Жихарь не мог стерпеть, закричал:
Не тронь, яга-баба, мою ложку.
Яга-баба схватила жихаря, села в ступу, поехала; едет в ступе, пестом понужат, а помелом следы заметат. Жихарь заревел:
Кот, беги! Воробей, лети!
Те услышали, прибежали. Кот начал царапать ягу-бабу, а воробей клевать; отняли жихаря.
На другой день стали опять собираться в лес дрова рубить, заказывают жихарю:
Смотри, ежели будет яга-баба, ничего не говори; мы теперь далеко уйдём.
Жихарь только сел за трубу на печь, яга-баба опять явилась, начала считать ложки:
Это котова ложка, это воробьёва ложка, это жихарькова.
Жихарько не мог утерпеть, заревел:
Не тронь, яга-баба, мою ложку.
Яга-баба схватила жихаря, потащила, а жихарь ревёт:
Кот, беги! Воробей, лети!
Те услышали, прибежали; кот царапать, воробей клевать ягу-бабу! Отняли жихаря, ушли домой.
На третий день собрались в лес дрова рубить, говорят жихарю:
Смотри, ежели придёт яга-баба молчи; мы теперь далеко уйдём.
Кот да воробей ушли, а жихарь третей уселся за трубу на печь; вдруг опять яга-баба берёт ложки и считат:
Это котова ложка, это воробьёва ложка, третья жихарькова.
Жихарь молчит. Яга-баба вдругорядь считат:
Это котова ложка, это воробьёва, это жихарькова.
Жихарь молчит. Яга-баба в третий раз считат:
Это котова ложка, это воробьёва ложка, третья жихарькова.
Жихарько не мог стерпеть, забазлал:
Не тронь, курва, мою ложку.
Яга-баба схватила жихаря, потащила. Жихарь кричит:
Кот, беги! Воробей, лети!
Братья его не слышат.
Притащила яга-баба жихаря домой, посадила в голбец, сама затопила печку, говорит большой дочери:
Девка! Я пойду в Русь; ты изжарь к обеду мне жихарька.
Ладно! та говорит.
Печка истопилась, девка велит выходить жихарю. Жихарь вышел.
Ложись на ла́дку! говорит опять девка.
Жихарь лёг, уставил одну ногу в потолок, другу́ в на́волок. Девка говорит:
Не так, не так!
Жихарь бает:
А как? Ну-ка поучи.
Девка легла в ла́дку. Жихарь не оробел, схватил ухват, да и пихнул в печь ла́дку с ягишниной дочерью, сам ушёл опять в голбец, сидит дожидатся ягой-бабы. Вдруг яга-баба прибежала и говорит:
Покататься было, поваляться было на жихарьковых косточках!
А жихарь ей в ответ:
Покатайся, поваляйся на дочерниных косточках!
Яга-баба спохватилась, посмотрела: дочь её изжарена, и заревела:
А, ты, мошенник, постой! Не увернёшься!
Приказыват середней дочери изжарить жихарька, сама уехала. Середня дочь истопила печку, велит выходить жихарьку. Жихарь вышел, лег в ла́дку, одну ногу уставил в потолок, другу́ в наволок. Девка говорит:
Не так, не так!
А поучи: как?
Девка легла в ла́дку. Жихарь взял да и пихнул её в печь, сам ушёл в голбец, сидит там. Вдруг яга-баба:
Покататься было, поваляться было на жихарьковых косточках!
Он в ответ:
Поваляйся, покатайся на дочерниных косточках!
Ягишна взбесилась:
Э, постой, говорит, не увернёшься!
Приказывает молодой дочери изжарить его. Не тут-то было, жихарь и эту изжарил.
Яга-баба пуще рассердилась:
Погоди, говорит, у меня не увернёшься!
Истопила печь, кричит:
Выходи, жихарько! Ложись вот на ла́дку.
Жихарь лёг, уставил одну ногу в потолок, другу́ в наволок, не уходит в чело. Яга-баба говорит:
Не так, не так!
А жихарь будто не знат.
Я, говорит, не знаю, поучи сама!
Яга-баба тотчас поджалась и легла в ла́дку. Жихарь не оробел, взял да её и пихнул в печь; сам ступай домой, прибежал, сказыват братьям:
Вот чего я сделал с ягой-бабой!
2
В одной семье было три брата: большего прозывали Бараном, середнего Козлом, а меньшего звали Чуфиль-Филюшка. Вот однажды все они трое пошли в лес, а в лесу жил караульщиком родной их дедушка. У этого дедушки Баран да Козел оставили своего родного брата Чуфиль-Филюшку, а сами пошли в лес на охоту. Филюшке была и воля и доля: дедушка был стар и большой недогад, а Филюшка тороват. Захотелось ему съесть яблочко; он отвернулся от дедушки да в сад, и залез на яблонь. Вдруг откуда ни взялась яга-бура в железной ступе с пехтилем в руке; прискакала к яблоне и сказала:
Здорово, Филюшка! Зачем туда залез?
Да вот яблочко сорвать, сказал Филюшка.
На-ка, родимый, тебе моего яблочка.
Это гнилое, сказал Филюшка.
На́ вот другое!
А это червивое.
Ну, будет тебе дурачиться, Филюшка! А ты вот возьми-ка у меня яблочко-то из ручки в ручку.
Он протянул руку. Яга-бура как схватит его, посадила в ступу и поскакала по кустам, по лесам, по оврагам, борзо погоняет ступу пехтилем.
Тут Филюшка, опомнившись, начал кричать:
Козёл, Баран! Бежите скорей! Меня яга утащила за те горы за крутые, за те леса за тёмные, за те степи за гусиновые.
Козёл и Баран отдыхали тогда; один лежал на земле, вот ему и слышится кричит кто-то.
Прислонись-ка ты к земле! говорит лежачий сидячему.
Ой, это кричит наш Филюшка!
Пустились они бежать, бежали-бежали и догнали ягу-буру, отбили Филюшку и привезли к дедушке, а дедушка с ума по нём сошёл! Вот приказали они дедушке смотреть за Филюшкой, а сами ушли. Филюшка по прежней уловке опять залез на яблонь; только залез, а яга-бура опять перед ним и даёт ему яблочко.
Нет, не обманешь меня, злодейка! сказал Филюшка.
Да ты, Филюшка, хоть поймай у меня яблочко; я тебе брошу.
Хорошо, кидай!
Яга нарочно кинула ему яблочко пониже; он потянулся за яблочком, хотел было схватить вдруг хвать его за руку яга-бура и помчала без памяти опять по горам, по долам и по тёмным лесам; притащила его в свой дом, вымыла, вы́холила и посадила в коник.
Вот поутру собирается яга идти в лес и приказывает своей дочери:
Ну, дочка моя, истопи печь жарко-на́жарко и зажарь мне Чуфиль-Филюшку к ужоткому! а сама ушла на добычу.
Дочь истопила жарко печку, взяла, связала Филюшку и положила на лопату, и только хочет пихнуть его в печку он упрёт да и упрёт в чело ногами.
Ты не так, Филюшка! сказала дочь яги-бурой.
Да как же? говорит Филюшка. Я не умею.
Вот как, пусти-ка, я тебя научу! и легла на лопату, как надо, а Чуфиль-Филюшка был малый не промах: как вдруг сунет её в печь и закрыл заслоном крепко-накрепко.
Прошло не больше как часа два-три, Филюшка учуял, что запахло жареным, отслонил заслонку и вынул дочь яги-бурой изжаренную, помазал её маслом, прикрыл на сковороде полотенцем и положил в коник; а сам ушёл на потолок да взял с собою будничный пехтиль и ступу яги-бурой. Вот перед вечером приходит яга-бура, прямо сунулась в коник и вытащила жаркое; поела всё, собрала все кости, разложила их на земле рядом и начала по ним кататься, а про дочь и не встрянётся думает, что она в другой избе шерсть прядёт. Вот яга, катаючись, приговаривает:
Любезная моя дочь! Выйди ко мне и покатайся со мною на Филюшкиных косточках!
А Филюшка с потолка кричит:
Покатайся, мать, поваляйся, мать, на дочерниных косточках!
А, ты там, разбойник? Постой же, я тебе задам! заскрипела зубами, застучала ногами и лезет на потолок. Чуфилюшка не испугался, схватил пехтиль и со всего маху ударил её по́ лбу: яга лишь брыкнула наземь.
Тут Филюшка залез на крышу; увидал, что летят гуси, он и кричит им:
Дайте мне по перышку, я сделаю себе крылышки.
Они дали ему по пёрышку; он и полетел домой. А до́ма его уж давным-давно за упокой поминают; потом, как увидали его, все несказанно обрадовались и вместо упокойной затеяли превесёлую гульбу и стали себе жить-поживать да больше добра наживать.
Ивашко и ведьма
Жил себе дед да баба, у них был один сыночек Ивашечко; они его так-то уж любили, что и сказать нельзя! Вот просит Ивашечко у отца и матери:
Пустите меня, я поеду рыбку ловить.
Куда тебе! Ты ещё мал, пожалуй, утонешь, чего доброго!
Нет, не утону; я буду вам рыбку ловить: пустите!
Баба надела на него белую рубашечку, красным поясом подпоясала и отпустила Ивашечка.
Вот он сел в лодку и говорит:
Челнок поплыл далеко-далеко, а Ивашко стал ловить рыбку. Прошло мало ли, много ли времени, притащилась баба на́ берег и зовёт своего сынка:
А Ивашко говорит:
Челнок приплыл к бережку; баба забрала рыбу, накормила-напоила своего сына, переменила ему рубашечку и поясок и отпустила опять ловить рыбку.
Вот он сел в лодочку и говорит:
Челнок поплыл далеко-далеко, а Ивашко стал ловить рыбку. Прошло мало ли, много ли времени, притащился дед на́ берег и зовёт своего сынка:
А Ивашко:
Челнок приплыл к бережку; дед забрал рыбу, накормил-напоил сынка, переменил ему рубашечку и поясок и отпустил опять ловить рыбку.
Ведьма слышала, как дед и баба призывали Ивашку, и захотелось ей овладать мальчиком. Вот приходит она на́ берег и кричит хриплым голосом:
Ивашко слышит, что это голос не его матери, а голос ведьмы, и поёт:
Ведьма увидела, что надобно звать Ивашку тем же голосом, каким его мать зовёт, побежала к кузнецу и просит его:
Ковалику, ковалику! Скуй мне такой тонесенький голосок, как у Ивашкиной матери; а то я тебя съем!
Коваль сковал ей такой голосок, как у Ивашкиной матери. Вот ведьма пришла ночью на бережок и поёт:
Ивашко приплыл; она рыбу забрала, его самого схватила и унесла к себе. Пришла домой и заставляет свою дочь Алёнку:
Истопи печь пожарче да сжарь хорошенько Ивашку, а я пойду соберу гостей моих приятелей.
Вот Алёнка истопила печь жарко-жарко и говорит Ивашке:
Ступай, садись на лопату!
Я ещё мал и глуп, отвечает Ивашко, я ничего ещё не умею не разумею; поучи меня, как надо сесть на лопату.
Хорошо, говорит Алёнка, поучить недолго! и только села она на лопату, Ивашко так и барахнул её в печь и закрыл заслонкой, а сам вышел из хаты, запер двери и влез на высокий-высокий дуб.
Ведьма приходит с гостями и стучится в хату; никто не отворяет ей дверей.
Ах, проклятая Алёнка! Верно, ушла куда-нибудь играть.
Влезла ведьма в окно, отворила двери и впустила гостей; все уселись за стол, а ведьма открыла заслонку, достала жареную Алёнку и на стол: ели-ели, пили-пили и вышли на двор и стали валяться на траве.
Покатюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись! кричит ведьма. Покатюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись!
А Ивашко переговаривает её с верху дуба:
Покатайся, поваляйся, Алёнкина мясца наевшись!
Мне что-то послышалось, говорит ведьма.
Это листья шумят!
Опять ведьма говорит:
Покатюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись! а Ивашко своё:
Покатися, повалися, Алёнкина мясца наевшись!
Ведьма посмотрела вверх и увидела Ивашку; бросилась она грызть дуб тот самый, где сидел Ивашко, грызла, грызла, грызла два передних зуба выломала и побежала в кузню. Прибежала и говорит:
Ковалику, ковалику! Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!
Коваль сковал ей два железных зуба.
Воротилась ведьма и стала опять грызть дуб; грызла, грызла, и только что перегрызла, как Ивашко взял да и перескочил на другой, соседний дуб, а тот, что ведьма перегрызла, рухнул наземь. Ведьма видит, что Ивашко сидит уже на другом дубе, заскрипела от злости зубами и принялась снова грызть дерево; грызла, грызла, грызла два нижних зуба выломала и побежала в кузню. Прибежала и говорит:
Ковалику, ковалику! Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!
Коваль сковал ей ещё два железных зуба. Воротилась ведьма и стала опять грызть дуб. Ивашко не знает, что ему и делать теперь; смотрит: летят гуси-лебеди; он и просит их:
Пущай тебе середине во́зьмут, говорят птицы.
Ивашко ждёт; летит другое стадо, он опять просит:
Пущай тебя задние во́зьмут.
Ивашко опять ждёт; летит третье стадо, он просит:
Гуси-лебеди подхватили его и понесли домой, прилетели к хате и посадили Ивашку на чердак.
Рано поутру баба собралась печь блины, печет, а сама вспоминает сынка:
Где-то мой Ивашечко? Хоть бы во сне его увидать!
А дед говорит:
Мне снилось, будто гуси-лебеди принесли нашего Ивашку на своих крыльях.
Напекла баба блинов и говорит:
Ну, старик, давай делить блины: это тебе, дед, это мне; это тебе, дед, это мне
А мне нема! отзывается Ивашко.
Это тебе, дед, это мне
А мне нема!
А ну, старик, говорит баба, посмотри, щось там таке́?
Дед полез на чердак и достал оттуда Ивашку. Дед и баба обрадовались, расспросили сына обо всём, обо всём и стали вместе жить да поживать да добра наживать.
Терёшечка
Худое житьё было старику со старухою! Век они прожили, а детей не нажили; смолоду ещё перебивались так-сяк; состарились оба, напиться подать некому, и тужат и плачут. Вот сделали они колодочку, завернули её в пелёночку, положили в люлечку, стали качать да прибаюкивать и вместо колодочки стал рость в пелёночках сынок Терёшечка, настоящая ягодка! Мальчик рос-подрастал, в разум приходил. Отец ему сделал челночок. Терёшечка поехал рыбу ловить; а мать ему и молочко и творожок стала носить. Придёт, бывало, на берег и зовёт:
Терёшечка, мой сыночек! Плыви, плыви к бережочку; я, мать, пришла, молока принесла.
Терёшечка далеко услышит её голосок, подъедет к бережку, высыпет рыбку, напьётся-наестся и опять поедет ловить.
Один раз мать говорила ему:
Сыночек, милочка! Будь осторожен, тебя караулит ведьма Чувилиха; не попадись ей в когти.
Сказала и пошла. А Чувилиха пришла к бережку и зовёт страшным голосом:
Терёшечка, мой сыночек! Плыви, плыви к бережочку; я, мать, пришла, молока принесла.
А Терёшечка распознал и говорит:
Дальше, дальше, мой челночок! Это не родимой матушки голосок, а злой ведьмы Чувилихи.
Чувилиха услышала, побежала, доку сыскала и добыла себе голосок, как у Терёшечкиной матери. Пришла мать, стала звать сына тоненьким голоском:
Терёшечка, мой сыночек, плыви, плыви к бережочку.
Терёшечка услышал и говорит:
Ближе, ближе, мой челночок! Это родимой матушки голосок.
Мать его накормила, напоила и опять за рыбкой пустила.
Пришла ведьма Чувилиха, запела выученным голоском, точь-в-точь родимая матушка. Терёшечка обознался, подъехал: она его схватила, да в куль, и помчала. Примчала в избушку на курьих ножках, велела дочери его сжарить; а сама, поднявши лытки, пошла опять на раздобытки. Терёшечка был мужичок не дурачок, в обиду девке не дался, вместо себя посадил её жариться в печь, а сам взобрался на высокий дуб.
Прибежала Чувилиха, вскочила в избу, напилась-наелась, вышла на двор, катается-валяется и приговаривает:
Покатаюсь я, поваляюсь я, Терёшечкиного мяса наевшись!
А он ей с дуба кричит:
Покатайся, поваляйся, ведьма, своей дочери мяса наевшись!
Услышала она, подняла голову, раскинула глаза на все стороны нет никого! Опять затянула:
Покатаюсь я, поваляюсь я, Терёшечкиного мяса наевшись!
А он отвечает:
Покатайся, поваляйся, ведьма, своей дочери мяса наевшись!
Испугалась она, глянула и увидела его на высоком дубу. Вскочила, бросилась к кузнецу:
Кузнец, кузнец! Скуй мне топорок.
Сковал кузнец топорок и говорит:
Не руби же ты остриём, а руби обухом.
Послушалась, стучала-стучала, рубила-рубила, ничего не сделала. Припала к дереву, впилась в него зубами, дерево затрещало.
По небу летят гуси-лебеди; Терёшечка видит беду, видит гусей-лебедей, взмолился им, стал их упрашивать:
А гуси-лебеди отвечают:
Ка-га! Вон летит другое стадо, поголоднее нас, оно тебя возьмёт, донесёт.
А ведьма грызёт, только щепки летят, а дуб трещит да шатается. Летит другое стадо. Терёшечка опять кричит:
Гуси-лебеди! Возьмите меня, посадите меня на крылышки, донесите меня к отцу, к матери; там вас накормят-напоят.
Ка-га! отвечают гуси. За нами летит защипанный гусенёк, он тебя возьмёт, донесёт.
Гусенёк не летит, а дерево трещит да шатается. Ведьма погрызёт-погрызёт, взглянет на Терёшечку оближется и опять примется за дело; вот-вот к ней свалится!
По счастью, летит защипанный гусенёк, крылышками махает, а Терёшечка-то его просит, ублажает:
Гусь-лебедь ты мой, возьми меня, посади меня на крылышки, донеси меня к отцу, к матери; там тебя накормят- напоят и чистой водицей обмоют.
Сжалился защипанный гусенёк, подставил Терёшечке крылышки, встрепенулся и полетел вместе с ним. Подлетели к окошечку родимого батюшки, сели на травке. А старушка напекла блинов, созвала гостей, поминает Терешечку и говорит: