Наброски пером 3
Александр Яковлевич Штрайхер
© Александр Яковлевич Штрайхер, 2024
ISBN 978-5-0062-1768-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Александр Штрайхе
НАБРОСКИ ПЕРОМ 3
Избранное разных лет Третье издание
Дополненное
Иллюстрированное
Штрайхер Александр Яковлевич
Бабушка и хулиган. Избранное разных лет.
В книге собраны произведения Александра Штрайхера с 1980-х по настоящее время пьесы, рассказы, эссе, стихи и подборки фраз.
В качестве журналиста под различными псевдонимами (Александр Норин, А. Норин, Ш. Александров и др.) автор много печатался в русской и русскоязычной прессе, изда-вал две газеты. Входил в литературную студию «Круг», которую вел поэт Юрий Михайлик.
А. Штрайхер одессит и десятилетний отказник, что на-ложило отпечаток на интеллектуализм и стиль его работ.
Книга может быть интересной для читателей, ищущих оригинальность мысли и точность ее формулировки.
Copyright by A. Shtraykher
Иллюстрации авторские
ЧУДАК В СТРАННОЙ ШЛЯПЕ
Посвящается В. Спитковскому
Солнце, бросая вычурные тени с трепетом пробивалось сквозь нежную листву платанов. Почему-то никто из про-хаживающих по Бульвару никуда не спешил, ни старики, ни дети. Еще не настало время бледных лиц и нервно сну-ющих рук. Еще догорал, доедался реальный социализм с его дряхлыми, жалкими и жадными вождями, было тихо и спокойно. Еще было скучно, и солнечные зайчики выхва-тывали из полусумрака Бульвара очаровательные детские и женские лица, весело вспыхивали в глазах. Бульвар неж-но, осторожно потягивался в ожидании вечерней прохла-ды, громкого смеха и влюбленных парочек.
Вздохнув, Он вытер платком пот с лица, лысины и вну-шительного затылка.
Жара, веско отметил Он, ни к кому, собственно, не об-ращаясь.
Но уже было не так жарко. Уже потянуло с моря, cлегкa обдувая вогкую шею.
Хорошо! и как в предыдущие годы Он сторожно опус-тил свой немалый вес на вторую от Памятника скамейку.
Не так давно покрасили, отметил Он, нащупывая сни-зу пупырышки краски. Он имел обыкновение отколупы-вать их и если скамейку недавно красили, то Ему потом долго приходилось стирать прилипшую краску, сплевывая на пальцы.
В этот раз такси ждало за углом придется сразу же вер- нуться в аэропорт. Ничего не поделаешь дела Ведь он и так уже два года пропустил, не появился на Бульваре во время цветения акаций. Сперва болела жена, потом с Ним случился Первый звонок. Мог быть и Последним. Но в этом году Он вырвался хоть и на один день! Во время цветения акаций. Сперва болела жена, потом с Ним слу-чился Первый звонок. Мог быть и Последним. Но в этом году Он вырвался хоть и на один день!
А здесь, здесь как-будто ничего не меняется. Все то же самое. Те же дети все-таки, наверно, другие. Те же де-вушки, а может и не те. Тот же чудак в странной старой шляпе. Сколько Он себя помнил, столько помнил эту шля-пу и этого чудака. А может это другой чудак? Может это сын того чудака, которого Он впервые встретил здесь, на Бульваре, сорок, да нет, больше сорока лет назад? Ведь, действительно, тому сейчас было бы под восемьдесят, а этому ведь не больше сорока!
Он поднялся и впервые за все эти годы пересек Бульвар и опустися на скамейку рядом с чудаком в странной шля-пе. Вблизи она смотрелась еще более странной и ужасно старой. Точнее, не старой, а старомодной. Будто лежала она долго-долго где-то в музее под стеклом, а потом при-шел вот этот чудак и достал ее. Таким же старомодным было и лицо под шляпой, с тяжелым выступающим подбо-родком и длинными носдрями слегка крючковатого носа. Лицо, вроде, и молодое, но устремленный в никуда взгляд как-то необяснимо старил
Скажите, Он не знал, как спросить. Скажите, это ведь ваш отец сидел раньше на этом месте?
Отец произнесли губы чудака.
Ну да. Ведь я прихожу сюда уже давно. Больше сорока лет.
Давно повторили губы.
Я всегда прихожу, приезжаю на Бульвар во время цве-тения акаций.
Акаций вокруг чудака висел какой-то звон, как-буд-то слегка дрожал теплый воздух Бульвара.
Обычай у меня такой! уже кричал Он. Мой, личный обычай! Простите Не знаю, но должна быть какая-то связь Иначе одиночество накатывает. Вы этого не пой-мете вы же здесь всегда
Всегда звон усилися, заострился.
Это у меня в ушах звенит, подумал Он. Наверно дав-ление упало. Да и пора двигаться. Тут все равно не с кем говорить чудак какой-то отмороженный. И никуда они все тут не спешат!
Встав, Он размял успевшие отечь ноги и медленно, пы-таясь хоть еще на пару минут сохранить блаженное спо-койствие уже довольно прохлaдного Бульвара, направился к заждавшемуся такси.
Дойдя до угла, Он глубоко вздохнул, вбирая сладкий за-пах цветущих акаций, и прощальным взглядом обвел ска-мейки в солнечных бликах, шелушащиеся платаны и чуда-ка в странной шляпе. Он завернул за угол и уже не мог ви-деть как исчез, растворился в дурманящем воздухе Бульва-ра тот самый Чудак.
Звон на мгновение стал громким и пропал совсем.
Чудак ведь тоже знал, что нельзя отрываться навсегда от родного Бульвара, от цветущих акаций От родной Земли.
А то станет одиноко
Ужасно одиноко.
1984
ГРАЖДАНИН!
Посвящается В. Калягину
Проснулся. Встал. Сделал зарядку.
Умылся. Побрился. Почистил зубы.
И далее.
Завтрак. Кофе. Первая сигарета.
Оделся. Захлопнул. Спустился.
И далее.
Направо газетный киоск.
Налево, через дорогу, трамвайная остановка.
И да
Вынырнув из сумрака поъезда, он замер.
«Что-то не так!!!» накатилось обжигая, подкашивая но-ги, безнадежно скручивая пальцы пустых рук. «Что-то не так! Не так!!»
Тело медленно двинулось к остановке.
«Как я живу! Как это получилось?! Почему» мысли толклись горячей кашей. «Где я отступился? Когда»
В бедро массивно ткнулось нечто черное.
«Такое задавит».
За отблесками лобового стекла беззвучно разевалась пасть.
«Возле собственного дома обидно Что со мной?»
«Гражданин! привычный формат протиснулся в созна-ние. Призывно машет рукой мужчина у газетного киоска.
«Кто это? Лицо, вроде знакомое где-то видел Ну ко-нечно! Он же всегда берет за мной газету!»
И пелена упала с глаз!
Уши враз наполнились свежими звуками служебного го-родского утра. Асфальт, бросив прикидываться чьей-то шкурой, потертой и заплеванной, стал, как всегда, ничем.
Асфальтом.
Высунувшись в окошко подагрическая, с набухшими ве-нами рука киоскера с эстафетной настойчивостью проты-кала воздух уже сложенной газетой. Звенел и лязгал под-ходивший трамвай.
«Успеваю!»
Подбежал. Схватил. Заплатил.
Перебежал. Вскочил.
И далее.
Пробил талончик. Занял свое место у окна.
«Случаются же умопомрачения. Видишь, а я не верил».
Развернул газету.
«Что-то не так» морозной поземкой дернулось где-то в затылке и исчезло.
Навсегда.
1984
БОРЕЧКА
Боречка слыл гением с детства.
Hу все у него получалось и скрипка, и задачки, и аква-рель. А любили его как! И учителя, и соседи, и девочки. Особенно девочки. А как же иначе: красавец, умница, а на-дежды какие подает!
И подавал Боречка надежды долго. Очень долго.
Как-то странно все проскальзывало, обходило его что ли. Он ухитрялся опоздать, сказать не то и не там, вляпаться в историю. Влюбиться, жениться, заболеть, опять жениться. И ребенок, и еще ребенок. И опять влюбиться. И кого-то обидеть, кому-то не понравиться. И снова начать в другом месте. На новом поприще. И снова все получается! И сно-ва любят. И новые надежды, и новые друзья. И новые под-руги. И еще подруги. И всем им весело. И все они ждут.
Чего-то.
А чего ждать?
Недолго осталось ждать. Ведь те, первые, кто им восхи-щались, уже в зените артисты, ученые, капитаны дальне-го плавания. А те девушки уже давно чьи-то жены. А по-том новые девушки становятся чьими-то женами, а те, первые, тещами и свекровьями А он все опаздывает, про-пускает, не использует.
И удивляются дети, и удивляются внуки.
Но острота зрения та же, но ясность ума прежняя.
Но уже уходят те, первые, академики и генералы, а у не-го новые идеи, новые планы. Новое окружение! Эти не знают про все прошлые надежды и верят. Верят!
«А бабушка Мозес начала рисовать в семьдесят. А вот Аксаков»
Но уже уходят вторые, писатели и художники, и остав-ляют после себя
А он, он все еще здесь. И снова блещет идеями, снова шуточки, снова Ну нет! Сколько можно! Это должно когда-нибудь кончиться!
Хоть чем-нибудь
«Наш Боречка что-то пишет, вы слышали?» «Давно пи-шет, уже заканчивает!» Пора, пора оправдать надежды, дать хоть что-нибудь. Ведь зачем-то все это было! Зачем-то продолжалось так долго?
Ну?!
Уже уходят третие. Уходят! Ну!!
Все. Все!!!
И ничего не дал!!!
И толпиимся мы вокруг, а он улыбается с фотографии нашим вопрошающим взглядам. нашим пустым рукам.
Своим глупым шуточкам!
И как-будто опять что-то обещает
1984
ЖЕКА
Давно это было, в студенческие годы. Пора веселая, но крайне безденежная. То есть, кормить-то нас родные кор-мили, одевать одевали, но с карманными деньгами была вечная напряженка. Лично мне щедрая родительская рука оставляла всю мою стипендию на прогул аж руб в день.
Как говорил мой папа: «На тебе рубль и ни в чем себе не отказывай». Нужно, правда, признать, что, если парочку дней действительно покорпеть над книжками, то на третий день, гляди, трояк и образуется.
Конечно, были среди нас и более обеспеченные детки. С машинами. Были и менее обеспеченные без штанов. То были, в основном, сельские хлопцы. И Жека Гринберг как ни странно.
Его родные были из местечковых. Обычно, попав в го-род, местечковые быстро приживались у них в полной мере сохранялась ущербность черты оседлости и вера в рубль. Начисто лишенные неуместного снобизма, прием бутылок, пошив брюк или место в любой лавчонке они имели за счастье был бы гешефт.
Но еще встречались реликтовые, ортодоксально честные местечковые евреи. Вечно нищие, до тошноты благород-ные они жили в своем, предками придуманном мире. Их детям было сложнее и жекин гардероб ужасал наших «джинсовых девочек» из семей плавсостава. Особо впечат-лял их упряжьего вида поясок с набором, от которого раз-бегались складки «навырост» купленных брюк.
При всем этом Жека был мастером спорта по шахматам, чемпионом Одессы по блицу и обладал неуемным тщесла-вием.
И вот однажды сей лихой стрелок курева, обыкновенно не имеющий за душой даже пачки «Примы», является в ин-ститут с «америкой» в нагрудном кармане. А в те годы, ес-ли кто помнит, это была непозволительная роскошь и фильтр в зубах являлся визитной карточкой моряка даль-него плавания или фарцовщика.
Посылочные?
В блиц взял?
Откелева денжищи? посыпалось совсех сторон.
Из лесу вестимо, отвечал Жека и был почти открове-нен. Деньги были из парка, из парка Ильичп. Это мы узна-ли через месяц, когда Жека явился в группу расписанный как исполнитель индейских обрядовых танцев синяками правильной геометрической формы.
А дело было так. Праздные «тыбы», то есть неработаю-щие пенсионеры «папа, ТЫ БЫ пошел выкинуть мусор!» имели обыкновение собираться в местах культурного от-дыха населения за шахматными досками и партиями доми-но.
Играли на деньги по-маленькой. Местные склеротичные мэтры давали фору, размер которой обсуждался годами.
Вокруг играющих царила атмосфера провинциальной корректности, сопение или кашель не приветствовались. И хоть время от времени и появлялись всякие залетные хмы-ри, создающие излишний шум и волну, но их быстро отва-живали.
Интеллигентно, но круто.
Именно в таком «хмырином» качестве и замаячил однаж-ды за спинами играющих наш Жека. Пристроившись за чьей-то сгорбленной лысиной, посопев и повздыхав, он начал подавать идиотские советы. На предложение за-ткнуться он тихо залился краской и пропал.
Но появился назавтра.
По прошествии нескольких таких «выступлений» его уже ждали и стоило в один из теплых октябрьских дней жеки-ной маечке с застиранной р екламой выплыть в конце ал-леи как сразу несколько мэтров предложили либо тут же
сразиться, либо исчезнуть с их глаз навсегда. Причем, ви-димо заранее сговорившись, назвали явно завышенную ставку пять рублей. И потребовали деньги показать
Месяц пролетел незаметно. Жека ходил в парк Ильича как в банк, где у него был открытый счет.
Вундеркинд!
Этот придурок блестяще играет!
А с виду дуб дубом
Жека купил джинсы. Познал бескорыстную дружбу и да-же любовь, но как-то:
Ух ты, у вас играет сам Гринберг!
То есть? В каком смысле «сам»?
Мастер спорта.
Наш придурок?!
Чемпион Одессы.
Так это выходит мы придурки!
И Жеке выдали! Шахматными досками. Не помогли кри-ки о любительском характере спорта в советской стране, о том, что бить нехорошо.
Порвали джинсы. И новую маечку с рекламой
Сейчас он гроссмейстер. Ходит в тройке, с галстуком. И не узнает.
Совсем.
1986
МАЕЧКА И КНИГОЛЮБ
Вернувшись домой, Сергей Александрович только наме-рился определить подобающее место для новой книги, как супруга, надавав поручений, погнала в магазин. Бросая любовные взгляды на зеленеющую на столе супероблож-ку, Сергей Александрович перекинулся с супругой при-вычными фразами о том, что лучше «протирать штаны в конторе» или «заниматься ребенком», но не обладая на данный момент ни силами, ни настроением для придания голосу требуемой визгливости, он быстро уступил в споре и выпал за дверь.
Возвратившись, нагруженный и растревоженный обще-нием с суровыми работниками сервиса, Сергей Алексан-дрович с удовлетворением отметил, что настроение у суп-руги явно улучшилось.
А у Маечки опять неприятность, радостно поведала она, накрывая на стол. Бертик упал с балкона.
Маечка, Мая Антоновна была душевной жениной подру-гой уже много лет. Со столичным искусствоведческим об-разованием Маечка состояла на службе в лучшем город-ском музее под громкое восхищение и тихую ненависть коллег. Из бывших красавиц, она все еще была недурна собой, со вкусом одевалась, но главное содержала «са-лон».
По нашим безнадежно провинциальным взглядам, Маеч-ка вела откровенно богемный образ жизни, то есть посе-щала мастерские тех редких художников, которые хоть иногда, в паузах между халтурами и загулами, успевали творчески поработать.
Ни одна выставка или заслуживающий внимания кон-церт не обходились без ее посещения, а несколько столич-ных знаменитостей были осчастливлены личным знаком-ством. Кроме того и сама Маечка часто вояжировала, как она говорила, «подышать столичным воздухом».
Короче, все у нее было в порядке, но безошибочное ба-бье чутье заставляло жаловаться. Жаловаться бесконечно и разнообразно. Нескончаемым потоком стенаний она как бы ставила себя на одну доску с остальными женщинами, забитыми семьей и рутинной работой. Сергей Александро-вич всю эту игру видел насквозь и, как ни старался, сочу-ствием к «бедной Маечке» проникнуться не мог.
Что опять там такое страшное?
Зря ты так она ведь и вправду несчастная женщина.
Ага И все ее несчастье, оказывается в том, что ей, бедной дай огурчик бедняжке приходится с нами об-щаться
Верно, подтвердила супруга, выуживая пухлыми пальцами огурчик из трехлитрового бутылька. Не так легко ей существовать среди таких как ты, мастодонтов. Она ведь человек столичного склада.
По-моему, склад у нее того нормальный как у всех
Много ты понимаешь!
Вот и жила б себе в столице! взорвался Сергей Алек-сандрович, брызгаясь горячей картошкой.
Осторожно стены заляпаешь! Чего взбесился! Не всем же быть такими, как ты.
Ну и зря может порядка больше было бы.
И скукотищи. Да наворачивай, наворачивай к телевизо-ру опоздаешь, стахановец. Кстати, она взяла у нас книжку почитать.