сказал.
Сына Петькой зовут. Хороший мастер, но запойный пьяница, ты уж извини, Адам Адамович, что при тебе говорю. Не дай бог, шлея под хвост попадёт две недели гарантированно будет не годен к употреблению.
Попала уже, угрюмо сообщил Петькин отец.
Что попало? не понял Майер.
Шлея под хвост.
Гм Одно хорошо, что Адам Адамович в таких случаях выручает: пашет за себя и за сына. На склад пойдём?
Зачем? Я не Хам, чтобы рассматривать спящих в непотребном виде.
Ну тогда поеду на бригаду. Да! Чуть не забыл сказать по утрам в семь часов перекличка. Быть обязательно!
Я вернулся в нормировку. За стеной ухал электромолот на работу пожаловал Вакула.
В это время что-то зашумело, и серенькая коробочка на столе завопила: «Мастерская! Мастерская!»
Мастерская слушает! сказала нормировщица, сдвинув красный рычажок.
Лукашова на связь!
Александр Савельич, он уехал в «Сельхозтехнику», не моргнув глазом соврала Антонина Ефимовна.
От мастерской двух человек на сеновал во вторую смену!
Вот новый заведующий, сказала нормировщица, ему скажи.
Понял: двух человек на сеновал, ответил я диспетчеру, хотя я ещё не заведующий, только собираюсь им стать.
Мне чтоб два человека были, а кто у вас заведующий меня не интересует, строго заявил Александр Савельич.
Весело тут у вас! сказал я нормировщице и пошёл искать добровольцев на сеновал.
Первым я, естественно, навестил кузнеца Вакулу, рассудив, что справедливо будет ему отработать время, в течение которого он шлялся неизвестно где.
Кузнец был высокого роста, широк в плечах, и сила в нём чувствовалась громадная. Ему было лет тридцать, но он уже почти облысел, и его коричневый от солнца череп весь просвечивал сквозь редкие серые заросли. Все части его могучего тела двигались чрезвычайно быстро, и ещё быстрее бегали серые глаза.
Владимир Петрович, обратился я к нему, почему после обеда вас не было на работе?
А ты кто такой, ?
Я новый заведующий мастерской Владимир Александрович Мельников. Значит так, идёшь после работы на сеновал!
Приказ давай на сверхурочную работу! Без приказа, , не пойду.
Не пойдёшь подавай заявление!
А работать кто будет? Ты что ли? Вакула засмеялся. Знаешь, сколько было таких как ты? Даже не надейся! Я свои права знаю!
Хорошо, в своё время вернёмся к вопросу о твоих правах.
Вернёмся, вернёмся! Меня не напугаешь! Это вы должны бояться, что я уйду! Меня завтра в Райцентре десять организаций возьмут! Не кузнецом, так сварщиком!
Поняв, что Вовка мужик серьёзный, с ходу его не возьмёшь и в отношениях с ним нужна обдуманная тактика, я пошёл искать более покладистых работников.
У всех были железобетонные причины не идти на сеновал. Уговорить мне удалось только Адама Адамовича, вторым добровольцем от мастерской пришлось идти самому.
Первый день
Назавтра в семь часов я пришёл в нормировку на утреннюю перекличку, о которой меня предупредил Майер. Солнце стояло ещё невысоко и потоками вливалось в комнату через огромное окно.
Нас было четверо: главный инженер Саблин, я, Майер и Александр Леонтьевич Лукашов, который, выбравшись наконец на белый свет из ящика с ветошью, явился перед нами, «готовый к употреблению».
Он чувствовал себя неважно после вчерашнего. Ему было лет тридцать или чуть больше, но лицо его было помято и изрезано морщинами, естественными для семидесятилетнего старца, но никак не тридцатилетнего мужика. Вместе с тем, глаза у него были ясные, добрые, волосы русые, волнистые. Но что-то в нём было несерьёзного, нетвёрдого, вялого, податливого. Мне показалось, что даже неопытный человек по одной его внешности определил бы, что он не способен никем руководить, даже самим собой.
Я тоже был не в форме, отработав смену на сеновале. Болело всё руки, ноги, спина С непривычки, конечно.
И Саблин был удручён он сидел за столом нормировщицы, ожидая нагоняя от директора:
Будет мне сейчас за транспортёр!
Удалов галопом пробежался по всем участкам, пока не добрался до второй фермы, где заканчивалось строительство объекта года нового откормочника на четыреста голов.
Второе отделение! Как работает транспортёр?
Павел Андреевич, начал заведующий фермой и запнулся, в общем Это
Ну телись, не мямли!
Он никак не работает
Как это «никак не работает»? Главный инженер! Ты что мне вчера докладывал!?
Саблин опустил плечи, покраснел ещё больше и, нажав рычаг селектора, сказал:
Я, Павел Андреевич, докладывал, что мы его смонтировали, а потом Стали испытывать не идёт, тормозит где-то Мотор воет, но не тянет. Сегодня проверим, Павел Андреевич. Найдём причину.
Не найдёшь ты причину! Работать не умеешь! Сам приеду. Если ваша вина В общем знаете, что вам будет никаких премий за год! И переделывать будете за свой счёт! Всем дам в руки по кайлу! Тебе тоже! Каждую жилку кабеля заставлю проверить! Раз башкой своей не умеешь работать! Так Лукашов!
Слушаю, Павел Андреевич! прошелестел мой предшественник.
Опять вчера пьянствовал?! Сдавай мастерскую и катись к чёртовой матери! В слесари иди! И запомни: ещё один случай и выгоню по тридцать третьей статье! Хватит с тобой нянчиться! Мельников, принимай мастерскую! Жду от тебя порядка! Там у тебя К-700 целый год стоит, через неделю чтобы был на ходу! Понял?
Понял, ответил я, хотя не имел никакого представления о каком тракторе идёт речь.
Лукашов, икая и вздыхая, пил из графина вчерашнюю воду. Юрий Михайлович, сказал я Саблину, вчера ведь договорились, что Лукашов останется контролёром. А теперь
Ну а что я поделаю? Спорить с ним? Видишь, какой он! Хватит мне и откормочника. Делали бы по проекту, так нет как он сказал!
Я понял, что Саблин панически боится директора и предложил:
Ну давай я спрошу.
Подожди! сказал Лукашов. Уволюсь я. Надоело от него получать.
Сашка, но ведь ты сам виноват! накинулся на него Майер. С какой радости ты вчера опять нажрался?
Лукашов не ответил, а вскинул глаза на открытую дверь. Я сидел к ней спиной и, обернувшись, увидел в нормировке, в которой до самого потолка плескалось утреннее солнце, женщину.
Я не заметил, как она вошла, и мне показалось, что она возникла из солнечного света. И вся она была как свет: волосы, собранные на затылке в высокую бабетку, казались сверкающим слитком золота; не смиренные причёской, искрящиеся локоны, как змейки струились с висков, как языки пламени бушевали в чёлке.
Глаза у женщины были ярко синими под чёрными вразлёт бровями, словно выписанными в каллиграфической прописи: тонкими у висков, с нажимом спускавшимися к переносице. Лицо чистое, белое, лишь от уголков глаз, словно лучики, расходились едва заметные весёлые морщинки.
На ней был тёмно-синий рабочий халат, плотно облегавший стройную фигуру, а на ногах чёрные туфельки, будто она пришла не на работу, а на танцы.
Здорово вам, начальнищки! сказала женщина и села на стул против окна, щурясь на солнце. Унущик, продолжала она, обращаясь к Лукашову, у меня корова отелилась, возьми ключики, а я дома останусь, пока у неё послед не отойдёт. Подою и сразу прибегу.
Это к нему, ответил угрюмый «унущик», кивнув в мою сторону.
Тебя сняли что ли?
Выгнали!
А вы, значит, новый заведующий? предположила незнакомка.
Да, Владимир Александрович Мельников, отрекомендовался я.
А я Зина Зинаида, заведующая складом.
А по отчеству?
Да просто Зина.
Как же? Вы старше меня
А сколько вам?
Двадцать три.
А мне тридцать восемь.
Ну вот. Неудобно мне называть вас только по имени.
А что такого? Всего пятнадцать лет разница. У Есенина жена была на двадцать лет старше него
Так то у Есенина, а у меня жена мне ровесница.
Зинаида Алексеевна она! Зинаида Алексеевна Ковылина, сказал Майер, а ты, Зинка, смотри, не испорть нам парня.
Отдайте ключи Александру Леонтьевичу, он сегодня ещё работает, сказал я. Вообще-то не положено, но раз вы ему доверяете
У нас много щаго не положено, а мы делаем, сказала Зинаида Алексеевна, поднялась, отдала Лукашову ключи и, улыбнувшись, посмотрела мне прямо в глаза. Спасибо табе, начальнищек.
Перекличка кончилась, и мы с Лукашовым пошли сдавать-принимать мастерскую. Он показывал мне станки и прочие числившиеся в мастерской объекты, я проверял наличие по описи, и как они работают. Члены комиссии главный инженер, инженер по эксплуатации и бухгалтер мастерской Мария Александровна через пятнадцать минут заявили о полном доверии нам, инженеры разъехались по своим делам, а бухгалтерша вернулась в нормировку, обсуждать с Антониной Ефимовной и техничкой Раисой Тихоновной сельские новости.
Александр Леонтьевич, а почему Зинаида Алексеевна называет тебя внучиком? спросил я, когда нас оставили одних.
Игра у неё такая. Девять лет назад нас сюда приехало из института три человека: я, Андрюха Горбунов и Ванька Яковлев. Зине было двадцать девять. Она ещё была замужем. Красивая до обалдения.
Она и сейчас красивая
А тогда ещё красивей. Старше нас на семь лет. Мы в шутку стали звать её бабушкой, она нас «унущики». Два унущика отработали три года и дали дёру, а я застрял.
Из-за неё?
Сейчас уже не важно
Так ты говоришь «была замужем», а сейчас, выходит, нет?
А ну её! Не поймёшь кто она: мужняя, безмужняя или ещё как. Ты в инструменталке вчера был? резко оборвал он, как мне показалось, неудобный для него разговор.
Нет, как-то мимо прошли с Константином Фёдоровичем.
Давай зайдём.
В большой комнате с зарешеченными окнами сидела за столом женщина большеглазая, с волосами, уже тронутыми сединой, с мягкими, оплывшими щеками, тонкими поджатыми губами и скорбно опущенными уголками рта. Ей было около пятидесяти лет. Перед ней стояла электрическая швейная машина, на которой она сшивала большие куски брезента.
Это Регина Кондратьевна Шнайдер, представил её Лукашов, наша инструментальщица. По совместительству верхонки шьёт, зимой чехлы на капоты, сейчас вот палатки на кузова. Скоро уборка. Сам знаешь, требования жёсткие: зерно возить только под палаткой, чтоб ни зёрнышка из кузова не выскочило. На дорогах будут пионерские посты, ребята там принципиальные: взяток не берут, без палатки мимо себя не пропустят.
Понятно, сказал я. Адам Адамович Шнайдер вам кто? обратился я к инструментальщице.
Муж. Он вчера с вами на сеновале работал.
Да уж! Я на скирде барахтался, высунув язык, а ему хоть бы хны: и за себя, и за меня сено укладывал.
Он с детства привык крестьянничать. А вы где живёте?
В общежитии.
Комендантша моя сестра.
А я только хотел спросить: она и вы Кондратьевны. Не частое отчество.
Вы женаты? спросила инструментальщица.
Женат, но жена приедет только через год. Она скоро должна родить, и мы так решили.
Плохо одному. Придёшь не варено, не прибрано.
А вы не скажете, у кого можно молока купить.
Да хоть у меня. Я живу на улице рядом с общежитием. Найдёте меня от магазина третий дом. У меня молоко чистое, и цена как совхоз принимает по двадцать копеек.
Спасибо. Во сколько прийти?
Стадо приходит в девять. К десяти я подою.
Мы вышли из инструменталки.
Добрая женщина, сказал я.
Добрая, согласился Лукашов. Только с Зинкой как кошка с собакой.
Что делят?
Давняя история Как-нибудь расскажу. А вообще бабьи дрязги сам чёрт не разберёт. Я стараюсь не вмешиваться. И тебе не советую.
А про какой трактор Удалов говорил?
Номер тридцать-четырнадцать. К-700А. Пойдём, покажу. В новой мастерской стоит.
Пока мы шли, Лукашов рассказал мне историю этого железного страдальца с тракторной фамилией тридцать-четырнадцать:
У Удалова была секретарша Женька Ветрова, в общем его любовница. В прошлом году перетащила из Барбашей брата Пашку. Барбаши гиблое место: болота, камыши, грязь девяносто километров отсюда. Пашка ну, одним словом, дурак. А она директору лапшу на уши: «Классный тракторист и человек хороший». Выпросила ему новый трактор этот самый тридцать-четырнадцать. В прошлом году в самую распутицу Пашка попёр на нём в Барбаши за своими пожитками и пропал. Через неделю является: «Я, говорит, застрял, пошлите кого-нибудь вытащить меня». Короче, в болоте утопил трактор. Директор матюгов ему отвесил, послал второй К-700. Приехали. А что ты хочешь, трактор больше недели без присмотра, всё снято: аккумулятор, стартер, фары, фонари, проводка выдрана, топливного насоса нет: короче, мёртвый трактор. Дёрнули, не идёт! Вернулись. Через неделю послали два трактора. А там уж и капот сняли, и крылья, и радиатор. Притащили не трактор, а остов. Поставили на машинном дворе. Запчастей нет, восстанавливать нечем и некому. Стоит, сирота. А осенью один чудак на букву «м» наехал на дисковую борону, порезал передние колёса. Директор дал команду: «Снимайте с ветровского!» он у нас с тех пор так и называется ветровский трактор. Сняли зябь-то надо пахать. Стоял он под снегом и дождём до нынешнего марта, как мамонт, упавший на передние ноги. Забоялся директор вдруг технадзор нагрянет. Что ты новый трактор! Не работал ещё! Затащили в новую мастерскую, упросили одного старого механизатора, пенсионера, Августа Яновича Берлиса заняться им. Четыре месяца мучился. Теперь немного осталось проводку установить.
Ветрова наказали?
Выгнали, а Женька сама ушла обиделась, в Райцентре сейчас работает, в ДСУ5.
Лукашов привёл меня в дальний угол новой мастерской, где во весь богатырский рост стоял возрождённый светло-жёлтый «Кировец».
Красавец! невольно сказал я.
Ну что, Леонтьевич? Я своё дело сделал. Когда мастер приедет? спросил грузный мужчина с одутловатым пористым лицом.
Это, Август Янович, не моя забота, вот новый заведующий, пусть он думает.
А в чём проблема? спросил я.
У нас слесарь по электрооборудованию не шарит по К-700 и КАМАЗам, приходиться приглашать парня из райцентра Сашку Костина. Он умница, но сейчас занят, нарасхват мужик. Ничего страшного год стоял трактор, нехай ещё три дня постоит.
А мне что делать? Сторожить его?
Август Янович, ты же знаешь, останется бесхозным, через неделю твои труды насмарку. Три дня ещё потерпи. Напишем тебе какие-нибудь хозработы. Вернее, он напишет. кивнул он на меня. Мне-то уже всё до фонаря!
Я правильно понял: у вас такой нехороший народ, что на три дня трактор нельзя оставить без глазу? спросил я, когда мы вышли из мастерской.