Ничего, Санёк, дома отожрёмся. Сначала ко мне на недельку, мяском обрастём, с Анюткой познакомлю, и тебе деваху сыщем, отгудим за всё. И за всех.
Собираем готовые ленты в магазины и разносим по автоматам.
На мой пока не ставьте, кричу пацанам, Ромк, начинаем новую, на тридцать штук длиннее, сразу отсчитай и трассирующие через два подавай Кериму. Бабай, фугасы чередуй с бронебойками, маркировку проверяй.
Опять чего-то придумал, ворчит тот, другим трассеров не хватит.
Давай, давай, эт только на ночь, сам же обожаешь фейерверк.
Ромка качает головой, сваливая с рук охапку снарядов:
Погоришь когда-нибудь, командир не любит трюкачества.
Однако, и не запрещает. И потом, ты же знаешь, самодеятельности глупой и пустой сам не люблю, только расчёт и разумный риск.
Ну, а куда лишние тридцать упихивать будешь?
Начало сразу по жёлобу в приёмник заведём, вот в магазине уже и место для пятнадцати. Между бронёй и магазином деревянную распорку вставим, ватник кинем, и выкладывай остальные. Не дрейфь, я проверял, летят со свистом. Открой, лучше, Сене страшную тайну, а то неровён час обожрётся у себя на камбузе тушёнки, так и не узнает никогда.
Лопоухий кок Сеня поднимает голову и удивлённо таращит глаза:
Боцман, учти, «побакланить» придёшь чумичкой звиздану!
Ромка прикладывает руку к груди:
Ты ж менэ знаешь, Сэмен, яки тако похабство, медузу жрать буду, если хоть на трошки сбрешу.
Давным-давно, парни, когда ещё наш Сеня не был такой красивый и упитанный, косится на кока, тот насуплено трёт снаряды, служил при камбузе, пожирателем котлет и сгущёнки, Флинт, царствие ему небесное. Мудрый был котейка и одноглазый, крыс боялся, но Сеню уважал, видимо, за тяжёлые чумички и ту же слабость на сгущёнку.
Однажды, пока кормилец жонглировал тесаками-дуршлагами, исполняя сотворение чуда под названием «чем бы травануть братву», из опаски, случайно, попасть в щи, или в рыбные котлеты, в качестве фарша, Флинт созерцал эту картину, сидя на шкафу, над столом. Но, как войны имеют свойство заканчиваться, иногда, так и Сенино колдовство над выворотным зельем, завершилось. Поставил он лагун с компотом на стол остужаться, а сам в провизионку двинул, подумать, какую бы поганку на ужин замутить, ну, и сгущёночки хапнуть после тяжких трудов. В это время штурмана на мостике зевнули на пару румбов от курса рыскнули. Бортовая в скулу шибанула и градусов на двадцать корпус положила. Только только военно-морской циклоп собрался последовать за благодетелем, как его, вдруг качнуло, подбросило, Ромка сделал многозначительную паузу, и опустило в компот.
Все дико ржут. Семёну в тот момент не до смеху было, продолжает Ромка, облил себя двумя литрами сгущёнки; с камбуза дикий вой, посуда гремит, вода шипит. Пока он себя облизал и вышел всё уже стихло.
Ну, а дальше-то, дальше, что было?
Да, почти ничего. Сеня, правда, долго не мог понять, откуда в компоте волосы, за которые его в трюма загнали. Взрыв хохота сотрясает палубу.
Флинт облез сладкими клочьями, до последнего волосочка; вахтенные по ночам, говорят, часто слышали чей-то голос из рефрежераторной камеры: « вам бы хрен на сковородку, о бедные мои яички»!
Парни, держась за животы, сквозь слёзы стонут от смеха, и Семён громче всех.
Набив вторую ленту и уложив в цинковый магазин, втроём, еле тащим его на автомат. Расчехляем установку и готовим к зарядке. Протягиваю Ромке броник и каску, надень!
Зачем?
Не буржуйку дровами заправляем. Иди, садись за джойстик. Керимыч, вызови ПЭЖ, пусть запитают гидравлику через правый борт.
Ромка откидывает бронедверцы, устраивается на седле.
Я всего пару раз видел, как вы заряжаете.
Не сложней, чем байки травить, не дрейфь, я рядом.
Загорается индикатор правобортной магистрали питания.
Давай, Ром, запускай!
Щелчок, мягко зажужжали гидромоторы. Сажусь поудобней на броню.
Поехали помалу.
Послушная рукам на джойстике, башня стремительно, одновременно поднимая стволы, вращается на 300˚.
Перекинь на зарядку.
Готово.
Медленно, в холостую проверь.
Пошёл затвор, лапки, пружина; мягко клацнув, механизмы фиксируются.
Предохранители, оба, и стреляй.
Ромка щёлкает и нажимает на педаль. Грохает двойной удар.
Аут! С вас стольник, сэр!
За что?
Каждый выстрел 42 рубля, два ствола, остальное за удовольствие. Ромка улыбается:
С пенсии отдам.
Открываю приёмники на обоих, готов? Поехали
Закончив, навинчиваем на стволы пламегасители, чехлим и поднимаем красный флажок.
Пока на палубе прибираешь, кормовую батарею проверю. Потом партеечку в теннис сгоняем?
Добро!
Густая тропическая темнота обвально падает на короткие сумерки. Маришка усиливает её неотвратимость и грусть:
Сидим с Ромкой на кранце, вытянув ноги на фальшборт. Глубоко внизу еле ощутимо стучат дежурные дизеля. «Приготовление» ещё не сыграли, ловим последние минуты покоя.
Чего она тебе так нравится?
А она, Ромыч, наших кровей, славянка.
Где нас только нет? вздыхает и протягивает сигарету с «Марь-Иванной».
Странно, три месяца, а уже, кажется, что всю жизнь только и делали, что воевали. Да и война-то, какая-то В тепле на подушках спим, а через час поуши в дерьме и его же защищаем.
Они на этом говне весь соцлагерь рисом кормят.
Ну, разве ж это дело, Сань, чтоб не блевать не жрём сутками? На хрена нам сдались их вонючие достижения?!
Не шуми, особисты ещё не спят; после будем анализировать, сейчас выживать надо.
я видел твои глаза, ты ж маньяк, когда ствол берёшь, механизм с ЧПУ
нет, Ром, смерти боюсь, как и все, но чтоб от глупой случайности, не сдохнуть, приходится опережать ситуёвину, хоть на мгновенье. Хотя, и, умного с достойным, за что можно, и не жалко не вижу. А то, что кумарит на стволах и на крови, изврат какой-то, неизлечимый; нас такими сделали, показав наше внутреннее устройство
Сидите, сидите, подходит Петрович.
Да не прячьте вы, а то никто не знает. Садится рядом.
Без этого здесь никак нельзя, неизвестно, что с нами завтра будет. Иначе все тронемся. Мы сами в каютах, втихую заливаем. Калеки мы все, и другими уже не будем. Никогда И не пацаны вы уже, на десять лет любого сверстника
Два коротких и длинный предварительного «слушайте все» переходит в долгий несмолкающий «боевой тревоги». Подрываемся дружно, нам всем на бак.
Ещё не смолк топот многих десятков ног, как зажужжали РЛС, ожили пусковые и гидравлика в ракетных погребах, реактивные бомбомёты глотают, одну за одной, стокилограммовые сигары; сотни механизмов пришли в действие. Внутренняя трансляция разносит: «Корабль к бою и походу приготовить!»
Чехлы в барбет, аккуратно расстилаю, пусть гильзы мягко валятся, не люблю, когда звенят. Постоянно удивляюсь: не слышу самих выстрелов, только лязг работающих механизмов и звон гильз об палубу.
Крутанул пару раз башню, задрал стволы на «тридцать», проверил зарядку, предохранитель и доложился. Жду. Трель «аврала» предваряет старпомовский голос «швартовым командам по местам швартового расписания!»
Жилет, рукавицы и к Ромке, мы с ним в баковой команде. Он уже выбирает швартовы. Виток к витку ложится на вьюшку толстая, с руку, манильская пенька. За десять минут управляемся с «вперёд» и «назад» смотрящими концами. Наконец, в клюзе последний оган; аут!
Полуторатысячетонный плавучий боевой монстр, скрывающий под лёгкими, стремительными и даже изящными обводами, ураганную мощь, вздыхая жаждущими работы дизелями, приготовился к прыжку, замер. Висит, лишь, на двух швартовых на юте и на баке. Выстроившись, ждём. По причалу, уже не шагом, но ещё и не бегом, приближаются командир с замполитом. С грохотом за ними втягивается трап. Проверяется машинный телеграф, дублируются команды. Наконец, разрешающая «команды числить!». И следом, «отдать кормовой! Право тридцать, правый самый малый вперёд, стоп!»
Корма медленно отходит, увеличивая просвет между бортом и причалом. Нос накатывается на пирс, ослабевает, только что звеневшая струной, последняя связующая с землёй нить.
«Отдать носовой!» Ромка, не давая канату упасть в воду, быстро и ловко принимает конец.
«Носовой на борту!» «Руль прямо, оба малый назад, швартовым командам встать к борту!»
Набирая инерцию, корабль по прямой отходит от причала к середине гавани.
«Флаг перенести!» Над надстройкой мостика взвивается милый сердцу каждого причастного к ВМФ бело голубой с алой звездой, шёлковый лоскуток военно-морской флаг. На причале командование дивизиона и представители штаба, замерли, вскинув руки к козырькам. Красивая и приятная традиция встречать и провожать корабли.
«Право сорок, правый средний назад, левый средний вперёд!» Корма окутывается дизельной отработкой, мелко задрожала палуба. Стоя на месте, корабль виртуозно разворачивается на «пятке». «Право сорок пять, оба малый вперёд! Право тридцать! Право десять, руль прямо!»
«Торгаши» короткими гудками приветствуют «высший пилотаж» русского кэпа.
Никогда их не забуду, эти трогательные и волнующие минуты, и как бы не было горько и тяжело после, всегда буду благодарен судьбе за эти мгновения и принадлежность к великому братству ВМФ.
Проходим боновое заграждение, басовито гуднув, встречный сухогруз медленно вползает в створ. С крыла мостика Мамонт обменивается с постом у ворот световой морзянкой. Звякнул телеграф, команд из рубки не слышно. Лёгкая зыбь внутренней акватории сменяется длинной пологой волной, мягкая килевая качка, поднимая и опуская нос, сообщает: море!
«Внимание всем! Говорит командир корабля! Товарищи матросы, старшины, мичманы и офицеры! Корабль выходит в район боевого патрулирования. С двадцать два местного приступаем к выполнению боевой задачи по защите интересов дружественного нам государства. Данной мне властью объявляю действие законов военного времени и боевого расписания устава Военно-Морского Флота Союза Советских Социалистических Республик! Благодарю всех за слаженную подготовку и выход».
«Оба средний вперёд!»
«Отбой боевой тревоги, швартовое оборудование по походному, первой боевой смене заступить! Подвахте отдыхать, через ноль пять полное затемнение».
Помогаю Ромке собирать кранцы и чехлы с вьюшек в выгородку за волноломом.
Каримыч, топай отдыхать, в ноль два сменишь; бушлат-то оставь! Нагрею для тебя, и к Сене загляни пусть расход оставит на плите.
Далёкий уже берег, темнеющий за кормой, провожает серый призрак, несущийся по чёрной ртути аморфного стекла навстречу неизвестности.
Стою у носового клюза. Крайняя носовая точка, моё любимое место. Снизу форштевень отваливает тёмные пласты, отороченные белой пеной, впереди безбрежная гладь. Люблю здесь «зависать» в любую погоду. В этом месте самая высокая амплитуда взлётов-падений при качке, как бы паришь, описывая контур волн, словно, альбатрос, не касаясь их. И шум ветра со свежестью солёной волны, зелёной на солнце, а набежит тучка и плеснёт искрящейся сталью. Все эти признаки жизни океана внушают уважение и влекут, какой-то великой неразгаданной тайной. Не давая оторвать немигающих глаз, хоть ветер и выдавливает, тут же высушивая слёзы, от далёкого манящего горизонта. Люблю, когда ветер. В лицо.
Увеличивая обороты и накренив корпус, корабль начинает описывать правую циркуляцию, оставляя за кормой берег. Постепенно нарастает, похожий на авиционный вой и свист запущенных турбин. Явно, куда-то торопимся. Захожу за установку, чтоб из рубки не видели, и машу Сашку рукой. Кивком, когда он замечает, «спрашиваю» в чём дело. Изображает в руке удочку и проводит рукой по горлу.
Берег давно исчез, провалился стремительно и одномоментно в яму за горизонт; туда же скоро скатится солнце. К концу часа форсированного «полёта» в сторону открытого моря «боевая тревога» вносит разнообразие в реактивное звуковое оформление. Видимо РЛС «зацепили» что-то. Мамонту хорошо на мостике и так в курсе всего, плюс верхняя точка.
На горизонте уже различима разрастающаяся точка. Неожиданно разделяется, и на гребне белого буруна одна половинка стремительно уходит в сторону. Частой дробью гулко застучало по корпусу и надстройке. Разрывов нет пулемёт!
«Всем за броню! Левый тридцать, дистанция десять кабельтовых, цель надводная быстроходная скорость двадцать узлов, автоматы левого борта огонь!»
Присаживаюсь за башней в выгородке погреба, подтягиваю цинки с лентами. Каримыч нервно подёргивает стволами, ждёт команду и не выпускает из прицела еле видимое пятно. Рвут перепонки бьющие короткими, артустановки. Сквозь грохот еле слышна команда: «Дистанция тридцать кабельтовых, отбой БЧ-2, дистанция тридцать два кабельтова».
Чужак быстрее нас уходит в сторону нейтральных вод. «сорок кабельтовых». Ложимся на обратный курс правой циркуляцией.
« пятьдесят цель не просматривается».
«В отсеках и на боевых постах осмотреться и доложить!»
Вроде, никого не задело. Почти вплотную подходим к дрейфующей моторной рыбацкой шхуне. На палубе, прямо на сетях застыли в неестественных позах пятеро окровавленных вьетнамцев.
Не высаживаемся. Обычно, минируют. Ложимся в дрейф, смолкают турбины, будем ждать спасательный буксир с сапёрами. Отбой не дают, быстро темнеет, прохладно. Керимыч прищурил под каской и так узкие глаза вперился в горизонт; не могу оторвать взгляд от тёмного призрака мёртвой шхуны, покурить бы.
«Команде посменно ужинать!»
Саня, иди, с утра ведь не ел.
Я быстро, Керим.
В кубрике тепло и тихо. Ромка доедает молочный суп. Будешь?
Нет, ток макароны пока горячие.
С трудом запихиваю в себя пару ложек.
Ты чего?
Видал? киваю на борт.
Ну и зря ты в крайности бросаешься, то «работаешь», как машина, то зацикливаешься на этом. Надо планку твоих сверхчувствительных датчиков ниже опускать.
Молчу. Ничего не хочется, даже говорить.
Не прошло и часа, как повторно сыграли «тревогу». Быстроходные катера шныряют вокруг, изредка обстреливают из пулемётов, оставаясь в темноте. Полусонного Керима, кутающегося в бушлат, отправляю покурить.
Ромыч, не ложился?
Хотел уже, да
Сидим на тёплой палубе, кинув под спину спасательные жилеты. Шлем с наушниками не снимаю.
Чего гидравлику-то не врубаешь?
На кой хрен? Ни зги не видно.
На «альбатросах» хорошо, электронные глаза стреляют, вздыхает Ромка.
Бабай придёт, посиди с ним за второго, на КП сгоняю.
Веером от надстройки разлетается сноп рикошетирующих трассеров. На мгновение ожил кормовой автомат, огрызнулся в темноту и умолк, не видя цели.
В рубке темнота, только шкалы приборов и экраны РЛС. Жужжат и пощёлкивают механизмы.
Старшина БЧ-2, прошу разрешения на КП-2
«на траверзе! Четыре кабельтова».
«Право двадцать, оба стоп!»
«На малом ходу. Описывает циркуляцию».
«Право пять, оба средний вперёд!»
Откуда-то из темноты рой светлячков. Барабанят и рикошетят от ограждения рубки.
«Право десять, оба стоп!»
Трогаю за плечо командира БЧ: товарищ лейтенант?
Ты чего своих бросил?
Там порядок, разрешите глянуть в инфравизор?
Валяй!
« дистанция четыре кабельтова, цель не движется»
Светло-зелёнй силуэт на сером фоне. Больше торпедного катера, наверняка на крыльях. Не отрываясь от резинки «обзора» старпом подаёт голос:
Ну что, старшина, слабо эту лоханку продырявить?
Вот, если б этот негативчик мне вместо прицела, может и искупал бы их.
Попробуй, только купать не надо, пригодятся.
Подаёт командиру БЧ ручную трубу:
Палыч, объясни, как пользоваться, и уже мне, будешь готов доложишь.
Есть!
Керим, снимай жилет и бушлат.