Я говорю лишь о том, что совсем скоро состоится Великая встреча. Не наши ли сыновья рассказывали, как из морских глубин поднялось нечто и поглотило души нечестивцев, явившихся бить тюленей? Нетрудно догадаться, какие чувства испытают летерийцы, когда эти корабли, точно призраки, войдут в гавань Трейта. Мы начали танец войны.
Если так, тогда нам вообще незачем затевать переговоры с летерийцами! отрезал Томад.
Одна причина все-таки есть: надо понять их замыслы, вмешался Трулль.
Мы давно уже все поняли! прогремел Томад. Летерийцам не терпится сделать с нами то же, что они сотворили с нереками и тартеналями. Летерийский король и его приспешники не стыдятся прошлого. А у тех немногих, кто думает по-другому, нет ни сил, ни смелости выступить против захватнических планов. «Выгода» вот главное слово в языке летерийцев. Если понадобится, они поплывут по рекам крови, только бы получить свое. Мы для них ничем не отличаемся от нереков или тартеналей. Летерийцы почему-то уверены, что их государство может расширяться беспредельно. До самых ледников.
Значит, быть войне, прошептал Трулль.
А она никогда и не прекращается, брат, ответил Фэр. Если не воюют мечи, то сражаются слова и верования.
Да так сражаются, что только кости хрустят, подхватил Рулад. И улыбнулся, самодовольно и загадочно.
Эту выходку младшего отпрыска Томад никак не мог оставить безнаказанной.
Рулад Сенгар, ты рассуждаешь как слепой старик с мешком, полным духов. Меня так и подмывает выпороть тебя прямо на столе, дабы стереть с твоего лица эту дурацкую ухмылку!
От подобных слов Трулля прошиб пот. Лицо Рулада мигом побледнело.
«Отец, так глубоко ты еще никогда нас не ранил».
Взглянув на Майену, Трулль даже оторопел: гостья почти не скрывала своего удовольствия от начинающейся семейной свары.
Я не настолько юн, отец, прохрипел Рулад. А ты не настолько стар, чтобы прощать тебе подобные слова.
Томад с силой хватил кулаком по столу, заставив тарелки дрожать и подпрыгивать:
Тогда и веди себя как взрослый, Рулад! Расскажи, что за отвратные знания вот уже целую неделю направляют каждый твой шаг? Или своими вкрадчивыми манерами ты ищешь способ раздвинуть чьи-то нежные ляжки? Думаешь, среди молодых воинов ты первый, кто стремится таким образом завоевать женскую благосклонность? Так имей в виду, сын, ты выбрал недостойный путь к удовлетворению собственной похоти.
Рулад вскочил на ноги. Лицо его было перекошено от гнева.
Ну и с какой сукой ты желаешь меня уложить, отец? Кому я обещан? И во чье имя? Ты держишь меня в деревне, словно цепного пса, и еще смеешься, когда я рвусь с поводка! Юноша обвел глазами братьев, остановив взгляд на Трулле. Когда начнется война, Ханнан Мосаг объявит о принесении жертвы. Должен объявить. И кровь из вспоротой глотки окропит нос главного корабля. Кого же еще избрать нашему королю-колдуну, как не меня!
Успокойся, Рулад, посоветовал брату Трулль. Что за глупости ты болтаешь? Я ни о чем подобном не слышал.
Ханнан Мосаг выберет меня! И уложит сразу с тремя дочерьми. Но не своими, поскольку детей у него нет. С Шельтатой Всеведущей, Сукуль Коварной и Менандорой!
Раб, прислуживающий за столом, вдруг выронил блюдо с жареной рыбой. Он спешно принялся собирать со стола куски рыбы, но руки Уруты крепко схватили его за оба запястья. Столь же безжалостно хозяйка повернула обе его руки ладонями вверх.
Кожа на ладонях была вся в свежих ссадинах. Многие еще кровоточили.
Урута встала и рывком подтащила летерийца к себе:
Что с тобой, Удинаас?
Я поскользнулся. Упал прямо на ладони, пробормотал тот.
Да как ты осмелился с такими руками прислуживать нам? Почему заранее не предупредил? Или ты вздумал попотчевать нас своей кровью?
Госпожа, я видел, как он входил в дом, вмешался другой раб. Не было у него никаких ссадин на ладонях. Могу поклясться.
Это ведь он тогда с ящером сражался! испуганно закричала какая-то рабыня, в ужасе отодвигаясь подальше.
Удинаас одержим вивалом! подхватил кто-то еще.
Замолчите! потребовала хозяйка.
Опустив руку на лоб Удинааса, она что есть силы надавила. Летериец застонал от боли. Вокруг него закружились магические вихри. Тело раба задергалось в судорогах, а затем обмякло.
Ничего такого в нем нет, объявила Урута, снимая со лба летерийца свою дрожащую руку.
Эй, Ведьмино Перышко, помоги Удинаасу прийти в чувство, распорядилась Майена.
Молодая летерийка, стоявшая позади хозяйки, молча подошла к распростертому телу. Вместе с другим рабом они поволокли бездыханного Удинааса прочь из главного помещения.
В действиях этого раба я не усмотрела ничего оскорбительного, сказала Майена. Его раны недавние, но он прикрывал руки куском чистой ткани.
Невеста Фэра приподняла блюдо и вытащила оттуда тряпку, под которой Удинаас прятал израненные ладони.
Урута медленно опустилась на стул.
И все равно он был обязан меня известить. За подобное небрежение его нужно наказать.
Ты и так уже пробуравила ему мозги, тихо промолвила Майена. Разве этого мало?
«Ну и веселый год нас ожидает», подумал Трулль.
Обычай требовал, чтобы молодые прожили первые двенадцать месяцев в доме мужа и только потом перебирались в собственное жилище. Но по всему чувствовалось: Майена отнюдь не намерена глядеть свекрови в рот и ловить каждое ее слово.
Глаза Уруты вспыхнули. Трулль ожидал возражений, однако мать кивнула:
Пусть будет по-твоему, Майена. Сегодня ты у нас в гостях, и я не стану перечить желанию гостьи.
Младший брат, все это время продолжавший стоять, наконец тоже сел.
Рулад, я ничего не слышал о намерениях нашего короля-колдуна возродить древний обычай, сказал Томад. Ханнан Мосаг не разбрасывается жизнями своих воинов, даже неопытных. Ума не приложу, с чего ты вдруг взял, что тебя принесут в жертву? Быть может, поход, в который вы отправляетесь, даст тебе возможность стать чистокровным воином и занять свое место рядом с братьями. Я буду молиться, чтобы так и случилось.
К удивлению Трулля, Рулад молча выслушал отцовские слова и согласно кивнул в ответ.
Удинаас и Ведьмино Перышко не возвращались. Но рабов и рабынь, прислуживающих гостье и хозяевам, и без них хватало.
Все это время Трулль безуспешно пытался понять, что же на уме у Майены. Прав был Фэр: женщины племени совсем иная сила. И абсолютно иная власть.
Его больно ударили по щеке. Удинаас открыл глаза. Над ним склонилась Ведьмино Перышко.
Проклятый глупец! сердито прошипела она.
Изумленно моргая, летериец огляделся по сторонам. Он лежал в своей каморке. Издали доносились звуки продолжавшегося пира.
Удинаас улыбнулся.
Чему ты радуешься? нахмурилась Ведьмино Перышко. Урута
Знаю, перебил он. Залезла мне в душу, но ничего там не нашла.
Юная ведьма недоверчиво смотрела на него.
Так это правда?
Должно быть.
Ты врешь, Удинаас. Просто вивалу удалось укрыться от Уруты. Не знаю где и как, но он спрятался.
А почему ты так в этом уверена?
Девушка села на край подстилки.
Тебе-то какая разница?
Ты видела те же сны, что и я? Говори, видела?
Ведьмино Перышко вздрогнула и отвернулась.
Ты сын должника. И для меня ты никто.
Зато ты, Ведьмино Перышко, для меня все.
Не будь глупцом, Удинаас! Выйти за тебя замуж все равно что связать жизнь с крысой из погреба. А теперь помолчи. Мне надо подумать.
Удинаас сел, придвинувшись к колдунье поближе. Их лица вновь оказались совсем рядом.
Я доверяю тебе, а потому сам все объясню, сказал он. Хозяйка сумела очень глубоко залезть мне и в разум, и в душу, но вивал исчез. Если бы Урута догадалась присмотреться к моей тени
Этого не может быть! возразила Ведьмино Перышко, упрямо качая головой. Ты летериец, а духи служат только тисте эдур.
Духи служат тогда, когда обязаны это делать. Они такие же рабы тисте эдур, как и мы с тобой. Я нашел себе союзника.
Зачем он нужен тебе, Удинаас?
На этот раз улыбка летерийского раба была куда мрачнее.
Как это зачем? Чтобы расплатиться с долгами. Полностью.
Книга вторая. Герои дня
Рыбак Кельтат. Боевые кони (сыновья отцу)Глава шестая
Скиталец гнет судьбу,
Как щит невидимый, незримые доспехи,
Меч поднимает, дабы затупить его
На поле битвы, вспыхнувшей внезапно.
Ну а толпа она вслепую бьется,
Не ведая, зачем и за кого.
Там черные глупцы на черепках танцуют,
И случайность
Несется на копье из красной бронзы,
Чтоб пробивать миры,
Как груду черепов
Пока не хлынут волны, не застынут руки
В панцирях железных.
Не вопрошай. Таков Скиталец.
Он правит каждою судьбой.
Непогрешимо,
Давя нас тяготами жизни.
Сэда Анкаран Кан. Гадание на черепках (1059 год Сна Огни)
В гавани Трейта, в южной ее части, высилась Тарансидская башня. Ее сложили из грубых базальтовых глыб, не придав очертаниям даже отдаленного намека на изящество. Семиэтажное строение напоминало сухощавую руку, вознесшуюся над искусственным островом. Под стать башне был и сам остров нагромождение острых камней, о которые со всех сторон бились волны, вздымая пену и брызги. Башня не имела ни окон, ни дверей. Ее верхний этаж опоясывали блестящие обсидиановые плиты высотой с человека и почти такой же ширины.
На границах владений Летерийского королевства поднималось еще девять сестер этой башни. Она была самой северной из всех.
Сейчас обсидиановые плиты отражали лучи предвечернего солнца. За пределами залива, на мелководье, виднелось около дюжины рыбачьих суденышек. Пути больших кораблей, направлявшихся в Трейт, пролегали в стороне. Рыбаков больше занимал собственный улов, и они не сразу обратили внимание на три корабля, которые на всех парусах неслись с севера прямо в гавань, сопровождаемые стаями крикливых и драчливых чаек.
Вскоре эти суда заметили и на берегу. Им навстречу из гавани выслали лодку с гребцами.
Корабли отразились в плитах Тарансидской башни. По черному обсидиану метались белые пятнышки чаек. А потом потом рулевой ялика вдруг распорядился повернуть назад и грести изо всех сил.
Ближайший корабль кишел призраками. Ветер, что еще недавно раздувал паруса, стих, превратив их в измятые тряпки. Призрачные фигуры, лишь отдаленно напоминавшие человеческие, взмывали над палубой и таяли в густеющих сумерках. Чайки с громкими воплями торопились убраться прочь.
На ялике зазвонил сигнальный колокол. Он аж захлебывался от страха.
Любой моряк, в какие бы времена он ни жил и каким бы смелым ни был, обязательно нахмурится, услышав про морскую пучину. Если не по собственному опыту, то по рассказам товарищей он отчетливо представляет, сколь она ненасытна. Даже в самый ясный день солнечные лучи пронизывают лишь тонкий слой воды. А дальше владычествует тьма. Там, в безмолвии глубин, обитают древние духи. Сила их неизмерима, а голод неутолим. Все, что попадает туда из верхнего, освещенного мира, отныне безраздельно принадлежит им.
Любой моряк знает, сколь обманчива водная гладь. В безмятежность моря способны поверить только глупцы, которые всю жизнь провели на суше. Таинственным хозяевам глубин ничего не стоит подняться наверх и хорошенько всколыхнуть всю эту идиллию, превратив ее в кромешный ад.
Человеку дано лишь задобрить грозные силы, вымолить у них позволение пройти по морю без потерь. Благосклонность, а точнее, равнодушие властителей пучины к проплывающему судну испокон веку определялось по надежным приметам. Если дельфины играют с правого борта это добрый знак, а коли с левого жди беды. Да и поведение матросов издавна подчиняется неким неписаным правилам, которые соблюдаются построже всех корабельных уставов. Плюнешь за правый борт и не видать попутного ветра (за такую провинность и самого нарушителя могут без сожалений сбросить с корабля). Прибираешься на палубе или в каюте скреби левой рукой, а вытирай правой. Существуют еще десятки таких же ритуальных жестов, помогающих благополучному плаванию.
Ни одному здравомыслящему человеку и в голову бы не пришло вызывать духов пучины. Повелевать ими невозможно, а на сговор они идут крайне редко. Их сердца бьются соразмерно лунному циклу, голоса слышатся в реве бури, а крылья простираются от горизонта до горизонта, окаймленные белыми барашками волн.
Между тем три летерийских корабля приплыли в гавань Трейта отнюдь не по воле случая или благоприятно дувших ветров. Их пригнал туда дух, вызванный Ханнаном Мосагом. Все это время он двигался в глубинных холодных течениях. Но чем ближе к берегу, тем мельче и теплее становилось море. Дух начал раздуваться, заполоняя собой все пространство под кораблями. Мелкая и средняя рыбешка в панике улепетывала прочь, не разбирая дороги. Кого выбрасывало на поверхность, кого на прибрежную отмель, где рыбы становились добычей чаек и береговых крабов, ошалевших от такого внезапного изобилия.
Почти у самого берега дух вздыбил высоченную волну, на которую взлетели и мертвые корабли. Еще через мгновение волна обрушилась на причалы. Зеваки, заполонившие гавань, бросились врассыпную. Обезумевшее человеческое стадо под завязку забило все ближайшие улочки.
Казалось, волна перехлестнет причалы и вырвется на берег, но она вдруг осела. И все же корабли сильно ударило о бревна и камни. Главная мачта третьего судна разлетелась в щепки. Пространство между причалами мгновенно заполнилось обломками.
Дух покинул залив. Дело, ради которого его вызывали, было завершено.
Первый корабль вплотную прибило к берегу. Чайки шумно слетались на его палубу. Все это видели обсидиановые плиты Тарансидской башни. Невзирая на слабеющий свет, они вбирали в себя каждый мельчайших штрих происходящего.
А далеко от Трейта, в Летерасе, в подвале старого королевского дворца, за происходящим наблюдал сэда Куру Кан. Перед ним лежала точно такая же плитка из блестящего обсидиана. Колдун видел громадную черную тень, заполонившую собой весь залив. Тень медленно отступала. Маг отер со лба пот и продолжал вглядываться в три корабля, бесславно окончившие свое плавание.
Чайки и быстро надвигавшаяся темнота мешали чародею смотреть. Но Куру Кан отчетливо видел скрюченные трупы на палубах и горстку призраков, нехотя покидавших изуродованные суда. И этого ему было вполне достаточно.
Из пяти крыльев Дворца Вечности успели построить только три. В каждом из них были широкие коридоры с высокими сводчатыми потолками, отделанными листовым золотом. Между изящными контрфорсами, которые тянулись по всей длине крыльев, укрепляя их внешние стены, располагались просторные комнаты для придворных и менее просторные для многочисленной дворцовой прислуги. Ближе к центру (как известно, согласно замыслу архитектора, все лучи сходились воедино, придавая дворцу сходство с цветком о пяти лепестках) их сменяли караулки, арсенальные помещения и особые люки, ведущие в подземелье. Там находилась разветвленная сеть переходов, позволяющая быстро добраться в нужную часть громадного дворца.
Но сейчас эти переходы были заполнены мутной глинистой водой, по поверхности которой плавали юркие крысы. Особой надобности в таком передвижении у крыс не было. Вероятно, купание в мутной воде доставляло им удовольствие, которое люди понять не в силах. Брис Беддикт застыл на узкой площадке, в трех шагах от залитого водой перехода, и смотрел на задранные вверх крысиные морды. Рядом с ним стоял дворцовый механик Грюм, одежда которого была густо покрыта подсыхающей глинистой коркой.