Такой поворот был тем более вероятным, что не только она расспрашивала Рамбая, но и он проявил живейший интерес к Городу мамы. Ливьен рассказывала ему о хитинопластовых тоннелях улиц, переполненных весельем и случайными встречами, где для полета даже не нужно двигать крыльями, а следует лишь подняться к потолку, и поток искусственного ветра сам донесет тебя туда, куда нужно. Рассказывала о сферических парфюм-галереях, где сливки общества предавались наслаждению дегустации самых утонченных ароматов. Рассказывала и об инкубаторах, в которых не гибнет ни одна личинка, проходя путь от гусеницы и куколки до полноценной бабочки
Правда, все это она и сама помнила уже не слишком хорошо, все это относилось к довоенному времени. И она рассказывала ему о сейсмических, электростатических и термитных минах махаонов, о нашествиях зараженных бешенством лесных клопов, об искровых автоматах и о кладбищах личинок
Глаза Рамбая вспыхивали то восхищением, то бешенством. Она была уверена, что рано или поздно сумеет уговорить его отправиться с ней.
Наступила ночь.
Ливьен и Рамбай выпорхнули из дупла и полетели на еле уловимый запах Большого Костра. Впервые ночью в лесу Ливьен была без оружия и вне группы горожан-коллег. И, как ни странно, именно это заставило ее почувствовать, что лес не враждебное и непонятное ей существо, а скорее наоборот добрая мать, давно забытая дочерью, но всегда готовая принять ее.
Луна двигалась вместе с ними, и Ливьен отчетливо слышала, как то тут, то там падали на землю спелые плоды и сухие ветки, слышала, как цикады оглашают чащу золотистым звоном, и даже раздающийся время от времени крик неизвестной птицы казался не угрожающим, как обычно, а напротив приветливым и радостным
Может быть, так ей кажется от того, что рядом с ней Рамбай, и исходящее от него ощущение силы, надежности и спокойствия так не походит на вечную настороженность ее соплеменниц, стократно усиливающуюся в лесу?
Где-то в направлении их полета все яснее слышалось ласковое журчание ручья. Так и должно быть поселение не могло расположиться слишком далеко от водоема.
Вскоре меж стволами мелькнул свет, а еще через несколько минут они вылетели к поляне с костром. И глазам Ливьен предстало живописнейшее зрелище. Точнее действо, ведь составляющими его являлись не только зримые образы, но и звуки, и запахи.
Ритмичная пульсация низкого, на пределе слышимости, но мощного гула создавалась ударами копий воинов о натянутые меж деревьев толстые флуоновые паутины-струны. В такт им, искрясь, менялся цвет пламени огромного костра. Рамбай уже рассказал Ливьен о механизме этого чуда: костер выложен слоями специально подобранных горючих веществ, и слои эти имеют такую, точно рассчитанную, толщину, что скорость их сгорания соответствует ритму музыки. Так же ритмично менялись и запахи: слои были пропитаны благовониями.
Над костром в неистовом воздушном танце кружилось не менее пятидесяти обнаженных самок-девственниц, крылья которых, покрытые серебряной пыльцой, отражая огненные блики, создавали в полутьме калейдоскоп из быстро сменяющих друг друга геометрических орнаментов.
Темп волшебного танца и ударов по струнам нарастал. Ливьен, уже усевшаяся вместе с Рамбаем на ветку ближайшего к костру дерева, онемела от восторга.
Внезапно на ее слух со всех сторон обрушилась волна гортанных и в то же время мелодичных выкриков. Она огляделась. Деревья были усыпаны бабочками. Это были пары или группки самец и две или несколько самок. И все они пели.
Пел и Рамбай, воздев руки и ритмично раскачиваясь из стороны в сторону. И Ливьен тоже захотелось включиться в этот хор, влить свой голос в раскатистый гармоничный поток Но она не знала слов, не знала языка, на котором пелся этот гимн вечности жизни. (Так интуитивно она определила смысл этого песнопения.)
Оно прекратилось так же неожиданно, как и началось. Хоровод танцующих рассыпался, и в тот же миг из Костра в звездное небо фонтаном искр ударил разноцветный фейерверк. Гигантская лилия расцвела и опала. Костер горел теперь ровным желтым пламенем, а над ним зависло странное сооружение. На небольшой прозрачной площадке из паутины возлежал стройный мускулистый самец с головой, украшенной высоким башнеобразным убором. Нетрудно было догадаться, что это и есть вождь племени. Десятки нитей, словно спицы от оси, тянулись от его ложа к держащим их, порхающим в некотором отдалении, воинам.
В прерываемой лишь потрескиванием костра и журчанием ручья тишине вождь негромко произнес отрывистую фразу. Подданные нестройным хором ответили ему. Вождь вновь что-то коротко произнес, и с ветки одного из деревьев слетела пара бабочек самец и самка.
Приблизившись к вождю, они зависли на расстоянии нескольких шагов от него. Вождь то ли проговорил, то ли пропел несколько фраз.
Что он говорит? шепотом спросила Ливьен.
Рассказывает им, кто они, шепнул Рамбай в ответ.
Не поняла
Рассказывает им об их прошлой жизни, и теперь все сказанное станет их точным прошлым.
Ливьен не поняла все равно. Единственное разумное предположение: этот обряд аналог уточнения анкетных данных перед регистрацией брака у горожан. Да, пожалуй, так.
Вождь закончил, самец-жених чтото ответил ему.
Сказал, что все верно, не дожидаясь вопроса, шепнул Рамбай.
Ливьен молча кивнула.
Вновь заговорил вождь.
А теперь?
Рассказывает им их будущую жизнь.
Предсказание? Или просто напутствие?
Вождь замолчал. Неожиданно самец и самка сложили крылья, быстро взялись за руки и рухнули вниз. У Ливьен перехватило дыхание. Но примерно в метре от вершины языков пламени бабочки отпустили друг друга и, взмыв вверх, полетели к своему дереву. Зрители загомонили, но тут же притихли: следующая пара уже порхала возле вождя.
Много раз повторялась одна и та же процедура. Вождь называл имя и к нему подлетал жених с одной или несколькими невестами. Брачующиеся выслушивали наставления и, совершив ритуальное падение к Костру, возвращались на свое место.
Как он может упомнить их всех, да еще и подробности их жизни? поразилась Ливьен.
Не помнит, пояснил Рамбай. Советуется со жрецами, и они говорят ему все, что знают.
Где они? не поняла Ливьен.
Они держат носилки. А слова передают по нитям.
Это было невероятно, но не верить Ливьен не имела никаких оснований. Возможно, дикари владеют каким-то особым языком, передающимся подрагиваниями нити?
Уже несколько десятков самцов представили вождю своих избранниц. И вот очередная пара падает вниз Но что это?! Они не отпустили руки друг друга и упали прямо в огонь!
Толпа взревела. Ливьен в ужасе закрыла лицо руками.
Вождь сказал, что не дает им права быть мужем и женой, спокойно сказал Рамбай. Самка была неправильная, и у нее могли быть неправильные личинки.
Искусственный отбор, вот что это такое, догадалась Ливьен, уничтожение генетических отклонений.
И он приказал им умереть?
Нет. Они могли бы отказаться друг от друга и разлететься в разные стороны. Но они не захотели этого.
Почему?
Одиночество для самки позор.
Как это страшно и красиво.
Быть одной позор? уточнила Ливьен.
Да, если тебя уже пытались взять в жены.
Закусив губу, она покачала головой. Потом спросила:
Но почему она не убила себя одна?
Рамбай посмотрел на нее, словно жалея. Как смотрят на тяжело больных.
Как он мог жить без нее, если он ее выбрал?
С момента гибели несчастных влюбленных еще несколько самцов получили разрешение на брак. Но Ливьен все никак не могла смириться с увиденным.
И он что, не знал, что она неправильная?
Знал. Но не всем неправильным отказывают в браке. Это определяют жрецы. Он надеялся.
Три бабочки самец и две самки взявшись за руки, рухнули в Костер. Ливьен не стала уточнять причину этого поступка. Но Рамбай сам шепнул ей объяснение:
Неправильный был самец. Он отпускал их, но они не захотели позора.
Какая дикость, подумала Ливьен, понимая теперь, почему урании называют себя эйни-али дети любви. Какая прекрасная дикость!
Примерно через час вождь произнес:
Рамбай.
Кивнув Ливьен, тот устремился к центру. Она с замиранием сердца последовала за ним. А если разрешения не будет? Неужели и она по своей воле сожжет себя?
Вождь говорил. Рамбай отвечал. Вождь говорил снова. До сих пор Ливьен видела только два исхода: разрешение на брак или самоубийство. Волнуясь, но рассуждая трезво, она пришла к выводу, что второй вариант маловероятен, ведь Рамбай уже был женат, значит, раньше ему уже давали это разрешение, и принадлежность к иному виду не является для жрецов патологией, которую следует уничтожать. Возможно, потому, что она не могла передаваться по наследству, ведь жены Рамбая не могли забеременеть от него
И тут Ливьен испугалась. Теперь, когда Рамбай нашел невесту-маака, его патология МОЖЕТ передаваться
Она потеряла способность мыслить и тупо разглядывала вождя. Он был даже моложе Рамбая. Чуть ниже среднего роста самца маака, но одновременно и мощнее, и утонченнее. Уже привычные теперь ее глазу коричневые пятна внизу крыльев не казались ей уродством, а тонкие стрелки по краям были похожи на диковинные украшения. Все-таки урании красивая раса.
С Рамбаем вождь разговаривал значительно дольше, чем с другими женихами. Или ей это только кажется? И тут произошло неожиданное. Рамбай не сложил крылья и не повлек Ливьен, как она ожидала, вниз, к пламени костра. Он просто шепнул ей: Пошли, развернулся и полетел прочь не к тому дереву, на котором они сидели до этого, а мимо, в чащу.
Что случилось? осторожно спросила Ливьен, когда они были уже далеко от Костра.
Рамбая изгнали из племени, ответил он с нескрываемой горечью.
Из-за меня?
Нет. Но пока не было тебя, Рамбай не был чужим, потому что не был опасным. Был просто бесплодным самцом. А ты можешь дать мне потомство. Но это будут не урании, а маака. Племя внутри племени.
Ты мог бы остаться, улетела бы я одна.
Отказаться от выбранной невесты позор. К тому же Рамбай не хочет отказываться от Ливьен.
Она не знала, радоваться ей или огорчаться. Жалеть Рамбая, или он не нуждается в жалости?
Ты не ожидал, что может так получиться? спросила она, когда они уже уселись на мягкий ворсистый пол гнезда, и непроизвольно погладила его жесткие светлые волосы.
Нет. Не ожидал. Законы племени имеют несколько слоев. Рядовой воин знает только верхний слой, а в нем сказано: бесплодный не может быть вождем. Жрецы знают все слои Мы должны покинуть земли ураний до восхода солнца.
Тут только Ливьен заметила, что она плачет. Почему? Ведь все складывается даже лучше, чем она могла надеяться. Она придвинулась ближе и без смущения стала целовать его лицо. Самки маака не стесняются проявлять свои чувства.
Рамбай со страстью ответил на ее поцелуи. Но внезапно отстранился.
Это слезы? спросил он. Тебе жалко меня? Не нужно. Рамбай теряет свое племя, и это больно. Но Рамбай перестал быть уродом. Вождь, перед тем, как изгнал меня, объявил нас мужем и женой.
Ливьен даже засмеялась от неожиданности. Как странно он все-таки рассуждает! Закон признал его чужаком, а он радуется, что этот закон поженил их.
А может, это правильно?
Рамбай почему-то засмеялся тоже и добавил, словно читая ее мысли:
У племени больше нет Рамбая, а у Рамбая нет племени. Но у меня есть ты, а у племени тебя нет. Кто выиграл?
Ты, продолжая смеяться, ответила она.
И Ливьен сможет продолжить мой род, ведь это главное?
Да-да, я смогу, улыбаясь ответила она и неожиданно почувствовала себя счастливой. Я смогу, повторила она, торопливо расстегивая блузу. Прямо сейчас. Я буду очень стараться. А ты?
Вставай, жена моя, услышала она сквозь сон. Скоро взойдет солнце, и нас убьют.
Милая перспектива. Она села. Торопливо прикрыла нагую грудь ладонями, но тут же вспомнила все. Да, теперь уже довольно глупо прятать себя от него. Жена дикаря Нечто в этом роде пророчила ей наставница верхнего яруса, пытаясь укротить ее слишком независимый и непоседливый нрав
Ты проснулась, о радость моих чресел? присел Рамбай перед ней на корточки. Поспеши.
Обращение было более чем сомнительным. Но ласковым. А учитывая, что речь идет о жизни и смерти, Рамбай, пожалуй, даже слишком мягок и неспешен.
Она вскочила и быстро оделась.
Куда летим?
Весь лес вне племени для меня одинаков, довольно грустно заметил он. Но Ливьен сделала вид, что интонации не заметила, ведь только это ей и нужно было.
Тогда в наш лагерь. Ты сможешь его найти?
А нужно ли нам искать его? не двинувшись с места, спросил он. Рамбай чужой там. Не лучше ли уединиться в чаще, оборудовать гнездо и отложить там тысячу личинок? Мы воспитаем новое племя сильное, как я, и умное, как ты, о узор моих крыльев, Ливьен.
Ну что за олух! Впасть в лирику в такой неподходящий момент!
Скажи, возлюбленная жена моя, продолжал он, с именем, певучим, как голос ручья. Скажи мне, Ливьен, не зачала ли ты еще?
Я так быстро определять не умею! огрызнулась она. Но тут же прикусила язык. Потому что Рамбай, разочарованно подняв брови, заметил:
Да? А самки ураний умеют
Ладно, научусь, махнула она рукой. Летим к нам. Я обещаю, тебя примут. Она была далеко не уверена в своих словах, но необходимость заставляла хитрить. В конце концов, пока они летят, она что-нибудь придумает. Главное найти дорогу.
Нет такой дороги, которую не нашел бы следопыт Рамбай, заявил он.
Тогда в путь.
И они вылетели навстречу солнцу.
Глава 4
Белая, белая, белая смерть,
Пух невесомей, чем сны.
Как-то Охотник решил посмотреть:
Мифы Пещеры верны?
И он долетел. Но прежде ослеп.
А убил его свет луны.
Книга стабильности махаон,
т. III, песнь X; мнемотека
верхнего яруса.
Ты уверен, что мы движемся ТУДА? спросила Ливьен минут через двадцать полета.
А ты уверена, что нам нужно ТУДА?
Да. Ливьен едва сдержала раздражение.
Рамбай покосился на нее. Вид у него был слегка виноватый.
Тогда так, сказал он и под прямым углом повернул направо.
Ливьен принялась про себя ругать его самыми грязными словами, какие только знала в языках маака и махаон. (Кроме этих ругательств на языке противника она не знала больше ни единого слова.)
Через некоторое время Рамбай вновь резко повернул направо.
Стоп, скомандовала Ливьен. Но он продолжал лететь, словно и не слыша ее.
Ливьен отстала и опустилась на свисавшую с дерева петлю лианы.
Пролетев метров пятнадцать в одиночестве, Рамбай заложил вираж и, вернувшись, сел рядом, демонстративно не глядя в ее сторону.
С минуту они молчали. Самец не выдержал первым:
Жена не должна перечить мужу, заявил он.
Это у вас. А у нас муж не должен перечить жене.
Нас соединил закон НАШЕГО племени, напомнил он.
Твое племя нас выгнало, и мы летим в мое, парировала Ливьен.
Рамбай не станет рабом самки! Запомни это! в сердцах он ударил кулаком по лиане, и Ливьен чуть не свалилась с нее. Это ее окончательно взбесило. Вот и началась счастливая семейная жизнь.
Никчемный дикарь! заорала она. Ты маака, понимаешь, маака! Ты летишь ДОМОЙ и боишься признать это! Морочишь мне голову, рыскаешь туда и обратно! Но если ты не приведешь меня в лагерь, я улечу одна. Понял?! Трус проклятый.
Он, наконец, обернулся к ней. Его лицо, казалось, окаменело:
Я ничего не боюсь. Но я не умею искать при свете. Днем я плохо вижу и почти не чувствую запахов.
И отвернулся снова.
Лишь теперь Ливьен вспомнила, что урании бабочки ночные. Хотя Рамбай и маака, но он всю жизнь прожил в режиме ураний, и, по-видимому, его органы чувств адаптировались