Сгущались ранние петербургские сумерки.
* * *
Идет, идет!
В комнату вошел мастеровой, снял благоговейно шапку и перекрестился.
Драсте. Не опоздал? Сапожники мы.
Все встрепенулись.
А-а!.. Молодой человек! Здравствуйте.
Председатель подошел к нему и долго тряс его руку.
Очень, очень вам благодарны, что зашли. Садитесь, пожалуйста. Вы курите?
Мерси. Курну.
Ну, как ваши дела?
Сапожники мы.
Бюллетень захватили? А то, без бюллетеня, трудно исполнять гражданский долг.
Сполнять-то я сполню. А только кого писать?
Избиратель вынул бюллетень, положил палец на нижнюю губу и задумался.
Писать могу кого хочу?
Конечно! Это дело вашей совести.
Избиратель взял перо и написал кривыми буквами:
Григориваныч Набойкин. Видали? Могу я Набойкина выбрать, а?
Председатель улыбнулся.
Конечно, можете. Кто же это такой? Я о таком не слышал.
Это я-с!
Он попрощался, взял у председателя еще пару папирос и, прищелкнув пальцами, вышел.
* * *
Пробило девять часов.
Председатель встал, потянулся и сказал:
Окончены выборы. Если они прошли и в других участках так же, то я знаю имя человека, имеющего большие шансы пройти в Думу.
Кто же он? Кто? спросили с лихорадочным любопытством члены комиссии.
Сапожник Григорий Иваныч Набойкин.
Депутат Занзивеев
Был в Государственной Думе депутат
Лицо он имел самое незначительное, даже немного туповатое, держался всегда скромно, был молчалив, речей не произносил ни разу, а во время перерывов бродил, одинокий, по кулуарам и все усмехался про себя, шевеля пальцами, будто о чем-то втихомолку рассуждая
Вне Думы все время проводил в своих меблированных комнатах, шагая со скучающим видом из угла в угол, и только изредка чему-то усмехаясь.
Так как он не принадлежал ни к какой партии, то депутаты не обращали на него ни малейшего внимания и многие даже не знали его фамилии
А фамилия у него была Занзивеев.
И нельзя было узнать кто такой Занзивеев? За какие заслуги был он выбран своими избирателями? Кому нужно было это пустое место?
По ночам Занзивеев иногда просыпался на своей узкой постели, всплескивал руками, поджимал худые колени к подбородку и, свернувшись таким образом в комок, хохотал долго и весело.
Занзивеев был страшный человек.
* * *
Однажды какой-то добрый мягкосердечный журналист, давно уже следивший за одиноким, скромно бродившим по кулуарам Занзивеевым, подошел к нему и снисходительно сказал, протягивая руку:
Позвольте познакомиться Я давно уже хотел вас спросить Зачем вы ходите всегда особняком? Что заставляет вас ходить вдали от партий, никогда не выступать на трибуне, не заявить вообще каким-нибудь образом о своем существовании?
Занзивеев пожал плечами и сказал еще более снисходительно, чем журналист:
Ах вы, вьюноша Да зачем же мне это нужно?
Так как Занзивеев сделал ударение на слове «мне», то журналист возразил:
Другие же делают это!.. Люди, находящиеся в одном положении с вами
Занзивеев охнул и закатился тоненьким смехом:
В одном положении? Нет, дорогой мой, не в одном положении Хе-хе! Я, миленький, совсем другое!..
Да что же вы такое? спросил с некоторым любопытством журналист.
Я-то? Я, миленький, большая персона. За меня голой рукой не берись. Депутатов-то может четыреста штук одинаковых, а я особенный
Что ж вы, усмехнулся журналист, в министры думаете попасть?
Занзивеев сделал серьезное лицо.
Видите ли, дорогой вьюноша Министров-то несколько штук, а я один. Губернаторов разных, тайных там советников много, а я один.
Он задумался.
Я не говорю, конечно, министр большая власть, а все же я больше
Именно, вы? Вы один?!!
Я, миленький. Я. Захочу я, чтоб были броненосцы, будут. Захочу, чтобы неприкосновенность личности была, будет! Я-то не честолюбив А захоти я ездил бы в золотой карете на каких-нибудь редчайших розовых лошадях, и народ отдавал бы мне королевские почести. Вот как! Потому я единственный, все во мне и все от меня!
Занзивеев оживился. Глаза его сверкали, руки бешено махали в воздухе, и торжествующий голос звучал как труба.
Я скромный! кричал он, пронзительно смеясь. Меня никто не знает А кто провалил те законопроекты, которые мне не нравились, кто может подарить России мир и преуспеяние или если у меня скверное настроение новую бурю, новый взрыв народного возмущения? Кто может облагодетельствовать народ? Занзивеев! Конечно, Занзивеев не рекламист, он не говорит с трибуны глупостей, Занзивеев скромный. А вы, вьюноша, ха-ха! думали снизойти до меня, обласкать, пожалеть меня Ха-ха. Не-ет, миленький Занзивеев-то самый, может, сильный, самый страшный человек и есть!
Черт возьми! рассердился журналист. Если у вас не мания величия расскажите, в чем дело.
Занзивеев взял его за руку, отвел в угол, огляделся и пронзительным шепотом сказал:
Кто я? Вы знаете, что у нас большинства нет? Вы знаете, что все последние голосования по важнейшим вопросам в Думе решаются большинством одного голоса
Ну да, знаю.
Занзивеев наклонился к самому лицу журналиста и, дрожа от внутреннего восторга, прошипел:
Так вот этот один голос именно я! Захочу будут у нас броненосцы, захочу не будут Как смотря по настроению.
Черррт возьми! только и мог сказать потрясенный журналист.
* * *
Снова Занзивеев ходил по кулуарам из угла в угол, одинокий, шевелящий пальцами и усмехающийся.
Тихо и скромно ходил, держась у стенки, страшный человек.
Журналист, спрятавшись за колонной, следил за ним. Потом подошел, взглянул робко и почтительно на Занзивеева и прошептал:
Пропустите законы о печати.
Вы мне нравитесь, подумав, сказал Занзивеев. У вас нос симпатичный. Хорошо, пропущу.
Тяжелое занятие
Недавно в Думе какой-то депутат сказал речь приблизительно следующего содержания:
Я не говорю, что нужно бить инородцев, вообще Поляков, литовцев и татар можно и не бить. Но евреев бить можно и нужно я удивляюсь, как этого не понимают {Подлинные слова, сказанные Марковым вторым с трибуны 3-й Думы.}?!
Тогда же многие заинтересовались как, каким образом депутат мог додуматься до сказанного им? Многие изумлялись:
Что это такое? Как человеческая голова может родить подобную мысль?
Вот как:
Однажды депутат не пошел в Думу, а остался дома и сидел в кабинете злой, угрюмый, раздражительный.
Что с тобой? спросила жена.
Речь бы мне нужно сказать в Думе. А речи нету.
Так ты придумай, посоветовала жена.
Да как же придумай! Вот сижу уже третий час, стараюсь, как ломовая лошадь, а голова все не думает!
Удивительно! Как же это человеческая голова может не думать?
Да так вот. Вот сижу и твержу сам себе: ну, думай же, черт тебя возьми Придумывай речь. Ну! И тут же глядишь на обои думаешь: какие красивые красные цветочки! Или на стол посмотришь: хороший, мол, стол. Дубовый Двести рублей за него плачено. Тут же сам себя и поворачиваешь: да ты о речи лучше думай!
А самой речи не выходит?
Депутат скорбно заморгал глазами:
Не выходит. Не думается.
А голова-то у тебя большая, сказала задумчиво жена, смотря на мужа. Тяжелая. С чего бы?
Да черт ли в ней, что большая! Чего не надо то она думает: о цветочках там, о столе. А как к речи обернешься стоп, анафемская. Молчит.
А ты поболтай ею так! Пошибче Может, мозги застоялись.
Депутат покорно поболтал головой.
Ну?
Ничего. Молчит. Вот в окно сейчас посмотрелось и подумалось: что, если у того дома крышу снять смешно будет или не смешно? Должно, смешно и странно.
Жена вздохнула и вышла из комнаты.
Тише! крикнула она детям. Не мешайте папе. Ему нехорошо.
А что с ним? спросили дети.
Голова молчит.
А в кабинете сидел отец опечаленных малюток, тряс тяжелой головой и бешено шипел:
Да думай же, анафемская! Думай, проклятая.
К обеду вышел еще более злой, с растрепанными волосами и мутными остановившимися глазами.
Проходя в дверь, злобно стукнул головой о косяк и заревел:
Будешь ты думать? Вот тебе! Думай, думай!..
Дети испугались. Заплакали.
Что это он, мама?
Не бойтесь. Это он голову разбудить хочет. Голова у него заснула.
«Выборы в Государственную Думу»
После обеда несчастный депутат снова перешел в кабинет. Повернулся спиной к столу, к обоям, закрыл глаза.
Жена подходила, прислушивалась. Все безмолвствовало.
Около семи часов из кабинета послышался легкий стук и потом шорох, будто кто-нибудь перебирал камушки.
Славу Богу! перекрестилась жена. Кажется, задумал.
Из кабинета доносилось легкое потрескивание, шорох и скрип.
Что это скрипит, мама? спрашивали дети, цепляясь за юбку матери.
Ничего, милые. Не бойтесь. Это папа думает.
Тяжело, небось? в ужасе, широко открыв глаза, спросил малютка Ваня.
А ты как полагаешь!.. Никогда в роду у нас этого не было. Чтобы думать.
* * *
Депутат стоял на трибуне.
Говорите же! попросил председатель. Чего ж вы молчите?
Сейчас, сейчас, тяжело дыша, прошептал депутат. Дайте начать О чем бишь я хотел
На лбу надулись черные жилы. Теплый пот струился по лицу, скатываясь за воротник.
Ну же! Скорее.
Сейчас, сейчас
Глаза вылезли из орбит. Голова качнулась на шее, вздрогнула послышался явственный треск, лязг и потом шорох, будто бы где-то осыпалась земля или рукой перебирали камушки. Что-то затрещало, охнуло депутат открыл рот и с усилием проревел:
Я не говорю, что нужно бить инородцев, вообще. Поляков, литовцев и татар можно и не бить Но евреев бить можно и нужно я удивляюсь, как этого не понимают!
Вот откуда взялась эта речь.
Скандал
Неожиданно среди общего сна и скуки, как удар грома, грянул небывалый скандал в Думе.
Скандал был дикий, нелепый, ни на чем не основанный, но все ожило, зашевелилось, заговорило, как будто вспрыгнуло живительным летним дождиком.
Негодованию газет не было предела.
После долгой спячки и пережевывания никому не нужной вермишели Дума наконец проснулась довольно своеобразно и самобытно: правый депутат Карнаухий закатил такой скандал, подобного которому еще не бывало Встреченный во время произнесения своей возмутительной речи с трибуны общим шиканьем и протестами, Карнаухий выругался непечатными словами, снял с ноги сапог и запустил им в председательствующего Когда к нему бросились депутаты, он выругал всех хамами и дохлыми верблюдами и потом, схватив стул, разбил голову депутату Рыбешкину. Когда же наконец прекратятся эти возмутительные бесчинства черносотенной своры?! Исключение наглого хулигана всего на пять заседаний должно подлить лишь масла в огонь, так как ободрит других и подвинет на подобные же бесчинства! Самая лучшая мера воздействия на подобных господ суд и лишение депутатского звания!
Газетчики уже не бегали, стеная, за прохожими. Голодное выражение сверкавших глаз сменилось сытым, благодушным
* * *
Издателю большой ежедневной газеты Хваткину доложили, что к нему явился депутат Карнаухий и требует личного с ним свидания.
Какой Карнаухий? Что ему надо? поморщился издатель. Ну, черт с ним, проси.
Рассыльный ушел. Дверь скрипнула, и в кабинет, озираясь, тихо вошел депутат Карнаухий.
Он подошел к столу, придвинув к себе стул, сел лицом к лицу с издателем и, прищурившись, молча стал смотреть в издателево лицо.
Издатель подпер голову руками, облокотился на стол и тоже долго, будто любуясь, смотрел в красное широкое лицо своего гостя.
Ха-ха-ха! раскатился издатель неожиданным хохотом.
Хо-хо-хо! затрясся всем своим грузным телом Карнаухий.
Хи-хи-хи!
Го-го-го!
Хе!
Гы!
Да и ловкач же ты, Карнаухий!
Сквозь душивший его хохот Карнаухий скромно заявил:
Чего ж ловкач Как условлено, так и сделано. Донс муа того кельк-шозу, который в той железной щикатулке лежит!
Издатель улыбнулся.
Как условлено?
А то ж!
Издатель встал, открыл шкапчик, вынул несколько кредиток и, осмотревшись, сунул их в руку Карнаухому.
Эге! Да тут четвертной не хватает!
А ты министрам кулак показывал, как я просил? Нет? То-то и оно, брат. Ежели бы показал, так я, тово Я честный получай полностью! А раз не показал согласись сам, брат Карнаухий
Да их никого и не было в ложе.
Ну, что ж делать значит, мое такое счастье!
Карнаухий крякнул, покачал укоризненно головой, сунул деньги в карман и взялся за шапку.
Постой, брат, остановил его издатель, потирая лоб. Ты ведь, тово Исключен на пять заседаний? Это хорошо, брат Так и нужно. Пока ты забудешься. А там я б тебе еще работку дал. Скажи не мог бы ты какого-нибудь октябриста на дуэль вызвать?
Так я его лучше просто отдую, добродушно сказал Карнаухий.
Ну, вот Придумал тоже! Дуэль это дело благородное, а то черт знает что драка.
Карнаухий пощелкал пальцами, почесал темя и согласился:
Что ж, можно и дуэль. На дуэль своя цена будет. Сами знаете
Не обижу. Только ты какой-нибудь благовидный предлог придумай Подойди, например, к нему и привяжись: «Ты чего мне вчера на пиджак плюнул? Дрянь ты октябристская!» Можешь толкнуть его даже.
А ежели он не обидится?
Ну, как не обидится. Обидится. А потом, значит, ты сделай так
* * *
Долго в кабинете слышался шепот издателя и гудящий бас Карнаухого.
Провожая его, издатель сделал страшное лицо и сказал:
Только ради Создателя чтобы ни редактор, ни сотрудники ничего не знали Они меня съедят.
Эге!
Когда Карнаухий вышел на улицу, к нему подскочил веселый, сытый газетчик и крикнул:
Грандиозный скандал! Исключение депутата Карнаухого на пять заседаний!!
Карнаухий улыбнулся и добродушно проворчал:
Тоже кормитесь, черти?!
Совесть
Кто вы такой?
Депутат четвертой Думы.
Да нет, я спрашиваю, чем вы занимаетесь?
Господи! Да депутат же!
И вам не стыдно?
Чего?
Да так вообще, не стыдно?
Да чего же мне будет стыдно?
Нет, вы не виляйте посмотрите мне прямо в глаза и отвечайте: вам не стыдно?
Я право не понимаю
Да вы этого не говорите! При чем тут «понимаю, не понимаю», вы скажите только: вам не стыдно?
Пауза.
Ну?
Что?!
Чего же вы молчите?
Да что же мне сказать?
Вам не стыдно? Вы только признайтесь откровенно, вам стыдно или не стыдно?
Пауза.
Ну, стыдно!
То-то вот и оно.
Оба вздыхают и расходятся.
Кустари и машина
Бедствие
Неожиданный урожай тек. года поставил в большое затруднение как министерство путей сообщения, так и сельских хозяев, принужденных продавать хлеб почти даром.
«Торгово-Промышл. Газета»
Перед директором департамента стоял чиновник и смущенно докладывал:
Мы получили самые верные сведения Сомнений больше нет никаких! Так и лезут из земли.
Что ж это они так Недоглядели, что ли?
Да что ж тут доглядывать, ваше пр-во. Дело Божье!
Конечно, Божье Но ведь и пословица говорит: на Бога надейся, а сам не плошай. А вы говорите лезут?! Что же лезет больше?
Многое лезет, ваше пр-во Рожь, пшеница
Но не понимаю Теперь, когда агрономическая культура сделала такие шаги, неужели нельзя принять какие-нибудь меры?
Какие меры, ваше пр-во?
Чтоб они не лезли, эти самые пшеницы, ржи и прочее.
Тут уж ничего не поделаешь. Раз полезло из земли с ним не справишься. Зерно маленькое-маленькое, а силища в нем громадная! Нет, уж, видно, судьба такая, чтобы быть урожаю!
Ну, а мужики что?
Да что ж мужики плачут. Сколько лет уже, говорят, не было этих самых урожаев, а тут разгневался Господь послал.
Директор осмотрел уныло свои ногти и вздохнул.
Мужиков жаль!
Да-с. Сюрпризец! Вот уж правду говорят: многострадальный русский народ.
Э?
Многострадальный, говорю. И они многострадальные, и мы Нам-то еще хуже, ваше пр-во! Как начнут это вагоны требовать, пробки разные устраивать, в газетах нас ругать чистейшей воды драма.
А, может еще и недород будет?
Нет ни малейшей надежды. Я наводил справки. В один голос все урожай!
Опять эта кутерьма пойдет: бесплатные столовые, общеземские организации на местах, пострадавших от урожая, крестьянское разорение. Эх ты, русский народ!