Трулль нахмурился:
Фэр, древние боги давно покинули наш мир. Равно как и элейнты. А Ханнан Мосаг повелевает лишь шестью племенами тисте эдур и фрагментом магического Пути.
Тисте эдур всего четыреста двадцать тысяч, подхватил Рулад. Сколько мы ни искали в других осколках Куральда Эмурланна, нигде не обнаружили соплеменников. Мысли Ханнана Мосага лишились ясности. Да, он вполне способен противостоять распространению летерийского господства. Призвав на помощь демонов, причем если понадобится, то и силой оружия. Но неужели нам теперь придется воевать со всеми богами этого мира?
Фэр медленно кивнул:
Вы стоите в Кашанской впадине. Вы слышали все, что известно мне самому. Но я привел вас сюда не затем, чтобы вы становились на одно колено и восхваляли имя короля-колдуна. Братья, Ханнан Мосаг ищет силу, поскольку отчаянно в ней нуждается. Однако ему все равно, каковы будут источники этой силы, он и не слишком тревожится о возможных последствиях.
Твои слова отдают изменой, заметил Рулад, и Трулль уловил в голосе младшего брата какое-то странное удовлетворение.
Да неужели? спросил Фэр. По воле Ханнана Мосага мы должны отправиться в опасное путешествие. Нам предстоит доставить и вручить королю дар, который он узрел в своем видении. А вы не задумывались, братья, откуда взялся этот дар? От кого он?
Мы не вправе отказаться, сказал Трулль. Это в любом случае бесполезно. Вместо нас король-колдун пошлет других. А нас подвергнет изгнанию из племени или еще худшему наказанию.
Разумеется, Трулль, мы не станем отказываться. Но мы и не должны идти исполнять его повеление, как безропотные слепцы.
А Бинадас? вдруг вспомнил Рулад. Что ему известно об этом?
Всё, ответил Фэр. Возможно, даже больше, чем нашей матери.
Трулль снова бросил взгляд туда, где лежал покрытый плесенью череп дракона:
А почему ты так уверен, что это череп Скабандария Кровоглазого?
Потому что его принесли сюда вдовы. У наших женщин эти знания передаются из поколения в поколение.
А Ханнан Мосаг знает?
Нашей матери известно, что он бывал в здешних местах. Как король докопался до правды полная загадка. Мама была в отчаянии, потому и рассказала нам с Бинадасом про Каменную чашу. А так бы и она тоже помалкивала.
С какой стати нашей матери вдруг впадать в отчаяние? не понял Трулль.
Дело в том, что король-колдун играет с очень опасными силами. Его мысли утратили ясность, а намерения чистоту. Уж не знаю, каким был Ханнан Мосаг прежде, но сейчас, увы, все обстоит именно так.
Трулль продолжал глядеть на череп. Сколь же зловещей силой нужно обладать, чтобы оставить такую вмятину! И какая ужасная смерть!
Будем надеяться, что древние боги действительно покинули наш мир, прошептал он.
Глава четвертая
Один прилив на поверхности,
А еще дюжина на глубине.
Поговорка тисте эдур
Нереки считали тисте эдур потомками демонов. И верили, что их кровь отравлена пеплом, недаром ведь они такие серокожие. Стоит только посмотреть тисте эдур в глаза, как весь мир потемнеет, солнце померкнет и тебя коснется дыхание ночи.
При виде медленно приближавшегося Бинадаса нереки завыли и застонали так, словно бы к ним шла сама смерть. Они попадали на колени, отчаянно молотя себя кулаками по груди и лицу. Взбешенный Бурук Бледный расхаживал между ними, взывая к порядку, однако нереки оставались глухи ко всем его упрекам и увещеваниям. Наконец торговец сдался. Он подошел к стоявшим неподалеку Серене и Халлу и вдруг засмеялся.
Не волнуйся, Бурук, сказал ему Халл Беддикт. Рано или поздно это у них прекратится.
Когда именно, хотел бы я знать? Может, и мир к тому времени уже прекратит свое существование? И ветер смерти понесет нас, будто прах, неведомо куда? Но нам будет уже все равно. Сколько же можно кривляться! Ну почему я не нанял фарэдов?
Внимание Серены по-прежнему было занято тисте эдур, приближавшимся к каравану. Охотник. Воин, умеющий убивать. Скорее всего, долгие странствия в одиночестве сделали его молчаливым. Такие, как он и Халл, могут весь вечер и ночь просидеть у костра, не сказав и десятка слов. И тем не менее их обоих связывает крепкая дружба. На каком фундаменте она возникла, чем питалась? Здесь Серена, подобно всем женщинам, становилась в тупик перед загадкой мужской натуры. Представители сильного пола умеют молчать и при этом чувствовать общность путей, которыми идут. Иной раз достаточно двух-трех пустячных слов, чтобы между ними родилось глубокое взаимопонимание. Серена ощущала эти связующие силы, а порой и ясно видела их, но была не в силах постичь, что неизменно порождало в ее душе недоумение, подавленность и даже недоверие к мужской части человечества.
Женщин связывали слова, целые клубки слов. Сюда же вплетались жесты, эмоции и многое другое, из чего ткалась шпалера женской дружбы. В отличие от настоящей шпалеры, нити этой всегда рвались только в одном направлении, ибо единственным врагом ее была злоба.
Чем больше слов, тем прочнее ткань.
Но бóльшую часть своей жизни Серена Педак провела среди мужчин. В родном Летерасе она бывала лишь изредка, наездами, и каждый раз знакомые женщины с трудом узнавали ее. Вокруг нее возникал барьер сомнений и подозрительности, словно бы она занималась чем-то недостойным. Да и сама Серена, попадая в общество представительниц слабого пола, ощущала неловкость и скованность. Их жизненные «шпалеры» были вытканы иными нитями и имели совсем другие узоры, значительно отличавшиеся от ее собственных. Серена вдруг становилась неуклюжей, косноязычной и предпочитала отмалчиваться. Долго она так не выдерживала и в буквальном смысле слова сбегала прочь. Из города, из своего прошлого. И от женщин тоже.
Сейчас, когда двое мужчин встретились и обменивались банальными приветствиями, не обращая на аквитора ни малейшего внимания, ей пришлось отойти в сторону и молча наблюдать за происходящим. Вроде бы все как прежде: вокруг были все те же камни и скрюченные деревья, та же стылая земля; и тем не менее что-то неуловимо изменилось.
Легче всего было бы тайком усмехнуться и сказать себе, что мужчины устроены проще, чем женщины. Добавить, что эти двое, окажись они незнакомы, бегали бы кругами, как два пса, а потом стали бы нюхать друг у друга под хвостом. Далее последовали бы приятные для женского самолюбия выводы о незатейливости мужской природы и успокоительные обобщения. Но эта встреча двух друзей буквально разнесла в щепки все обобщения, а заодно и высокомерие, их питавшее, что неизбежно привело бы в ярость любую женщину. Более того, Серена вдруг ощутила неистовое желание встать между Халлом и Бинадасом.
«Когда мужчина идет по берегу, он видит сначала один камешек, потом другой, следом третий, думала она. А мы видим россыпь камней. Нет, это слишком упрощенное объяснение. Скажем так: мужчине свойственна единичность, а женщине множественность. Скорее всего, в каждом человеке есть кусочки того и другого. Просто мы не любим себе в этом сознаваться».
Тисте эдур был выше Халла едва ли не на целую голову. Темные, почти черные волосы заплетены в тугие косы. Цвет глаз напоминает мокрый песок. Кожа пепельно-серая. Лицо молодое, хотя широкий рот окружен морщинами.
Бинадас. Серена где-то слышала это имя. Возможно, даже видела его родичей, когда трижды сопровождала летерийских посланников в деревню Ханнана Мосага.
Приветствую тебя, хиротский воин, заглушая стенания нереков, произнес Бурук Бледный. Добро пожаловать, и будь нашим гостем. Меня зовут
Я знаю, как тебя зовут, перебил его Бинадас.
При этих словах нереки как по команде умолкли. Теперь в воздухе слышались лишь завывания ветра да шуршание ручейков талой воды.
Я везу хиротам слитки железа, продолжил Бурук.
Какой толщины сейчас лед? не обращая внимания на торговца, спросил Халл.
Погода повернула на весну, ответил тисте эдур. Лед весь в трещинах. Тут кое-кто самовольно пожаловал к нам за тюленями. Ханнан Мосаг не оставит это безнаказанным.
Серена смотрела на торговца. Вино, белый нектар и жестокий ветер сделали свое дело: на носу и щеках Бурука отчетливо проступили кровеносные сосуды. Глаза у него были мутными, с красными полукружиями воспаленных век. Похоже, слова Бинадаса нисколько не удивили негоцианта.
Печально слышать. Остается лишь сожалеть, что среди моих собратьев по торговому ремеслу находятся нарушители договора. Клюнули на золотую приманку. Тут не каждый выстоит. Бывает, что иной раз и не удержишься.
Бывает и другое: кое-кто иной раз не удержится от возмездия, как бы невзначай заметил Бинадас.
Бурук кивнул:
Что ж, это можно понять. За долги нужно расплачиваться.
Золото и кровь не одно и то же, усмехнулся Халл.
Ты так думаешь? с пафосом воскликнул торговец и продолжил в том же духе: Да будет тебе известно, хиротский воин, что те, чьи интересы я представляю, всегда с должным уважением относились к любого рода соглашениям и продолжают считать их обязательными к неукоснительному соблюдению. Летерия многоглавый зверь. Увы, есть там и такие, кто не прочь поживиться чужим добром, рассчитывая остаться безнаказанными. Мы должны закрыть для них все лазейки. Уверен, новый договор между тисте эдур и летерийцами, умеющими держать свое слово, поможет нам в этом. К счастью, власть в нашем королевстве принадлежит честным людям, которые высоко ценят добрососедские отношения.
Побереги свои речи для короля-колдуна, сказал Бинадас, отворачиваясь в сторону. Я приведу вас в деревню. До всего остального мне нет дела.
Пожав плечами, Бурук Бледный направился к своей повозке.
А ну, бездельники, живо поднимайтесь! прикрикнул он на нереков. Спуск не подъем. Небось не переломитесь.
Серена видела, как он залез на повозку, откинул тяжелый полог и скрылся внутри. Халл и Бинадас остались вдвоем. Ветер дул в сторону женщины, и она невольно услышала их беседу.
Я разоблачу ложь Бурука, говорил Халл Беддикт. Он попытается поймать вас на искренние заверения и щедрые посулы, которые и гнутого докария не стоят.
Мы видели, как в ваши ловушки попались нереки, фарэды и тартенали. Каждое слово это узел в незримой сети. Мечи нереков оказались слишком тупыми, чтобы разорвать ее. Гнев тартеналей разгорался слишком долго. Фарэды те вообще только скалили зубы и не понимали, куда их тянут. Но тисте эдур не такие.
Знаю, кивнул Халл. Дружище, мои соплеменники верят в столбики монет. Для них это что-то вроде лестницы, по которой можно вскарабкаться к вершинам славы. Постоянное движение вперед они считают естественной судьбой процветающего государства. Многие народы верят в судьбу. Но летерийцы полагают, что они особенные, ибо от рождения обладают массой достоинств. И главная приманка тут Пустой Трон. Он никем не занят, и каждый, кто упорно карабкается вверх, верит, что доберется туда раньше других. Однако Трон так и остается пустым.
Слова Халла вызвали у Бинадаса улыбку, но какую-то вымученную.
Аквитор, иди к нам, вдруг позвал тисте эдур. Неужто старые раны Халла Беддикта омрачают его взгляд на соплеменников?
Судьба ранит всех нас, ответила Серена. Но летерийцы носят свои шрамы с гордостью. Во всяком случае, многие, хотя и не все, добавила она, устремив на Халла извиняющийся взгляд.
Одно из ваших особых свойств характера? спросил Бинадас.
Можно сказать и так. Мы превосходно научились скрывать алчность, набрасывая на нее одеяния свободы. О неблаговидных деяниях прошлого мы вспоминать не любим. Их как будто и не было. Движение вперед вынуждает и смотреть только вперед, как можно скорее забывая обо всем, что мы попутно раздавили.
Это путь без конца, заметил Бинадас.
Мы как повозки, что едут под гору. Все быстрее и быстрее, быстрее и быстрее.
Так будет до тех пор, пока ваши повозки не ударятся о стену.
Мы уже проломили немало стен и понеслись дальше.
Улыбка Бинадаса погасла, и в глазах его мелькнула печаль.
Мы живем в разных мирах, промолвил тисте эдур и отвернулся.
И потому я выбираю ваш мир, сказал Халл Беддикт.
Бинадас как-то странно поглядел на него:
В самом деле, друг?
Он спросил это таким тоном, что у Серены по спине поползли мурашки.
Халл нахмурился. Вероятно, и его тоже насторожил подобный вопрос.
Больше не было сказано ни слова. Халл и Бинадас двинулись вниз. Серена дождалась, пока оба отойдут на достаточное расстояние, поскольку не хотела мешать их уединению. Но видно, у друзей пропало желание беседовать. Они шли рядом и молчали.
«Халл, похоже, совсем запутался, размышляла аквитор. Он стремится сделать тисте эдур инструментом своей собственной мести. Если бы смог, втянул бы их в войну с Летерией. Но война означает новые жертвы. Неужели Халл рассчитывает обрести душевный покой ценой пепла и крови?»
Серене стало жаль этого запутавшегося человека. Но жалость не должна застилать ей глаза. Халл опасен, очень опасен.
Нет, аквитор не питала любви к соплеменникам. Хищники. Вечно голодные, умеющие смотреть на мир только под выгодным для себя углом. Добрососедство летерийцев на деле оборачивалось кровавыми столкновениями со всеми народами, кому они обещали вечный мир. Но когда-нибудь сила летерийцев наткнется на равную ей силу. Повозки с разгона ударятся о стену, которая не разлетится на куски. Кто станет этим противником? Тисте эдур? Вряд ли. Конечно, магия у тисте эдур не чета нерекской и фарэдской, да и сражаются они отважно и свирепо. Но сколько воинов смогут выставить против летерийцев шесть племен тисте эдур? Самое большее четверть миллиона. А в одном только Летерасе свыше ста тысяч жителей. В королевстве есть еще с полдюжины городов, немногим уступающих столице. С учетом подвассальных земель на востоке и на другом берегу моря Драконов под знамена короля Дисканара соберется тысяч шестьсот солдат, если не больше. А в каждом легионе будет свой боевой маг, прошедший выучку у сэды Куру Кана. Тисте эдур ждет сокрушительное поражение. Возможно, даже полное уничтожение.
А как же Халл Беддикт?
Серена усилием воли выбросила из головы мысли о нем. Пусть сам делает выбор. Она не станет вмешиваться. Да и захочет ли Халл прислушаться к ее предостережениям? Скорее всего, просто отмахнется.
Неуверенность и смятение наполняли и душу самой Серены. Готова ли она отстаивать мир любой ценой? Что получат летерийцы, если тисте эдур дрогнут? Доступ к природным богатствам. Возможность добывать тюленей вблизи побережья. И черное дерево.
Ее соотечественники давно жаждали обладать этим волшебным деревом, умеющим заживлять собственные раны. Сделанные из него корабли невероятно быстроходны и успешно противостоят магическим атакам, не говоря уже о том, что им не страшны пробоины. А ведь, пожалуй, черное дерево и есть главная цель всей игры.
Но ведь король Эзгара Дисканар далеко не глупец. У него не может быть таких упований. В крайнем случае Куру Кан объяснил бы ему, что к чему. Нет, эту игру наверняка затеяла королева. Только Джаналла в своем высокомерии может верить, будто летерийцам по силам повелевать черным деревом. Небось рассчитывает, что тисте эдур с готовностью раскроют все свои магические секреты, сообщат завоевателям веками отработанный ритуал, позволяющий подчинять волю черного дерева человеческой.
Вся эта история с незаконным промыслом тюленей была просто уловкой, обманным маневром. Денежные потери ерунда: это лишь часть масштабного хитроумного замысла, нацеленного на получение крупной политической выгоды; все затраты окупятся сторицей. Решиться на такое могли только очень богатые люди, такие как королева или первый советник Трибан Гноль. Экипажи судов набирали из числа банкротов, пообещав в случае их гибели списать все долги. Жизни, отданные ради благополучия детей и внуков. Так что у Джаналлы вряд ли возникли трудности с поиском матросов. Кровь и золото.