Поработаешь, узнаешь.
Слушай, Саша, оставайся, искренне сказал я Лукашову. Хочешь, я попрошу за тебя директора.
Оно тебе надо? Я ведь алкаш Могу отчебучить.
Ты запойный или так?
Пока так.
Давай попробуй. Дел-то много. Отопление надо сделать. Я и не знаю, как подступиться.
У Кости Петухова своя работа, сверхурочно не останется, и вообще ненадёжный мужик. Да и молодой ещё. Ты попроси Емельянова Андрея Сергеевича. Во специалист! В Райцентре работает в комхозе. Но он нарасхват и знает себе цену по нашим расценкам работать не будет.
А как быть?
Придумать что-то надо, сказал Лукашов, пожав плечами.
Незаконное?
Чтоб быстро и хорошо, по закону не получится, но тут как директор посмотрит Пойдём, посмотрим склад, да подпишем скорее акт, чего без толку ходить, всё равно ведь: что есть, то есть, а чего нет, не появится.
Пошли на склад.
Склад у нас хреновый! Вообще, это не склад, а рига. В первый целинный год построили. Видишь, одна половина на нашей территории, а другая за оградой центрального тока, и въезд оттуда, объяснял мне Лукашов, отпирая двери ключами, оставленными Зинаидой Алексеевной.
Действительно, склад был длинным деревянным строением без окон с низкими, будто ушедшими в землю стенами. Нам с Лукашовым, чтобы войти, пришлось нагнуться. В нос мне ударило множество запахов, из которых сильнейшим был запах технической резины. Лукашов включил свет. Благодаря крыше и отсутствию потолка, склад внутри был высоким и просторным. На деревянных стеллажах двух центральных на обе стороны и двух пристенных в коробках, ящиках и просто навалом лежали запчасти, на стенах на крюках висели комбайновские ремни, источая господствующий запах.
Будешь смотреть?
Зачем? По ходу дела узнаю, что у вас есть.
Правильно! Зинка этого сама не знает. Весь дефицит свечи, автомобильные лампочки, крестовины, подшипники в избушке. Она на них сидит как наседка на яйцах.
Рядом со складом стоял сарай, вокруг которого валялось несколько огромных покрышек без камер от комбайнов и тракторов К-700:
Камеры в сарае, пояснил Лукашов. Колёса поменьше тоже там. Эти не вошли. Знаю, что не положено так резину хранить, но по-другому не получается. Но это временно. Директор купил три пневмогаража, осенью должны смонтировать. Пойдём Зинкино рабочее место покажу.
В десяти шагах от колёсного склада стояла огромная круглая башня из красного кирпича с железной островерхой крышей, выкрашенной в зелёный цвет. Что-то в ней было от башен средневековых городов. Узкие, словно бойницы, окна довершали сходство.
Это мельница, пояснил мне мой гид. Слышишь, двигатель работает, Гошка Ламков муку на ферму мелет.
К башне прилепилась крохотная саманная избушка, с деревянной верандой, выкрашенной сильно облупившейся зелёной краской.
Ну вот, тут она и сидит Зинаида Алексеевна, сказал Лукашов, впуская меня в избушку. Понравилась тебе?
Что ты! Нет слов, как хороша!
Ну ты того Учти, люблю я её.
Нечего мне учитывать, у меня жена есть.
Всё пространство внутри избушки занимали большой квадратный стол и печь. На столе стояли ящики с картотекой, лежали каталоги и стопка папок с бумагами; над столом на стене висел шкаф. Свет проникал в малюсенькое квадратное окно, забранное решёткой из металлической полоски. Против Зининого места было ещё одно крохотное оконце, выходившее на веранду, через которое была видна складская дверь.
Печку она сама топит?
А кто ж ещё?!
Слушай Жалко. Красивая женщина
А что делать? Ей и тяжести приходится таскать, когда привозка.
А ты что ж людей не даёшь? Саша! Такие женщины достояние страны!
Я понимаю. А где я возьму людей? И мне жалко: прихожу зимой, а у неё нос в саже.
Слушай, нет слов!
Она и дома печь топит, дрова колет, уголь таскает. Хозяйство у неё корова, куры
Мужика надо на такую должность.
Был до неё мужик Иван Михайлович Черняков. Хотели выгнать да не успели. Погиб.
Другого бы мужика поставили!
Не знаешь ты людей! Поставь мужика он же пропьёт всё! У нас и аккумуляторщица женщина. Надежда Сергеевна. Она сейчас в отпуске.
Да вы что, сдурели что ли! Аккумуляторщик особо вредная профессия!
А для мужика не просто вредная, а смертельно вредная. До Надежды Сергеевны-то был мужик, Лёшка Пичейкин, так он не просыхал и умер от цирроза печени. При прежнем заведующим и кочегары были бабёнки. Зимой топят, летом ремонтом занимаются: моют, белят, штукатурят, если надо. Вообще наши мужики дерьмо во всех отношениях. Знаешь, что Зинка говорит? У нашего Ваньки нос картошкой, гармошкой, а у кавказца нос с горбинкой, дубинкой.
Фу, как цинично!
Мне даже её цинизм нравится.
А что ты имел ввиду: и замужем, и не замужем?
Кавказцы у неё живут Целая бригада. А их бригадир В общем, понял?
В общем это не моё дело.
Перед обедом в, ставшем моим, кабинете я подписал акты приёмки-передачи и освободил Лукашова от заведования мастерской, взвалив этот груз на себя. Я уже чувствовал, что он ох как нелёгок.
Саша, сказал я, поставив последнюю закорючку, право, оставайся! Не знаю почему, но ты мне симпатичен. Ей богу, сработаемся!
Подумаю, ответил Лукашов. Правду сказать, не хочу я уходить. Сгоряча я давеча брякнул. Мне ведь каждый день надо её видеть. Увижу, что идёт на работу, я и успокоюсь, а пропущу, выйду из мастерской, взгляну на склад: дверь в избушку открыта, легко на душе станет жизнь продолжается. Ты уж смотри, не выдай меня.
Будь спокоен, Александр Леонтьевич!
Что, Санька? Передал мастерскую? спросила вошедшая Зинаида Алексеевна.
Передал. Саблин подпишет акт, и я свободен
Вертай ключи! Никто меня не спрашивал?
Не спрашивал. Я тебе на бумажке написал, кому чего выдал. На столе у тебя лежит.
Спасибо табе. Пойду трудиться
Лукашов вышел за ней, но через пять минут вернулся:
Володя, можно я кое-что отсюда заберу.
Ради бога!
Он открыл ящики теперь уже моего стола, перебрал лежавшие там бумаги и старинные плакаты, почесал затылок и сказал:
Странно! Куда ж я её забесил?!
Потерял что-то?
Ты не видел такую тоненькую белую папку, завязанную тесёмками?
Помилуй, при мне эти ящики первый раз открываются!
Куда ж она делась?!
В шкафу посмотри. Что, важная папка?
Да как сказать? Для меня важная.
Лукашов перебрал книги и бумаги, находившиеся в шкафу, но так и не нашёл никакой папки. Ушёл он весьма огорчённый.
После обеда приехал Сашка Костин и к вечеру подключил на многострадальном ветровском тракторе электрооборудование. Мы с Лукашовым и Берлисом, чем могли, ему помогали. С львиным рыком, прокатившемся в вечерней тишине по всему посёлку, выехал богатырь из ворот мастерской.
Ну что, Володя, по домам? спросил Лукашов.
По домам, ответил я, засовывая в брючный карман ключи от мастерской. Не разбомбят его ещё раз?
Фары ребятня может побить! В прошлом году на машинном дворе из рогаток, как по мишеням стреляли. Десять комбайновских фар побили. Да будем надеяться.
И вдруг Александр Леонтьевич побледнел, уставившись на дорогу, по которой двигалось пять или шесть жгучих брюнетов, громко разговаривая на непонятном языке.
Ты что, Саша?
А? вздрогнул он и очнулся.
Кто это?
Это? Зинкины квартиранты.
Когда я пришёл домой, солнце уже село. Над совхозом рдел закат. Из дворов соседней улицы слышались мычания коров и звон подойников.
Столовая закрыта, съестного у меня, кроме булки хлеба, не было, я вспомнил о договоре с Региной Кондратьевной и отправился к Шнайдерам за молоком.
Дом их был кирпичный, на два хозяина, причём половина Шнайдеров была оштукатурена и белоснежно окрашена извёсткой, а вторая половина не встречалась с побелочной кистью лет пятнадцать.
Регину Кондратьевну я застал только что вставшей с маленькой доильной скамеечки, которая была у неё в одной руке, во второй она несла полный подойник молока с шапкой пузырчатой пены. Черно-пёстрая корова, зажмурив глаза, пережёвывала жвачку, вторая, уже подоенная красно-пёстрая симменталка, предавалась этому удовольствию лёжа.
Из сарая доносилось хрюканье явно не одной свиньи, топот копыт по деревянному настилу и мощные выдохи, похожие на выпускание пара паровозами. Запоздавшая курица бегала перед дверью, заглядывая в оставленную щель и стараясь в неё протиснуться. За забором в соседском дворе радостно вопили играющие дети.
Хозяйка внесла молоко в летнюю кухню, снаружи обшитую досками, оштукатуренную и побеленную внутри. Пол был аккуратно выложен серой цементной плиткой. На стоявшем перед низким окном столе пел свою вечернюю песню электрический сепаратор. Рядом стоял Адам Адамович в майке и следил за струйками обрата и сливок, вытекавшими из пластмассовых желобков.
Садитесь, Владимир Александрович, сказала Регина Кондратьевна, указывая на стул у противоположного сепаратору торца столешницы. Я сегодня поздно подоила. Сын Петька приходил пьяный. Просил денег. Еле отвязалась. Тридцать лет, а никакой степенности. Он тоже у нас в мастерской работает.
Он знает, прервал её Адам Адамович.
Регина Кондратьевна процедила молоко через марлю, достала из буфета чистую литровую банку и налила до краёв муха не сядет напиться.
У меня многие просят, сказала она, натягивая на горловину капроновую крышку, но я не всем продаю. Во-первых, совхоз закупает, а за молоко директор прибавляет сена и отходов. А во-вторых, смотрю что за человек. Если лодырь, отказываю. Вот у нас соседи Лизиковы. Двенадцать человек детей, а у них ни телёнка, ни курёнка! Как так можно?! И всегда свободны. На отсевную6 пришла Майка: «Регина, дай молока, хоть литра четыре ребятишкам блинов напечь». Не хотела, да детей жалко, они не виноваты, что родители бездельники. А она замесила в ведре тесто, и пошла с мужем на гулянку. Старшие Лизичата прибежали, блинов нажарили, поели и подались по своим делам. Средние прибежали пожарили, как смогли, один недопекли, другой пережгли в фуражки побросали, побежали дальше играть, а младшим и до плиты не дотянуться, ложками похлебали жидкое тесто, и тоже сыты.
Ты ужинал? обратился ко мне Адам Адамович.
Сейчас пойду, хлеба с молоком поем.
Садись с нами.
Нет, я уж дома.
Оставайтесь, Владимир Александрович. У меня лепёшки, домашний сыр. Чай с земляничным вареньем, вчера только сварила, сказала Регина Кондратьевна.
Я ещё раз отказался.
Попробуйте сыр. Такой в совхозе только я делаю, она сняла с самодельного, выкрашенного голубой краской, буфета, стоявшего в противоположном углу летней кухни, широкую чашку и, сняв с неё полотенце, показала гладкую жёлтую поверхность плавленого сыра, который выглядел так привлекательно, что я принял приглашение и остался у моих новых знакомых ужинать.
За сыром с буфета перекочевала на стол чашка золотистых лепёшек, запах от которых тоже был очень аппетитный.
Берите, берите лепёшку, не стесняйтесь, Регина Кондратьевна отрезала и уложила поверх круглой лепёшки кусок сыра. Я опять буду про Лизиковых говорить Мать-героиня! За что!? Толку-то, что родила! Всем соседям покою от них нет. Вчера опять по огороду шарились, три лунки огурцов вытоптали. Сегодня по улице носились с камерами, потом на речку побежали. Откуда у них камеры? Со склада, конечно, стащили. Зинка, наверно, опять забыла замок повесить. Она безалаберная, не проверяет свои склады. Фестиваль она и есть фестиваль кличка у неё такая.
Я не стал возражать. Имеет, наконец, право Регина Кондратьевна иметь своё мнение!
Я съел и вторую лепёшку с земляничным вареньем.
Вчера после работы шлифовщик наш, Алексей Денисыч, взял с собой по ягоды у него собственные «жигули». Удачно съездили: ведро набрала, пояснила хозяйка. До часу ночи перебирала. А потом думаю: дай уж заодно и варенье сварю. В три часа легла.
Чай допить мы не успели. Хозяев поднял с места сигнал автомобиля.
За молоком приехали!
Регина Кондратьевна схватила ведро с только что надоенным молоком и поспешила со двора. Я вышел следом. У калитки стоял ГАЗ-52 с цистерной в кузове. Девушка-приёмщица приняла от Регины Кондратьевны ведро и вылила в мерную ёмкость, а оттуда в цистерну:
Восемь и две десятых литра, тётя Регина, сообщила она, записывая в книжку.
В это время оттуда, где садилось солнце, донёсся могучий рёв, клубами понёсшийся под небеса.
Что это? удивился я.
Наши с Алабугой в футбол играют. Наверное, забили, равнодушно сказала приёмщица, подумала немного стоит ли говорить и добавила: У меня жених тоже футболист.
Ночью я долго не мог уснуть. Странно, перед глазами у меня стояли не беременная жена с её и моими родителями, а золотоволосая, синеглазая, солнечная Зинаида Алексеевна.
Камеры для «Волги»
На перекличке решил вопрос с Лукашовым. Директор согласился: он остаётся контролёром. Пришедшая к девяти часам на работу Антонина Ефимовна дала мне на подпись стопку нарядов за два дня. Кузнец заработал восемь рублей за вчерашний день и ещё больше десять рублей за позавчерашний, когда я не застал его на рабочем месте.
Эти наряды отложите, мне с ними надо разобраться, сказал я. Сейчас схожу на склад и займусь. Я смотрю, этот Вакула сильно лукавый!
Я с ним, Владимир Александрович, даже заводиться не хочу! Он мне, не хуже, все буки забил.
Это плохо, что никто не хочет с такими заводиться. Но это ведь ваша работа следить за тем, чтобы в нарядах не было туфты.
Я отвечаю только за расценку, возразила нормировщица и обиделась.
Пришёл Август Янович Берлис закрывать наряд.
Что мне будешь писать? Я три дня ничего не делал. Только не надо повремёнки. Это четыре рубля в день, сто рублей в месяц. Я не уборщица. Я «Кировец»7 в строй вернул!
Хорошо, хорошо. Что там дороже всего ценится? Антонина Ефимовна, напишите разборка, ремонт, сборка коробки передач.
Коробка передач у меня в прошлом месяце была.
Ну придумайте что-нибудь сами!
Разгрузка материалов, с переноской, предложила нормировщица.
Сколько надо разгрузить, чтобы по шесть рублей в день вышло?
Нормировщица погоняла по счётам костяшки и сказала:
Двадцать тонн с переноской на пятьдесят метров.
Что я, Геракл что ли? не согласился Берлис. «Врать надо в меру», как говорил Джавахарлал Неру.
Да кто будет проверять?! вырвалось у нормировщицы. Тогда, может, слесарные работы? Высверливание заломышей дрелью, изготовление шайб?
Ну пишите! сказал я и подмахнул написанную нормировщицей первую в своей карьере туфту.
Знаете кому директор трактор отдал? спросил Август Янович. Отцу.
Какому отцу? не понял я.
Есть у нас такой Колька Лизиков. Двенадцать детей. Прозвище у него Отец.
Ай-ай-аай! протянула нормировщица.
Отца я не знал, но понял, что выбор директора не понравился ни Берлису, ни Антонине Ефимовне, но, в отличие от них, я не понял всю опасность этого решения и просто поздравил Августа Яновича со вновь обретённой свободой.
Как бы не так! ответил он. Я тебе ещё плешь проем. Заведующий током упросил на уборке поработать на «тёщиных руках»8. А там ремонту недели на две. Через месяц приду.
Не успел он выйти, как в нормировку влетел Лихаченко.
Ты что, , в моих нарядах копаешься!?
Это моя работа. Покажи-ка двести штырей и двести строительных скоб, которые ты якобы отковал вчера и позавчера.
Ты видишь, бригадир расписался!? Что тебе ещё надо!? Не веришь, поезжай на ферму и пересчитай!
Роспись действительно была на месте, а отправляться на ферму не было никакой охоты.
Чёрт с тобой, эти наряды подпишу, а с сегодняшнего дня все твои наряды принимаю только за подписью контролёра!
Согласен! Посмотришь, что будет! угрожающе сказал Вакула и так хлопнул дверью, что зазвенели стёкла, огромного окна.
Антонина Ефимовна, кто был в нормировке, когда я проверял его наряды?
Кто, кто? Николай Игнатьевич заглядывал. Может услышал