Это просто привычка, развёл руками Таманцев. Ты прав, эти записи также никому не нужны
Знаешь, Сергей Петрович, Лекарев-младший шагнул к двери, я в школе к огорчению родителей жутко не любил литературы Потому что сплошь она населена была нытиками и лодырями, а нормальные люди исчислялись Бульбой да Болконским. И тот, последний в смысле, не без придури.
А я очень напоминаю тебе население нелюбимой тобой литературы? вновь усмехнулся Таманцев.
Именно! Александр с досадой вышел из Бирюкова лежбища, ругая себя, что послушал мать и вопреки отцовскому заверению в бесполезности этого визита, решился пойти к этому странному человеку с ясными глазами и мутной душой. У крыльца облаяла его басом вторая таманцевская овчарка, и ей тотчас откликнулась из дома первая. Не человечье жильё, а псарня! Прав был отец, если уж матери-дипломатке, ко всякой душе ключ подобрать умевшей, до этого собачьего сердца достучаться не удалось, то и напрасен труд!
Таманцев видел в окно удалявшуюся по сугробам высокую, дородную фигуру молодого фермера. Присвистнул чуть, успокаивая своих собак.
Полно брехать, это хороший человек. Жизнь его не обломала ещё как нас. Потому и не понять ему нашей нелюдимости Жаль их Столько сил их семейством в захолустье это вложено, столько сделано. А зачем? «А мы сеяли-сеяли, а мы вытопчем-вытопчем» Что толку строить что-либо, если назавтра придёт каток и сметёт с лица земли всё, что ты строил, а заодно и тебя раскатает без жалости. Если вдуматься, то вся история состоит из этого. Великие светочи, собиратели-устроители создавали великие государства, империи. А потом приходили геростраты и обращали их создания в прах. А всё-таки жаль Их жаль, а в них себя Были ж когда-то и мы рысаками, правда, Кряж?
Кряж согласно заворчал и положил медвежью голову на колени Сергею: как всякая хорошая собака, он всегда понимал своего хозяина, и всегда был согласен с ним.
Таманцев не любил, когда кто-то нарушал его затвор. Особенно, если этот кто-то пытался проникнуть в его душу, разбудить в ней надежно запечатанные прежние чувства и желания. Визит Лекарева-младшего был как раз из таких самых неприятных визитов. Всколыхнулась, раздражая нервы, неуёмчивая память. Раздевшись по пояс, Сергей вышел из дома, растёрся снегом и, взяв лопату, принялся чистить дорожки от снега. Однако, и этот труд не давал ему столь желанного забвения.
Сергей Таманцев родился в Н-ске. Отца он не помнил, с матерью они расстались через год после его рождения. Мать, конечно же, во всём винила отца, называя его не иначе, как подлецом и мерзавцем, что детское сознание не без боли усвоило. Мать была очень хороша собой. Высокая, стройная, яркая. Она не походила на советских женщин и, пожалуй, куда органичнее смотрелась бы в новом времени. И это время больше подошло бы для неё, столь далёкой от всего «общественного» индивидуалистки, любившей жить весело и ярко. Н-ск позднесоветских времён не давал достаточного простора для такой жизни.
Мать работала чертёжницей, но умудрялась быть всегда хорошо одетой, посещать все концерты, кинопремьеры, выставки, спектакли. Гардероб справляла ей тётя Паша старшая сестра, жившая с нею. Странно, лишь многие годы спустя, Сергей понял, какую огромную роль играла в его с матерью жизни тётя Паша. А в детстве вовсе не ощущалось этого. Тётя Паша была в их доме, словно, стыдно сказать, прислуга. А ведь это был в такой же мере её дом, что и матери
Тётя Паша была старше матери на 8 лет. Она и вырастила мать, когда обе они остались сиротами. Бросила учёбу, работала на заводе лишь бы любимая сестра Риточка ни в чём не нуждалась. Сестру тётя Паша боготворила. Неказистая, начисто лишённая самолюбия, она полностью посвятила себя своей Риточке и её сыну. А Риточка смотрела на неё свысока, прятала от глаз своих друзей, стеснялась её необразованности и простосердечия. Мать и сама не имела высшего образования, но компенсировала это знанием всех светских новостей и прочих предметов, необходимых, чтобы поддерживать разговор в «приличном обществе».
А что знала тётя Паша? Ничего особенного Как поддерживать дом, как готовить вкуснейшие обеды и ужины (ничего лучшего не доводилось Сергею есть в своей жизни), как в домашних условиях на швейной машинке шить платья и костюмы последней моды, в которых затем щеголяла мать, как заботиться о детях
В детстве мать проводила с Сергеем мало времени. Она была очень требовательна к сыну, к его учёбе, манерам, внешнему виду. Гордая, амбициозная женщина, она мечтала о большом будущем для своего единственного чада. В остальном же воспитанием мальчика занималась тётя Паша, регулярно получавшая от матери нагоняи, что она портит ребёнка.
Как теперь видел Сергей их с тёткой комнату. Зимний вечер, валит хлопьями снег за окном Он лежит в постели с ангиной и высокой температурой. И ему безумно хочется, чтобы рядом была мама. Чтобы она посидела рядом, приласкала, почитала интересную книжку За дверью слышен стук её каблуков. Значит, опять уходит куда-то В театр или на концерт Ей всегда есть, куда пойти. Раздаётся телефонный звонок, и высокий, сочный голос матери игривым тоном сетует на погоду и благодарит кого-то, кто, видимо, обещает за ней заехать.
Дверь в комнату отворяется, и в неё сперва входит облако духов, а следом сама мать ослепительно красивая, в новом платье, которое тётя Паша закончила шить три дня тому назад, исколов все руки. Матери оно очень идёт. Хотя ей идёт всё
Ну, что, как ты, Серёжа? Паша, ты плохо его лечишь! Он много пропустит в школе, а скоро конец четверти!
Я делаю всё, что доктор сказал, тихо откликается Паша. Риточка, не волнуйся. Волчок у нас крепкий и умный, и с ангиной справится, и с уроками. Ты сама-то закутайся потеплее, не простудись!
Меня подвезут!
С улицы раздаётся гудок автомобиля.
Это за мной! сияюще улыбается мать, целует Серёжу и исчезает, оставляя на память о себе облако духов
Ни разу тётя Паша не укорила её, не повысила на неё голос, не выказала своего неудовольствия Она вообще никогда не жаловалась, никогда никого не осуждала.
Ну, что, серенький волчок, выпьем лекарства, запьём чаем с малиновым вареньем и будем читать? А когда ты поправишься, я испеку тебе твой любимый пирог с черникой!
А мама? с трудом спрашивает Серёжа.
Мама поздно будет. У неё сегодня премьера.
Сергею было обидно. Почему матери всегда важнее его какие-то театры, какие-то друзья, гости? Почему кто-то всё время похищает у него его маму?
Позже он понял, что мать изо всех сил пытается устроить свою незаладившуюся из-за отца личную жизнь. Но ей это никак не удавалось. Чем больше проходило лет, тем меньше оставалось надежд. Мать становилась раздражительной, постоянно жаловалась на плохое самочувствие, хотя доктора не находили у неё никаких болезней.
Что со мной не так? как-то спросила она у тёти Паши, думая, что сына нет дома. Ну, ладно ты, ни красоты, ни образования Но я? Я?! Конечно, у меня ребёнок. Мужиков это всегда отпугивает. Но ведь всего один! И он бы не был им обузой. В конце концов, он мог бы жить с тобой, а ко мне приезжать на выходные
Тётя Паша, как обычно, утешала свою Риточку, ничуть не обижаясь на неё, а, вот, Серёжа с той поры затаил в душе обиду-занозу. Оказывается, мать считает его помехой своему счастью и готова отказаться от него ради какого-то чужого человека! Может, не таким уж и мерзавцем был отец? Может быть, мать сама сделала что-то, что он не смог простить? Сергей был уже достаточно взрослым, чтобы понимать многие вещи
Что бы тогда уже было не оценить тепло и заботу тёти Паши? Но нет, её хлопоты и ласка казались чем-то самим собою разумеющимся. «Тётка, постирай! Тётка, подай!» Сказал ли он ей хоть одно хорошее, благодарное слово? Приласкал ли, как того заслуживала она, эта безропотная служительница их семьи? Нет, даже в голову не пришло
Сергей никогда не видел тётю Пашу праздной, она всегда чем-то была занята. И никогда для себя. Только для кого-то. Если не для сестры и племянника, то для дальних родственников, соседей, знакомых и вовсе незнакомых Она всех жалела, всем стремилась помочь, никому не могла отказать. Тётю Пашу знали все бездомные кошки и собаки, которых ходила она каждый день кормить. Под её окном всегда кружило много птиц, и им тоже не было отказа в хлебе, крупе, семечках
Не стоит село без праведника. То, что его тётка была именно таким праведником, праведницей, Сергей понял, только когда её не стало. Сдавать она стала внезапно и стремительно. Но и тогда ни на что не жаловалась. Не просила помощи, не пыталась избавить себя хоть от каких-то обязанностей. За неделю до смерти тёти Паши мать сутки не поднималась с постели, жалуясь на головную боль, и уже прозрачная от худобы, едва державшаяся на ногах сестра хлопотала вокруг неё, заботливо слушая её жалобы. А за день до смерти с температурой 39,3 тётя Паша готовила свой фирменный борщ. Даже мать смутилась:
Ты бы, Паша, отдохнула, я бы сама приготовила
Вот, помру, тогда самкать будете, был ответ.
Даже тогда это «помру» не воспринялось всерьёз. Почему-то казалось, что тётя Паша просто не может умереть, что она вечная.
На другое утро она каким-то необъяснимым усилием воли заставила себя выйти на улицу, покормить собак, котов, птиц Некоторое время она сидела во дворе на лавке, подставив солнцу иссохшее морщинистое лицо. Птицы кружили вокруг неё, садились ей на плечи, на колени, клевали с ладоней. А потом тётя Паша вернулась домой, прилегла на свой маленький диванчик и больше не встала.
На её похороны собралось много людей, и все вспоминали о ней что-то хорошее. В тот день Сергей впервые видел слёзы матери. Та не плакала даже, а захлёбывалась рыданиями.
Как?! Как мы теперь будем жить?!
Жизнь, действительно, сразу переменилась. И не потому, что внезапно оказалось, что всё в доме нужно делать самим: готовить, стирать, убираться. Но потому, что из дома ушёл свет. Ушло тепло. Ушла любовь. Дом опустел, осиротел без тёти Паши, и вдруг оказалось, что это было именно её дом, и всё в нём держалось на ней.
А скоро дом покинул и Сергей. Вместе с другом Юркой они отправились покорять Москву.
Москва, как много в этом звуке Слилось для трепетной души провинциала. Да ещё амбициозного провинциала. Да ещё в эпоху перемен, которых требовали сердца! И сердца Сергея и Юрия требовали! Приближался 1991 год, уже завоёвывала экраны и газетные полосы провозглашённая гласность, оказавшаяся на деле полугласностью. Уже трещали опоры режима, а заодно и уродливые швы лоскутного большевистского одеяла под названием СССР, подменившего единое полотно России О том, какой кровью и разрухой придётся оплачивать перемены, думали меньше всего. Думали о высоком. О том, как, скинув гнёт красных маразматиков, страна расцветёт, и какие откроются перспективы
Ну, ладно, вчерашним школярам подобный прекраснодушный наив был простителен. Что взять с мальчишек? Но ведь и люди, умудрённые опытом, по полжизни отшагавшие, предавались тем же мечтам, также нетерпеливо стремились к переменам и отчего-то думали, что именно они в итоге окажутся у кормила и наведут порядок.
На самом деле подобные «перемены» всегда лишь внешне выглядят стихийными. За кулисами всё уже разделено, роли распределены. И роли романтиков революций всегда оказываются в итоге весьма жалкими. Скажем, как у зверушек из мультфильма про «Бременских музыкантов», которых не пустили на свадьбу
Но сознание это приходит всегда запоздало. А к некоторым и вовсе не приходит.
Тот период предвкушения чего-то грандиозного, пьянящий и дарящий надеждами, даже теперь, несмотря на все плачевные итоги, вспоминался с ностальгией. В Москве быстро сложилась компания энтузиастов сам Сергей, Юрий, в ту пору ещё собиравшийся служить одной лишь богине Клио, Рома Сущевский, пробовавший себя в режиссуре, музыкант Генка и ещё несколько студентов-романтиков, объединённых любовью к дореволюционной России. Деятельность развернули нешуточную. Добывали и распространяли правильную литературу, участвовали во всевозможных акциях, печатали листовки и раздавали их прохожим Юра что-то писал, Рома снимал Ну и, само собой, собирались, выпивали, обсуждали перспективы и способы обустройства Отечества, пели песни Цоя, Талькова, Высоцкого и другое-разное, декламировали стихи, которые только-только начли прорываться на страницы периодики. Гумилёва! Цветаеву! Сколько открывалось всего тогда водопад истинный, только успевай впитывать! Сергей успевал. Мать зря беспокоилась о его учёбе. Учёба давалась ему легко. Его память, его легкость восприятия новых предметов, его умение сразу вычленять, выхватывать главное в многостраничных текстах, избавлявшее от необходимости штудировать их целиком, его красноречие всё это обеспечивало ему первые позиции и в институте, и в общественном кружке, неформальным лидером которого он стал.
А ещё в ту пору в жизни Сергея появилась Вита В тот день, как всегда, собрались на квартире у Генки. Квартира на Арбате, четыре комнаты, огромная кухня Эту квартиру получили ещё дед и бабка Генки, старые большевики. А теперь их внук, пользуясь заграничной командировкой родителей, сотрудников торгпредства, превратил её в «штаб контрреволюции». Каких перемен не доставало этому сыну благополучных родителей, которому были открыты все пути? Вряд ли и сам он это знал. Своих бабушку и дедушку он любил и с уважением относился к их памяти. Друзья, пользуясь гостеприимством и хозяйской выпивкой и закуской, также не обостряли пикантного вопроса, в чью квартиру и на каких основаниях въехали новоявленные дворяне арбатского двора Генку мало интересовала политика. Он жил поэзией и музыкой. И ничего не нужно было ему, кроме его гитары и благодарной аудитории его песен. Хотя нет, еще справедливая Генкина душа жаждала, чтобы великая поэзия ХХ века, украденная у нас, была доступна не только интересующимся ею чадам выездных родителей и специалистам, но бурным потоком изливалась на всех. И он свято был уверен, что это станет очистительным дождём для поросших советским тернием душ, и от того благодатного дождя прорастут в душах прекрасные цветы Что взять с поэта-романтика? Добрейший Генка всегда был не от мира сего. И обладал, как ни странно, добродетелью покойной тёти Паши никогда никого не осуждал и был со всеми без исключения ласков и доброжелателен. И, стоит добавить, щедр. У него всегда можно было взять в долг в уверенности, что он никогда не поторопит с возвратом А на чей-нибудь совет поторопить безоружно улыбнётся: «Как же можно? Ведь если он не возвращает, значит, у него нет» Сколько паразитов пользовались этой превосходящий здравый смысл добротой и наивностью, знает один Бог.
Виту привёл в «штаб контрреволюции» сам хозяин. Он познакомился с ней на какой-то вечеринке, уже успел посветить ей две песни и, совершенно очарованный, привёл её в свой дом и представил друзьям. Вита училась во ВГИКе как нетрудно догадаться, на актрису. Прибалтка по отцу, она унаследовала от него нордическую внешность. Продолговатое, бледное лицо, тонкий нос, тёмно-зеленые глаза с немного странным разрезом, стройная шея, точёный подбородок В её походке, движениях была необычайна плавность, её улыбка и смех были сдержанными, ни малейшей развязности не позволяла она себе. В тот вечер они с Генкой пели дуэтом романсы. У Виты был низкий, глубокий голос, контральто, никого не оставивший равнодушным. Генка глядел на неё из-под своих очков с умилённо-восхищённым выражением и улыбался шире обыкновенного. Улучив минуту, Сергей подошёл к нему и спросил прямо: