С этими словами облик Добрады покрылся светлым облаком и она исчезла, а Богорис, сев на коня, поспешил на избавление супруги и отечества.
У городских ворот он увидел Зиланта, устремившегося на мою матушку, но тот был вновь удерживаем невидимой силой. Царь поспешил; чудовище видит его обнажающим меч и испускает пламя, сожигающее все окрестности. Все встречающееся ему погибает. Сам Богорис почувствовал жар и вылил на себя священные воды Буга-реки. В одно мгновение пламя лишается своего жара, и меч уже занесен для удара Но Зилант приподнялся на хвосте, и князь не мог отсечь ему ничего, кроме одной головы. Та упала и окропившись черной ядовитою кровью и превратилась в камень. Чудовище испустило страшный рев и пустилось в бегство; Богорис настиг его, но Зилантовы крылья унесли его от ударов. Боевой конь князя мчался подобно ветру через поля, через речку, до самой горы; князь побуждал его прервать полет змиев и погубить его чародейную силу, он почти зацепил мечом и вторую голову, но чудовище скрылось в пропасти, похоронив там и труп свой и саму память о Сарагуре.
Родитель мой огорчился, видя старания свои безуспешными, но, подумав, счел произошедшее неминуемым определением судеб. Он оставил провидению будущий жребий государства своего и радовался, что освободил его от опустошителя. По возвращении он нашел Куридану невредимой и освободил её от тревог о себе. На досуге он передал ей всё, сказанное ему Добрадой и, как ему и было завещано, определил меч свой в оружейную палату. Остаток века их прошел в благоденствии. Я узнала предстоящую мне судьбу от Тугарина из уст моей родительницы и получила данный ей некогда Добрадой талисман, а брат мой Тревелий тогда же получил болгарский престол.
Страх перед храбростью моего отца Богориса не скоро исчез из памяти наших неприятелей, это принесло болгарам много лет мира. Брат мой был государь правосудный и любим подданными. Нежность его ко мне составляла все мое утешение, мы не могли быть ни часу порознь.
Однажды, прогуливаясь с ним, услышали мы, что на полях близ Боогорда произошло чудное приключение в природе. Тревелий поехал туда, взяв и меня с собою. Мы увидели камень, имеющий точное подобие коня, который рос ежеминутно, так что на наших глазах достиг чрезмерной величины. Все удивлялись этой мнимой игре природы, но я, вспомнив слышанное от матушки моей о сказанном волшебницей Добрадой, поняла, что приближается начало моих бедствий, связанных с рождением Тугарина. От этого я пришла в столь великий ужас, что заметив это, брат мой счел, что я занемогла, и поспешил возвратиться. Едва успели мы отъехать сажен с двести, как почувствовали сильное землетрясение. Близстоящая Зилантова гора расселась надвое, и из расщелины появился страшный, в броню облаченный исполин; который невероятными шагами прошествовал к каменному коню, так что мы не успели еще ста сажен отъехать, как великан положил уже свою руку на коня. В мгновение ока тот вспыхнул жарким пламенем и ожил, что мы поняли по его необычайному голосу, ибо тот заржал так громко, что все лошади в колесницах наших попадали.
Только представь себе, сколь велик был трепет, всех тогда охвативший, и насколько он умножился, когда все мы увидели исполина, восседавшего на коне и скачущего с распростертыми руками прямо на нас. Какое тут спасение?! Всеобщий ужас не оставлял сомнений в том, что всем нам предстоит очутиться в пасти этого чудовища. Но убежать не было средств. Отчаяние возвратило нам мужество, и многие метнули стрелы в приближающегося великана, но те отскакивали от него, как от камня. Одна только стрела, выпущенная Тревелием ударила его в нос столь сильно, что он чихнул и, подхватив её, проглотил. После чего протянул было руки, желая схватить меня, но вдруг отдернул их назад так, словно обжегся, ибо стал дуть и плевать себе на ладони. Вторичное и третичное покушение его сопровождалось такой же неудачей, отчего великан пришел в великую ярость и, отъехав несколько назад, изрыгнул клятвы и ругательства. Пена била клубом изо рта его, подобного печному устью, и он с досады изгрыз себе пальцы в кровь. Наконец страшным голосом, от коего все принуждены были заткнуть уши, прокричал он моему брату: «Слушай, Тревелий! Вижу я, что мне не возможно взять сестру твою насилием, и для того я даю тебе три дня сроку, в которые ты должен будешь её уговорить, чтобы она отложила свои чары и добровольно согласилась быть моей женой; в противном же случае я из государства твоего сотворю непроходимую пустыню: города и деревни разорю и выжгу, всё живущее поем, а тебя самого разорву по суставам». Сказав это, он поворотился на своем коне и поскакал, дыхнув пламенем, отчего близстоящий дуб в мгновение обратился в пепел. Так он и скрылся в лесах, окружающих реку Каму.
Я пришла в себя не прежде, как в моих чертогах, и увидела брата моего, сидящего против меня в безмолвном ужасе. Тогда лишь поняла я, какая грозила мне опасность, если бы я не имела на себе талисмана, которому обязана была моим избавлением, и с той поры решила ни на минуту его с себя не снимать. Ведала я, чем можно бы спасти отечество мое, но помнила запрещение волшебницы, что с открытием тайны о таинственном мече стану неизбежной жертвой объятий великана. Этого было довольно для того, чтобы наложить на меня молчание, и брат мой, требующий моего совета, не получил в ответ кроме горьких слез, с которыми сообщал он свои, и, наконец, не зная, что начать, заключил требовать совета в Елабугском[13] оракуле, находящемся неподалеку от столичного города, на берегу реки Камы. Мы отправились в это святое место; по принесении в жертву обожаемому змию двух черных быков, введены были мы в капище. Брат мой задал вопрос: чем можно избавиться от нападения исполина Тугарина? Жрецы окружили божественного идола с кадилами, воспели песнь Чернобогу и с коленопреклонением просили о явлении через ответ средства к спасению их отечества. Идол поколебался и глуховатым голосом ответствовал: «Беды, терпение; поражение и победа; мечи, стрелы; утро вечера мудренее».
Ни князь, ни я, ни сами жрецы не могли растолковать этих божественно хитрых слов; однако уверяли нас, что точно такого ответа они и ожидали, что он очень хорош и непременно должен сбыться.
«Но что ж я должен предпринять согласно ему?» вопрошал Тревелий.
«Последуйте ему в точности, ваше величество», ответствовал верховный жрец. Мы не смели спорить с переводчиком Чернобога и отправились восвояси без всякого наставления, однако с надеждою.
Собран был тайный совет. Советники рассуждали, изъясняли, спорили, опровергали, доказывали и заключили, что с исполином следует сражаться, не давать ему ни ногтя моего, и наутро, по точной силе и разуму божественно не понимаемого ответа, отправить против Тугарина тысячу пращников, тысячу стрельцов, имеющих большие стрелы, и две тысячи вооруженных в панцири всадников. Что было заключено, было и исполнено: до свету еще выехал этот отряд. Целый день искали неприятеля, провозвестник охрип, крича противника Тугарин не появлялся. На другой день провозвестник начал укорять исполина в трусости, однако недолго пользовался этой дерзостью. Тугарин выехал, и ужас остановил слова на устах глашатая. Воины, видя, что должно начинать сражение без предисловия, ибо провозвестник молчал, пустили в него тысячу камней и тысячу стрел. Тугарин в это самое время очнулся, потому что едучи дремал, и зевнул; все камни и стрелы попали ему в рот, и он, не чувствуя, откуда сие происходит, харкнул и выплюнул их вон, сказав: «Какое множество здесь мух!»
Изумились воины, сочли, что он чародей, и порешили выпустить в него еще по тысяче камней и стрел в самый нос, ибо прекрасно знали, что этот способ отнимает силу у всякого чародея. Усугубили они свои крепость и искусство; выстрелы были произведены столь удачно, что разбили исполину нос до крови. Тугарин увидел, что произошло это не от мух, и пришел в великий гнев.
«О, так против меня выслано войско! вскричал он голосом, подобным грому. Итак, я должен с болгарами поступать по-неприятельски!»
Сказав это, начал он хватать руками воинов по десятку и больше и глотать целиком. Не было им спасения, все погибли, только человек с двадцать поспешно удалились на конях, в числе коих был и глашатай. Исполин, видя, что неловко ему ловить их с лошади, соскочил и побежал на четвереньках; в минуту достигнув беглецов, одним зевком он всех захватил и проглотил. Увидев, что уже никого не осталось, подумал он, что напрасно не оставил одного, чтоб приказать к Тревелию свои угрозы. Но приметил, что нечто у него под носом шевелится (то был бедный глашатай, который, держа в руках копье, не попался в рот исполину, ибо копье воткнулось тому в нос, когда он хватал их зевком, и окостеневшие руки удержали провозвестника висящим на копье), он снял его пальцами и, увидев, что это человек, посадил его на ладонь и, отдув из обморока, наказал ему следующее:
«Я оставляю тебе жизнь. Скажи ты своему князю, что я даю ему еще один день; если по прошествии его не согласится он отдать за меня сестру свою, то я в один месяц опустошу всю его землю. Ты видел, как я управляюсь с его воинами: целое войско его мне сделает затруднения не больше, чем эта кучка».
После этого опустил он его бережно на землю, но бедный провозвестник, со всею принятою в рассуждении его осторожностью, оглох от разговоров Тугариновых. Он явился ко двору и рассказал о происшедшем. Отчаяние умножилось, не знали, что делать, советы продолжались целую неделю, а между тем исполин опустошил почти всё Закамское царство. Крайность принудила брата моего вспомнить, что он князь, и забыть, что он родственник. Он заключил предать меня на избавление отечества и возвестил мне то в горчайших слезах. Послано было умилостивлять Тугарина и возвестить согласие на его требование. Исполин побежден был страстью, чтобы отвергнуть эту цену предлагаемого мира; он перестал поджигать селения и пожирать живущих и шествовал гордо к Боогорду. Князь Тревелий со множеством вельмож встретил его за городскими воротами; я была в отчаянии. Я вынуждена была дать мое слово, но с тем, что получит он мою руку не прежде, как приняв от какой-нибудь милосердной волшебницы вид и рост обыкновенного человека, поскольку мне было известно, что подобное случиться может не так легко. Я между тем могла убежать, дабы брат мой не сорвал с меня талисмана, ибо, невзирая на всю его ко мне горячность, мне следовало ожидать, что он лучше согласится лишиться сестры, чем дать себя разорвать по суставам. Любовь действовала в исполине и принудила без всякого размышления дать мне согласие. Он поклялся Чернобогом[14], что не приступит к браку иначе, как на моих условиях, и не только оставит неприятельские поступки против болгаров, но с сего часа вступает в услужение Тревелию. Радость в народе началась всеобщая; и поскольку исполина нельзя было ввести во дворец, отвели ему место в садах, где и задали ему великолепный пир. Тысяча быков была изготовлена для Тугарина, каковых он и съел до последней косточки. Сто печей хлебов и сто бочек вина, двести куф[15] пива убрал он на закусках, ибо за один раз совал он в рот по целой печи хлебов и куфу выпивал одним глотком.
Предсказание Добрады исполнилось. Брат же мой полюбил чудовищного Тугарина до крайности и из добродетельного государя сделался тираном. Не проходило и дня без пролития человеческой крови. Я терпела ужасные гонения и искала случая убежать. Не прошло и двух месяцев, и съестные припасы в государстве чрезвычайно вздорожали. Исполин из любви к Тревелию согласился кушать воздержаннее и довольствовался вместо хлеба и мяса одними дровами. До похищения моего на стол Тугаринов перерубили уже великие леса, и непроходимые леса Закамские превратились в великие степи. Наконец случай спас меня от бедствий: и я была похищена волжскими разбойниками.
«Подумай же, дражайший супруг, промолвила княгиня Милолика, окончив свою повесть, какая предстоит тебе опасность от Тугарина, когда он не только грозный мститель за Тревелия, но и ревнующий соперник твой! Однако только бегство за Буг-реку спасет тебя от его злобы. Я со своей стороны в безопасности: талисман делает его силу надо мной бездействующей». Затем увещивала она супруга поторопиться с бегством.
Владимир сетовал: невозможно было ему оставить государство свое на опустошение. Монарх, которого трепетал весь восток, который покорил всех враждующих соседей, который прославился своими добродетелями не меньше храбрости, мог ли он пуститься в бегство от одного богатыря? В сто раз легче для него была бы смерть. Но чем было ему возразить слезной просьбе милой жены? Чем противостоять чудовищу, укрепленному чародейством? Таковы были помышления, стесняющие его душу. Рассуждая о средствах к спасению, вспомнил он, что киевские стены при создании своем были кладены на извести, разведенной на священных водах реки Буга. Этого довольно было, подумал он, к пресечению исполину входа во город, и подобное же слышал он и от верховного жреца. Обрадовался Владимир, поспешил утешить тем свою княгиню и доказать ей, что безопаснее для него остаться в городе, чем выступить из оного. Милолика успокоилась, и не оставалось Владимиру, как только изобретать способ погубить исполина. Собран был военный совет, там изложены были обстоятельства, сказанные княгиней о Тугарине, и предсказание Добрады, что погибнет неприятель от руки богатыря, не рожденного матерью. Советники рассуждали, голоса разделились: одни советовали наслать на неприятеля всех киевских ведьм, другие предлагали крикнуть клич всем сильным и могучим богатырям, один только вельможа Святорад не соглашался ни на то, ни на другое. Он представлял князю, что он не больно-то верит колдовству и думает, что чужие богатыри не так скоро съедутся, чтоб упредили разорение, могущее произойти от исполина, так что лучше всего выбрать лучших витязей из своих и совокупными силами ударить на исполина. Владимир почти согласен был с его мнением и хотел только вопросить совета верховного жреца. Пошли в Перуново капище, потребовали молитв и наставления, чем избавиться от угрожающего бедствия. Жрец обещал всё; он лишь попросил на полчаса сроку; заперся в кумирнице и, выйдя, сказал:
Внимай совету богов, Владимир: потребно исполина Тугарина, рожденного змием, поймать, связать ему руки и ноги и принесть богам в жертву.
Но как такое может быть, великий отец? говорил Владимир.
Должно лишь поймать и связать его, чадо мое! отвечал жрец.
Сего-то мы и не разумеем, примолвил Владимир.
Тогда беды на вас великие и гнев богов, если вы его не поймаете, сказал жрец и пошел во внутрь капища делать приготовления к сожжению исполина.
Владимир же возвратился в недоумении и повелел Святораду кликать клич: кто выищется, чтобы отважиться выйти на исполина.
Множество выбралось витязей. Каждый желал по одиночке сражаться с исполином, поскольку в храбрых людях в России нет недостатка. Всякое преимущество рождает зависть, следовательно и в чести. Никто не хотел уступить друг другу чести сражаться первому. Спорили, бранились, и чуть не дошли до драки, если бы искусный Святорад, подоспев, не доказал витязям, что они спорят они понапрасну, что безумно сразиться с исполином со лба в лоб, что для победы потребно великое искусство, где силы не равны, и уговорил их напасть на богатыря совокупными силами.