Дочь меж тем продолжала:
Очень сомневаюсь, что без папы Гасана ты бы стала тем, чем стала. И теперь ты хочешь его бросить ради проходимца, гопника и шаромыжника? Да ты в ноги должна поклониться папе! А твоего Светова гнать поганой метлой.
«Бросил», «святой человек», «взял с детьми», «поклониться в ноги», «гнать поганой метлой» это вы по фольклору что ли проходили? рассмеялась Прасковья.
Нет, мамочка, это не фольклор это жизнь, авторитетно разъяснила Маша.
А в жизни, Маша, меня никто не может ни бросить, ни взять, и никому я не кланяюсь в ноги. Кстати, оба мои мужа это понимали, принимали и уважали. А вот вы с бабушкой как-то не заметили.
Да ты, мамочка, гляжу я, просто феминистка! Свободный зрелый индивид! с издевательской интонацией проговорила Маша. Только вот этот индивид бежит по первому зову за гопником, который тебя нагло обманул и бросил. И ты станешь давать ему деньги, которые будешь брать у папы Гасана, потому что траты высших чиновников насквозь просвечиваются, а папа Гасан будет оформлять их как благотворительность. Взносы в дом инвалидов! добавила Машка с особо злой издёвкой.
Маша, что-то ты подозрительно много говоришь о деньгах. Тебе нужны деньги, дочка? осведомилась Прасковья.
Спасибо, мамочка, мне хватает. А вот твой Светов наверняка будет с тебя тянуть. Для того и явился.
Хватит! наконец прикрикнула Прасковья. Раздражение искало выхода в каком-нибудь движении, и она спустила ноги с кровати, готовая встать. Всё это твои выдумки, Маша. Ничего из того, что ты тут наговорила, не было и нет. Впрочем, ты вольна думать что угодно. Но знай, что этого не было и нет, произнесла Прасковья раздельно.
Чего не было и нет, мамочка? иронически проговорила Маша. Элегантный полиглот тебя не бросил беременную и с двумя детьми? Этого не было? Он же не явился через пятнадцать лет врать о любви? И этого тоже не было? Это всё неправда? Это мне примерещилось?
Элегантный полиглот задумчиво произнесла Прасковья. А ведь и впрямь похоже: элегантный полиглот.
Это бабушка его так называет, пояснила Машка сбавив иронию. Ух, как его ненавидит! Не его, конечно, а память о нём: она ж не знает, что он жив. С бабой Зиной они вдрызг разругались из-за него. Баба Зина его почему-то обожала. Считала благородным идальго и знатоком всех наук и искусств. Старушачья фантазия. Бог с ней, с бабой Зиной. Мы говорим о Светове. Так что же, мамочка, все эти очевидные факты неправда?
Неправда! убеждённо ответила Прасковья. Она нащупала ногами тапочки, встала, отошла к окну и присела на холодный мраморный подоконник. Надо же, что открывается До сегодняшнего вечера она понятия не имела, почему поссорились сёстры мама и тётя Зина. Да как поссорились! До полного разрыва.
Факты, мамочка, упрямая вещь. Спорить с фактами занятие неблагодарное, подвела итог Машка.
Факты, девочка, это труха, произнесла Прасковья поучительным тоном, который сама в себе не любила. Это, философски говоря, явление. А за явлением стоит сущность, и увидеть её не так-то просто. Маркс где-то, кажется, в «Капитале», говорил: если бы сущность совпадала с явлением, всякая наука была бы излишней. Понимаешь? Поверхность, картинка, факты это одно. А существо дела совсем другое.
«Ведь каждый день пред нами солнце ходит, / Однако ж прав упрямый Галилей» проходили это на филфаке? И точно так же происходит во всём на свете. То, что вы с бабушкой видите, это картинка. Поверхность поверхности. А то, что есть на самом деле это иное. Так чаще всего бывает.
Кстати, предъявление вроде бы очевидных и несомненных фактов иди и смотри! это главнейший приём пропагандистской манипуляции сознанием. Это я тебе как профессионал говорю. При этом факты могут быть правильные, совсем не фейковые, а вполне подлинные, а сущность совсем иная. Тебе, девочка, пора бы об этом задумываться. А теперь иди, я устала.
Хорошо, мамочка, я уйду, но мнения своего о Светове не изменю, непримиримо произнесла Машка. А поскольку критерий истины практика, жду с нетерпением, когда он попросит у тебя денег на лечение. Разумеется, взаймы, исключительно взаймы и со скорой отдачей. И это будет очень хорошо по двум причинам. Во-первых, он не отдаст никогда и предпочтёт исчезнуть, и его, слава Богу, не будет. А во-вторых, я испытаю интеллектуальное удовлетворение по причине экспериментального подтверждения моей гипотезы.
Бедная девочка, вздохнула Прасковья. Тяжко, верно, думать такое дерьмо о родном отце. Впрочем, в фантазии тебе не откажешь.
Кстати, о дерьме, оживилась Машка. Если предмет выглядит как дерьмо, воняет как дерьмо, цвет имеет дерьма, форму дерьма, то, скорее всего, он и есть дерьмо. Это к вопросу о сущности и явлении, а заодно и о господине Светове.
Маша удалилась, гордая тем, что оставила за собой последнее слово. Но уже выйдя из двери, вдруг вернулась и зло произнесла:
А кстати, ты не боишься, что я вот возьму и расскажу о твоих шашнях папе Гасану?
«Какое мерзкое слово шашни, с острым отвращением подумала Прасковья. И какие пошлые, тривиальные у неё мысли. От бабушки что ли?».
Не боюсь, тихо произнесла вслух. Гасан всё знает. Уйди.
Машка вышла.
* * *
Сна как не бывало. Пробовала опять читать, вроде получилось. Но по-настоящему хотелось только обнять Богдана. С чего это она взяла, что ей не нужен секс? С Гасаном не нужен, а вообще-то Она покрутила и потрясла головой, чтобы не думать о глупостях. Однако думалось. Было уже за полночь, но Прасковья поняла, что не заснёт, если не услышит Богдана. Но, с другой стороны, звонить не хотела: вдруг он спит? Колебалась-колебалась и позвонила. Он опять ответил тотчас. Голос хороший.
Что ты делала, Парасенька?
Да так, с Машкой немного поворковали.
О чём же?
Да так, о разном О философии. О сущности и явлении.
Как бы я хотел поворковать вместе с вами, мечтательно проговорил Богдан. Очень хотелось бы её увидеть. С Мишкой мы общаемся, переписываемся практически каждый день. И представь, тоже обсуждаем философские вопросы. Для меня это маленькая ежедневная радость. Только вот без тебя плохо, ужасно плохо, проговорил он печально. Впрочем, не жалуюсь, не жалуюсь
Богдан, давай съездим куда-нибудь в субботу на воскресенье, проговорила она нечто неожиданное для самой себя. В субботу я с утра работаю, а потом свободна. Можно в Муром, например. Там очень красивые церкви, монастыри. Тебе понравится, ведь прежде ты там не был, кажется. Закажи гостиницу ладно? Или не Муром Выбери что-нибудь.
Солнышко моё, это будет чудо, по-детски обрадовался он. Люблю тебя невероятно. А ты ты, в самом деле, сможешь уехать?
Смогу! решительно ответила она.
* * *
В пятницу Богдан написал: «Мы едем завтра в Муром, не так ли?». В этом «не так ли» явственно просвечивало: «arent we?», и это Прасковью необъяснимо раздражило. Строго спросила себя: в чём настоящая причина раздражения, и поняла: вовсе не в его английской конструкции, а в том, что она должна огорчить и обидеть его тем, что не поедет с ним в Муром.
Прасковья позвонила Богдану, извинилась, объяснила, что в субботу будет занята допоздна. Он вроде не слишком огорчился.
Хорошо, я отменю бронь. Буду счастлив увидеть тебя, Парасенька, когда ты сможешь. В субботу и в воскресенье я в гостинице, так что он не решился пригласить её. Кстати, я квартиру, кажется, нашёл. В Столешниковом переулке, в старинном доме. Она немного великовата, по правде сказать, но вдруг он опять не решился сказать, что хотел. Вдруг Мишка захочет жить со мной? Вообрази, там даже есть пианино. Так что заранее приглашаю тебя на новоселье. Они ещё чуть-чуть поговорили и спокойно расстались.
Было уже за полночь, когда пришло сообщение: «Девочка моя, безумно скучаю, не могу больше, позвони, когда сможешь». Она позвонила тотчас. Он обрушил на неё поток восторженно-безумной чепухи, которая её возмущала, возбуждала и восхищала одновременно.
Парасенька, где ты? Что делаешь?
Дома, в спальне, пытаюсь спать, ответила она.
А твой муж? несколько озадаченно произнёс он.
Он тоже дома, в своей спальне, спит, наверное, ответила Прасковья.
А я не могу, не могу спать без тебя. После той ночи я как-то совсем ослабел что ли Днём ещё ничего, нормально, даже придумал кое-что интересное, а ночью жуть, тоска Мы увидимся, Парасенька? Ты хочешь этого? Прости мне этот бред
Мы увидимся, она старалась говорить спокойно и резонно. Я сделаю что возможно, чтобы освободить субботу и воскресенье на будущей неделе. Мы поедем, поедем в Муром. Может, на неделе увидимся, но не обещаю. Давай поспим, мой хороший.
А я нашу Машу видел.
И что? Вы говорили? слегка напугалась Прасковья. «Этого только не хватало».
Да, чуть-чуть. Она высокая, красивая, похожа на тебя, да и на меня немного Ты что-то сказала ей про нас?
Да, кое-что, и жалею об этом, нехотя ответила Прасковья.
Я так и понял
Она нахамила тебе? прямо спросила Прасковья.
Да нет, произнёс он, словно сомневаясь, она молодец, защищала своё гнездо. Как птичка. Люблю тебя очень-очень, моя родная, гораздо больше, чем тогда, в молодости. И птичку нашу тоже Ты придёшь ко мне, Парасенька? говорил он восторженно-пьяным голосом.
Они долго прощались, наконец расстались. Было уже около двух. Машка не заходила, обиделась что ли? Ну и фиг с ней.
10
Встретились за завтраком. Гасана не было, он уехал рано. Когда Прасковья появилась из своей спальни, он, уже одетый на выход, приветливо помахал им обеим рукой. Белозубый, загорелый (он любил в одиночку ездить в Эмираты), густоволосый, седоватый. Ей впервые пришла в голову мысль о сходстве обоих своих мужей, даже внешнем: оба легко загорают, у обоих густые полуседые волосы При этом Гасан, хоть и старше Богдана лет на пять, выглядит бодрее. Гармонично выглядит; на свою жизненную кочку взобрался удачно и сидит крепко, а большего и не надо. Правда, похудеть бы ему килограмм на десять Но, наверное, для ресторатора это невозможно. А Богдану бы наоборот К врачам бы с ним сходить, сам он вряд ли всерьёз займётся своим здоровьем. Много в нём неприкаянности, неухоженности, которые старается он скрыть элегантным твидовым пиджаком и пятизвёздочным отелем. Поселить бы его здесь, откормить, приласкать Почему этого нельзя сделать? Почему надо рвать с кровью, с мясом, рушить, унижать, мучить Почему нельзя жить всем вместе, дружно?
Она уже давно не мыслила цитатами, как в молодости, но теперь вспомнилось из «Анны Карениной»: «Одно сновиденье почти каждую ночь посещало ее. Ей снилось, что оба вместе были ее мужья, что оба расточали ей свои ласки. Алексей Александрович плакал, целуя ее руки, и говорил: как хорошо теперь! И Алексей Вронский был тут же, и он был также ее муж. И она, удивляясь тому, что прежде ей казалось это невозможным, объясняла им, смеясь, что это гораздо проще и что они оба теперь довольны и счастливы».
Почему это невозможно в нашей культуре? Мусульманин может иметь двух жён, а она почему не может иметь двух мужей? Ведь где-то в мире, она читала, есть полиандрия многомужие. В Непале, кажется. Или на Тибете. Или там и там. Два брата иногда женятся на одной женщине. Или даже не братья Фу, какая чушь лезет в голову с недосыпа. Прасковья даже помотала головой, чтобы вытряхнуть из неё несанкционированные мысли.
Машка сделала кофе себе и матери, разложила в мисочки неизменный творог с вареньем, который ели они на завтрак. Потребление молочной продукции теперь считается патриотическим делом поддержкой активно развиваемой молочной отрасли. Прасковья молчала: была уверена, что заговорит Машка. И она заговорила.
Видела я твоего Светова, произнесла с некоторым вызовом, глядя, впрочем, не на мать, а в творог. Прасковья не отреагировала, ожидая продолжения. И оно последовало:
Была его лекция у нас на факультете, для прикладных лингвистов. Я в этой лингвистике ни бум-бум, но поняла, что Dr. Theodor Light из Мельбурна это он, и пришла. Смотрится он вполне годно, надо признать.
А как лекция?
Я же сказала: я в этом ничего не смыслю, пожала плечами Маша, но народу было много, задавали вопросы. Были и явно не наши, а чистые инженеры, не менее половины. Твой Светов просто распластывался, отдавал себя народу без остатка, по любому поводу готов был рассказать байку, как что-то там использовали и что из этого вышло, почему не вышло, что следует изменить, такой метод, сякой метод
По-английски-то ты понимаешь? поинтересовалась Прасковья.
Вестимо, обиделась Машка. К тому же Светов очень внятно выражался, прям из кожи вон лез, чтоб быть понятым и понравиться: всем всё разъяснял, готов был помогать, какому-то немытому похмельному аспиранту сам вызвался что-то посчитать представляешь? Отец родной он этому аспиранту! Явно набивался на народную любовь. Сорвал аплодисменты, хотя, как ты понимаешь, на лекциях аплодировать не полагается.
А потом вышел из здания и пошёл к реке, к смотровой площадке. Я за ним. Когда его почитатели отстали, окликнула.
Как окликнула? спросила Прасковья.
Ну как? Богдан Борисыч! Не Mr Light же мне его звать. Он остановился. Узнал. Вернее, сообразил, что это я. Весь такой элегантный, любезный, комильфотный, прям английский джентльмен эпохи Оскара Уальда, произнесла Машка издевательским порхающим тоном, соответствующим, по её представлению, образу английского джентльмена. А потом совершенно изменившимся, злым голосом:
Аферюга, проходимец, дамский угодник, бабник, говоря по-простому ух, ненавижу.
Ну и что было дальше? строго спросила Прасковья. Придерживайся фактов.
Факты? Пожалуйте факты. Он остановился и, глядя в голубую даль, продекламировал: «Какие странные повторы в моей бессмысленной судьбе!» И после театральной паузы: «Твой брат Мишка меньше месяца назад тоже подошёл ко мне после лекции». Представляешь наглость: обратился ко мне на ты.
Продолжай! поморщилась Прасковья.
Я, естественно, наглость не спустила. Сказала: «Мы с Вами, господин Светов, брудершафта не пили». А он смотрит на меня наглым взглядом и изрекает безумным каким-то голосом: «А это идея! Может, выпьем? Тут в домах возле метро есть симпатичный бар. Выпьем, Машенька, за встречу». Мама! Убей Бог, я не понимаю, как можно этого клоуна принимать всерьёз. Гони его взашей! К тому же, очень возможно, он алкаш. Иначе с какой стати ему знать, что в домах у метро есть бар? Я тут сто лет учусь, и ничего такого не знаю. А он один раз оказался и в курсе.
Может, ему похмельный аспирант указал, предположила Прасковья. Ну и пошли вы в бар?
Естественно, нет! За кого ты меня держишь? вознегодовала Машка. Я решительно отказалась. Тогда он предложил прогуляться. Какова наглость?
Не вижу особой наглости в прогулке на смотровой площадке, поморщилась Прасковья. И что же было дальше?
А дальше я сказала то, за чем пришла. Я серьёзно и со всей определённостью заявила: «Богдан Борисович, я требую, чтобы Вы немедленно прекратили Ваши домогательства к моей матери Прасковье Павловне Петровой. Оставьте в покое нашу семью». Он смотрит своим безумным взглядом и говорит с эдаким эротическим пришепётыванием: «Маша, не вмешивайтесь в жизнь других людей, даже если эти люди Ваши родители». Ну тут я за словом в карман не полезла: «Вы, Светов, мне не родитель. А в жизнь других людей вмешиваетесь именно Вы».
И что же тебе ответил Богдан? Прасковья ощутила болезненный спазм в груди.
Он изрёк что-то вроде: «Родительство это необратимо и от нас не зависит». Не помню дословно, но по смыслу вот это. Ну я ему выдала: «Я, говорю, не считаю Вас отцом, Вы чёрт, а я человек и хочу быть человеком». Тут уж он мне нахамил. Смотрит эдак с прищуром и говорит с усмешечкой: «Человеком? Это амбициозная задача, Маша. Вам придётся много работать над собой!». Представляешь?