Король былого и грядущего - Теренс Уайт 4 стр.

 Персики любишь?

 Еще бы,  сказал Варт, у которого немедленно потекли слюнки.

 Они в эту пору редки,  неодобрительно произнес старик и зашагал по направлению к дому.

Варт последовал за ним, поскольку это было проще всего, предложил поднести бадью (что явно понравилось Мерлину, тут же ее отдавшему) и ждал, пока Мерлин разбирался с ключами,  бормоча, ошибаясь и роняя их на траву. Наконец, когда они проникли внутрь черно-белого домика  с такими сложностями, словно они его взламывали,  мальчик влез за хозяином по лестнице и оказался в комнате наверху.

Это была самая удивительная комната, в какой ему когда-либо приходилось бывать.

Со стропил свисал доподлинный крюкорыл, совершенно такой, как в жизни, страшенный, со стеклянными глазами и оттопыренным пластинчатым хвостом. Когда его хозяин вошел в комнату, чудище в знак приветствия подмигнуло одним глазом, хоть и было оно чучелом. Здесь помещались тысячи книг в побуревших кожаных переплетах, иные были прикованы к полкам цепями, иные прислонились одна к другой, как если бы выпили лишку и не очень себе доверяли. От них тянуло плесенью, их солидная сумрачность навевала безмятежный покой. Были тут и чучела птиц  попугаев, сорок, зимородков, павлинов во всей их красе, разве что пары перьев в хвосте не хватало, и малых пичужек размером с жуков, и знаменитого феникса, от коего пахло ладаном и кардамоном. Феникс вряд ли был настоящим, поскольку единовременно может существовать только один. Над полкой камина висела лисья голова, под которой было написано

а также сорокафунтовый лосось с подписью

и совсем живой на вид василиск с подписью печатными буквами

Тут было несколько кабаньих клыков и тигриных когтей, и когтей леобарса, симметрично размещенных в стеклянной витринке, и огромная голова памирского архара, шесть живых ужей в подобии аквариума, несколько домиков ос-отшельниц, красиво вставленных в стеклянный цилиндр, заурядный пчелиный улей, обитатели коего безмятежно влетали и вылетали в окно, два молодых ежа, обернутых в вату, чета барсуков, при появлении волшебника сразу же завопивших «ик-ик-ик-ик», двадцать коробочек, вмещавших шестерку гарпий, гусениц палочника и даже одну олеандрового бражника ценою в шесть пенсов,  все кормились на своих любимых листьях,  ружейный ящик с разнообразным оружием, которое еще предстояло изобрести через полтысячи лет, ящик с таковыми же удилищами, комодик, набитый мормышками на лосося, Мерлиновой собственноручной вязки, другой комод, на ящиках которого красовались таблички «Мандрагора», «Мандрагоровый корень», «Камнеломка» и прочее, пучок индюшачьих и гусиных перьев, еще не подготовленных для письма, астролябия, двенадцать пар сапог, дюжина неводов, три дюжины проволочных силков на кролика, двенадцать пробочников, несколько муравьиных гнезд между двумя пластинами стекла, пузырьки с чернилами всевозможных оттенков от красного до фиолетового, штопальные иглы, золотая медаль лучшего стипендиата Уинчестера, четыре или пять фонографов, выводок полевой мыши живьем, два черепа, множество дорогого стекла  стекло венецианское, бристольское  и бутыль полировочной мастики, немного желтого японского фарфора и клуазоне, четырнадцатое издание «Британской Энциклопедии» (подпорченное, если правду сказать, чрезмерным натурализмом его познавательных вкладных иллюстраций), два набора красок, один  масляных, другой  акварельных, три глобуса с изображением уже открытых земель, несколько окаменелостей, набитая голова странного гибрида верблюда и парса, именуемого также гирафой, шесть больших лесных муравьев, стеклянные реторты, колбы, бунзеновские горелки и еще много чего, включая полный комплект сигаретных обложек работы Питера Скотта, изображающих пернатую дичь.

Войдя в этот покой, Мерлин снял свою цеплявшуюся за кровлю остроконечную шляпу, и сразу в одном из темных углов послышалась чья-то пробежка, захлопали мягкие крылья, и на черной шапочке, покрывавшей его макушку, объявилась неясыть.

 Ой какая милая сова!  воскликнул Варт.

Однако, когда он приблизился к ней, протянув руку, сова распрямилась, став выше наполовину, затвердела, словно аршин проглотив, сожмурилась, оставив лишь узенькие щелки,  вот как обыкновенно делаешь ты, когда приходится закрывать глаза, играя в прятки,  и сообщила неуверенным голосом:

 А никакой тут совы и нету.

После чего совсем закрыла глаза да еще отвернулась.

 Это всего лишь мальчик,  сказал Мерлин.

 И мальчика нету,  с надеждой сказала птица, не повернув головы.

Варт, пораженный открытием, что совы могут, оказывается, разговаривать, окончательно забылся и подошел еще ближе, отчего птица и вовсе разнервничалась, нагадила Мерлину прямо на голову  комната была совершенно бела от помета  и отлетела, усевшись на самом дальнем краешке крюкорылова хвоста, вне пределов досягаемости.

 У нас так редко случаются гости,  пояснил волшебник, вытирая голову половинкой драных пижамных штанов, которую держал для этой цели,  что Архимед немного стесняется незнакомцев. Иди сюда, Архимед, я хочу познакомить тебя с моим другом по имени Варт.

Тут он протянул к Архимеду руку, и тот враскачку, совсем по-гусиному, прошелся по крюкорыльей спине  ему приходилось идти переваливаясь, чтобы не повредить хвоста,  и с явственной неохотой соскочил к Мерлину на палец.

 Вытяни палец и приставь сзади к его лапкам. Нет, повыше, под самым хвостом.

Когда Варт это сделал, Мерлин слегка сдвинул Архимеда назад, так что палец мальчика уперся ему в ноги, и Архимеду осталось либо отступить, либо совсем потерять равновесие. Он отступил. Варт стоял, замерев от восторга, а мохнатые лапки крепко обхватывали его палец, покалывая кожу острыми коготками.

 Поздоровайся как полагается,  сказал Мерлин.

 Не буду,  сказал Архимед, глядя в сторону и ухватываясь покрепче.

 Ох, до чего же он милый,  снова вымолвил Варт.  Давно он у вас?

 Архимед живет у меня еще с того времени, когда был маленьким  таким маленьким, что головка у него была размером не больше цыплячьей.

 Хорошо бы он со мною поговорил.

 Может быть, если ты дашь ему эту мышь, только вежливо, он захочет поближе с тобой познакомиться.

Мерлин вынул из шапочки мертвую мышь.

 Я их всегда тут держу и червей для рыбалки тоже. По-моему, очень удобно,  и вручил ее Варту, а тот протянул мышь Архимеду  с некоторой опаской, ибо кривой ореховый клюв выглядел достаточно грозно,  но Архимед, внимательно осмотрев мышь, подмигнул Варту, переступил по пальцу поближе к ней, закрыл глаза и наклонился вперед. Он постоял с закрытыми глазами и выражением блаженства на лице, словно читая молитву, и затем удивительной боковой поклевкой взял лакомство столь нежным прихватом, что будь это мыльный пузырь, и тот остался бы цел. Он еще посидел, наклонившись вперед, с мышью, свисавшей из клюва, как если бы толком не знал, что же с ней дальше делать. Затем приподнял правую лапку  он был правша, хоть люди уверены, что это относится только к ним,  и взял ею мышь. Он держал ее так, как мальчик держит палочку с леденцом, как полицейский  свою дубинку, и глядел на нее, покусывая за хвост. Потом перевернул головою вперед, ибо Варт подал мышь неправильно, и заглотнул одним махом. Оглядев общество (хвост еще свисал из угла его клюва), словно желая сказать: «Я предпочел бы, чтоб вы не глазели так на меня», Архимед отвернулся, воспитанно сглотнул хвостик, почесал левой лапкой свою шкиперскую бородку и взъерошил перья.

 Ну пусть его,  сказал Мерлин.  Может быть, он не желает сходиться с тобой, не узнав, что ты собой представляешь. С совами нелегко подружиться, зато уж потом не раздружишься.

 Может, он посидит у меня на плече,  сказал Варт и при этом машинально опустил руку, так что Архимед, предпочитавший сидеть как можно выше, взбежал по рукаву и скромно встал у Варта за ухом.

 А теперь завтракать,  сказал Мерлин.

На столике у окна Варт увидел чудеснейший завтрак, аккуратно накрытый для двоих. Персики там были. Там были также дыни, земляника со сливками, сухарики, коричневая, пышущая жаром форель, еще более лакомые жареные окуни, цыплята с обжигающей рот острой приправой, почки с грибами на гренках, фрикасе, карри и на выбор  булькающий кофе и наиотменнейший шоколад со сливками в больших чашках.

 Возьми горчицы,  сказал волшебник, когда они добрались до почек.

Горшочек с горчицей приподнялся и, переваливаясь, как Архимед, подошел к тарелке Варта на тонких серебряных ножках. Затем он распрямил свои гнутые ручки и одной приподнял с преувеличенной вежливостью крышку, а другой протянул Варту щедро наполненную ложку.

 Ну и горшочек!  воскликнул Варт.  Где вы такой раздобыли?

При этих словах горшочек расплылся в улыбке и начал важно прогуливаться взад-вперед, но Мерлин стукнул его чайной ложкой по маковке, так что он сел и сразу накрылся.

 Горшочек неплох,  ворчливо сказал волшебник,  но уж больно любит покрасоваться.

Доброта старика и особенно чудесные вещи, которыми он владел, до того поразили Варта, что ему не хотелось приставать к чародею с вопросами личного свойства. Ему казалось, что вежливее всего будет просто сидеть и говорить лишь тогда, когда волшебник к нему обратится. Но Мерлин говорил мало и вопросов не задавал, так что у Варта в конце концов любопытство взяло верх над хорошими манерами, и он решился спросить о том, что томило его уже некоторое время:

 Вы не будете против, если я вас спрошу кое о чем?

 Для того я здесь и сижу.

 Как вы узнали, что завтракать будут двое?

Приготовляясь ответить, старый джентльмен откинулся в кресле и раскурил огромную пенковую трубку. («Господь милосердный, да он же дышит огнем»,  подумалось Варту, сроду не слышавшему о табаке.) Затем он с неуверенным видом снял свою шапочку,  вывалились три мыши,  и почесал лысую голову.

 Ты когда-нибудь пробовал рисовать, глядя в зеркало?  спросил он.

 По-моему, нет.

 Зеркало,  сказал Мерлин, протягивая руку. Тут же в ладони его очутилось маленькое дамское зеркальце.

 Да не такое, дурак,  сердито сказал он.  Мне нужно зеркало настолько большое, чтобы, глядя в него, можно было побриться.

Зеркальце сгинуло, а на месте его появилось зеркало для бритья размером в квадратный фут. Затем он быстро потребовал карандаш и бумагу,  и получил неочиненный карандаш и номер «Морнинг пост», отослал их назад, получил авторучку, не заправленную чернилами, и шесть стопок бурой бумаги, годной разве что на обертку, отослал их назад, разразился гневной тирадой, в которой часто упоминалась Пресвятая Богородица, и в конце концов получил угольный карандаш и немного папиросной бумаги, о которых сказал, что эти сойдут.

Он положил один из листков перед зеркалом и нанес на него пять точек.

 А ну-ка,  сказал он,  соедини эти точки так, чтобы вышло W, но при этом смотри только в зеркало.

Варт взял карандаш и попробовал сделать то, что ему велели.

 Ну что же, не так уж и плохо,  сказал волшебник без особой уверенности,  и, пожалуй, даже смахивает немного на М.

После чего впал в задумчивость, поглаживая бороду, вдыхая огонь и глядя на лист бумаги.

 Так что насчет завтрака?

 Ах да. Как я узнал, что завтракать будут двое? Именно потому я и показал тебе зеркало. Дело в том, что обычные люди, родившись, двигаются во Времени вперед, если ты понимаешь, что я имею в виду, да и почти все в мире движется в ту же сторону. Оттого и жить обыкновенным людям довольно просто, как просто было бы превратить эти точки в W, если бы ты смотрел на них прямо, а не задом наперед и шиворот-навыворот. Я же, к несчастью, рожден на другом конце времени и вынужден жить спереду назад, окруженный при этом людьми, живущими сзаду наперед. Кое-кто называет это проницательностью.

Он вдруг прервал свою речь и с тревогой воззрился на Варта.

 Я тебе раньше этого не говорил?

 Нет, мы же встретились всего полчаса назад.

 Так мало времени осталось?  сказал Мерлин, и большая слеза скатилась к самому кончику его носа. Он стер ее тем же куском пижамы и встревоженно прибавил:  А еще раз я тебе буду об этом рассказывать?

 Не знаю,  сказал Варт.  А вы уже все рассказали?

 Ты понимаешь, когда вот так живешь, непременно запутаешься во Времени. Первое дело, перемешиваются все глагольные времена. Если ты знаешь, что должно случиться с людьми, и не знаешь, что с ними уже случилось, трудновато бывает помешать случиться тому, что ты не хочешь, чтобы случалось,  ты понимаешь, о чем я толкую? Все равно как рисовать, глядя в зеркало.

Варт мало что понял, но все равно собрался сказать, что ему жалко Мерлина, если все это заставляет его горевать, как вдруг ощутил, что с ухом его творится что-то неладное. «Не дергайся»,  сказал старик именно в то мгновение, когда Варт собрался вскочить, и Варт остался сидеть. Архимед, все это время простоявший забытым у него на плече, нежно прижался к нему. Клюв его очутился у самой мочки уха, щекоча ее волосками, и внезапно мягкий и хриплый голос шепнул: «Как поживаете?», и показалось, что звуки эти раздались прямо у Варта в голове.

 Вот так Архимед!  закричал Варт, тут же забыв о горестях Мерлина.  Видите, он все же решил со мною поговорить!

Варт осторожно прислонил голову к гладким перьям, и неясыть, прихватив клювом краешек его уха, быстро-быстро, мельчайшими клевками прошлась по его закруглению.

 Я буду звать его Арчи!

 Очень надеюсь, что ничего подобного ты не сделаешь,  мгновенно воскликнул Мерлин голосом сердитым и резким, а неясыть перелетела к нему на плечо, как можно дальше от Варта.

 Разве это обидно?

 Ты бы еще Филином меня назвал или Филей,  сварливо сказал Архимед.  С тебя станется. Или Фалалеем,  с горечью добавил он.

Мерлин взял Варта за руку и добрым голосом сказал:

 Ты юн и не понимаешь этих вещей. Но ты еще обнаружишь, что совы  самые вежливые, прямодушные и преданные из живых существ. С ними нельзя быть фамильярным, грубым или вульгарным, также нельзя их высмеивать. Их прародительница  Афина, богиня мудрости, и хоть они часто с охотой разыгрывают шута, чтобы тебя позабавить, такое поведение  прерогатива истинно мудрых. Прозвище Арчи для такой птицы попросту невозможно.

 Прости меня, Архимед,  сказал Варт.

 И ты прости меня, мальчик,  откликнулся Архимед.  Я мог бы понять, что речи твои от незнания, и ныне горько раскаиваюсь в мелочности, с какой оскорбился тем, что не подразумевало никаких оскорблений.

Архимед и вправду раскаивался и выглядел столь прежалостно, что Мерлину пришлось напустить на себя вид самый беспечный и переменить разговор.

 Ну что же,  сказал он,  теперь, когда мы покончили с завтраком, я полагаю, самое время отправиться всем троим на поиски обратной дороги к сэру Эктору. Минутку, прошу простить,  добавил он, словно бы спохватившись, и, обернувшись к столовым приборам, ткнул в них узловатым пальцем и суровым голосом произнес:  Мыться.

По этому слову вся посуда, ножи и вилки брызнули со стола, скатерть вытряхнула крошки в окно, а салфетки сами собой сложились. Все поскакали по лестнице вниз  туда, где Мерлин оставил бадью, и понеслись оттуда такие вопли и гам, словно ораву детей отпустили из школы. Мерлин подошел к двери и крикнул: «Поосторожней, чтобы никто у меня не разбился». Но голос его совсем заглушили визгливые вопли, плеск и выкрики: «Ой-й-й, холодрыга!», «Я тут долго не выдержу», «Полегче, ты же меня разобьешь» или «Пошли, утопим заварочный чайник».