Витязи выехали и увидели шатер исполина. Конь его показался им горою; тот ел, по обыкновению, белую ярую пшеницу, а Тугарин спал. Приметили они это по храпу его, подобному шуму вод на Днестровских порогах и заключили напасть на него до его пробуждения. Они слышали, что конь его зачарованный и говорит человеческим голосом, почему и начали красться исподтишка. Но осторожность коня обмануть оказалось весьма трудно. Конь заржал при их приближении, но богатырь продолжал спать. Они поспешили; конь закричал вторично, но опять Тугарин не пробуждался. Погибель была очевидна, хотя конь кричал, ревел и бил ногами в землю, и тут исполин пробудился было, но поздно было, ибо больше тысячи копий и мечей ударили в него со всех сторон, и одним только заколдованным своим латам обязан он был своею сохранностью, поскольку никакое оружие не пробивало их. Все копья и мечи переломались или отпрянули прочь. Исполин вскипел яростью, схватил двоих витязей, которые прежде ему попались в руки, и проглотил. Все устремились в бегство; великан же вскочил, сел на коня, погнался за ними, хватал почти руками, но не жалел и лошадей, и все спаслись за стенами города. За сто сажен от стен остановился конь Тугаринов. Исполин рассердился, избил коня, соскочил с него и побежал пешим, думая перескочить стену и истребить киевлян с их князем. Но чудная сила вод реки Буга, освятившая стены этого города, явила тогда свое действие: исполин по приближении обжегся исходящим от стен невидимым пламенем, рассвирепел ещё более и поклялся преодолеть всё и опустошить эту землю. Он покушался вторично, и в третий раз и обжегся весь, так что весь заревел от боли. Не в силах преуспеть, излил он ярость свою на окрестности; изрыгнутое им пламя опалило все поля и ближние деревни. Он пожирал людей и стада и не думал переставать, доколе не истребит всякую русскую тварь.
Между тем Владимир, взиравший со стен городских на происходящее, увидел чудо, произошедшее от стен киевских и опустошение, причиняемое исполином в государстве, равно как и невозможность удержать ярость Тугарина, поскольку даже отборные его витязи не могли победить врага. Он радовался бы, что сам в безопасности внутри города, если б не был добродетелен, но, взирая на гибель своего государства, пролил он слезы и пошел к верховному жрецу просить его об учреждении всеобщих молитв для умилостивления богов. Рассказал он жрецу про неудачу покушения и про страшную силу исполина, про производимые им опустошения и попросил об учреждении искупительных молитв.
Так вы не привели на жертву этого Тугарина? воскликнул жрец с досадой.
О том-то, батюшка, я и хочу просить богов, чтоб они открыли нам средство истребить его; ибо силы его сверхъестественны, сказал Владимир.
Истребить, то есть убить до смерти, а не принести в жертву? изумился жрец. Чадо! Боги гнушаются всяким бездушным приношением, его живым к алтарю привести следует и связанного.
Но я сообщал вам, что это невозможно и что
Нет ничего, ничего невозможного, приведите только его и не забудьте приказать связать его покрепче: боги уже досадуют, что их столь долгое время лишают вкушения сей сладкой жертвы, и за то послали на вас в казнь сего исполина.
Святой отец! сказал Владимир с досадой. Казнь эта богами послана была прежде, нежели получил я приказ привести исполина им на жертву. Следственно
О князь! Велико твоё хуление, но да не осквернюся
Своё последнее слово жрец сказал уже за дверями и оставил Владимира в немалой досаде.
В недоумении и горе князь возвратился в свои чертоги и вновь принялся возносить моления к бессмертным о спасении своего отечества, но боги не внимали просьбе его, и Тугарин продолжал опустошал прекрасные окрестности Киева. Недоумевали, что делать, и огорченный государь изливал скорбь свою в недра любезной своей супруги, которая также не осушала очей своих, источающих потоки слез. Весь Киев стенал, и не было никого, кто не терпел бы урона от этого нашествия: каждый потерял либо родственника, либо имение, случившихся вне стен киевских. В такой чрезвычайной напасти требовалась помощь только сверхъестественная.
Между тем Тугарин учинил новый пожар за городом. Все придворные выбежали на переходы чтобы вновь стать свидетелями ярости исполина и вдруг услышали, что широкие ворота заскрипели и на двор выехал смелый витязь. Доспехи на нем были ратные, позлащенные. В правой руке он держал булатное копье, на бедре висела острая сабля. Рассказывали о нём так: «Конь под ним, как лютый зверь; сам он на коне, что ясен сокол. Он на двор взъезжает не спрашиваючи, не обсылаючи. Подъезжает к крыльцу красному, сходит с коня доброго и отдает коня слуге верному. Сам идет в чертоги княженецкие, златоверхие. Слуга привязывает коня посреди двора, у столба дубового, ко тому ли золоту кольцу, а своего коня к кольцу серебряну». По всему придворные заключили, что новоприезжий должен быть роду непростого.
Между тем незнакомец входил во внутрь чертогов. Вельможи останавливают его и спрашивают с обыкновенною тогдашних времен вежливостью:
«Как звать тебя по имени? Как величать по отечеству? Царь ли ты, царевич или король, королевич, или сильный могучий богатырь, или из иных земель грозен посол?» и прочая.
Приезжий не удовлетворил их любопытству и ответствовал:
Если мне сказать вам о всем, то уже самому князю донесть нечего, и просил, чтоб учинили о нем доклад. Не смели его больше утруждать, донесли князю, и он впущен был пред очи Владимира.
На вопрос княжий, что он за человек и какую до него имеет нужду, ответствовал он:
Я называюсь Добрыня, Никитин сын, уроженец Великого Новгорода, и приехал служить тебе, великому государю.
Но как ты пробрался в славный Киев-град? И как пропущен был злым Тугарином?
Надёжа-государь! отвечал ему Добрыня. Доселе мне, молодцу, еще не было дороги заперты. Проезжал я горы высокие, проходил я леса тёмные, переплывал реки глубокие, побивал я силы ратные, прогонял я сильных, могучих богатырей мне ли робеть Тугарина? И я давно бы уже свернул ему голову, примолвил он, но я хочу учинить это пред твоим светлым лицом и по твоему слову княжеску, чтоб ты сам, государь, видел службу мою и пожаловал, велел бы мне служить при твоем лице.
Владимир удивился смелости, вежливости, дородству и красоте сего витязя.
Молодой человек, сказал он ему, так ты хочешь сразиться с Тугарином?
Для того, государь, и поспешал я в славный Киев-град, «дней и ночей не про сыпаючи, со добра коня не слезаючи».
Но знаешь ли ты, насколько трудно это предприятие?
Ведаю довольно, и если б оно меньше имело опасности, я послал бы исполнить оное одного своего Таропа-слугу.
Я хвалю твою отвагу, сказал Владимир, принимаю тебя в мою службу и обнадеживаю своею княжескою милостью, но не дозволю вдаться в таковую опасность, ибо ты мне пригодишься по своей храбрости и разуму в других случаях. Я имею довольно витязей смелости испытанной, но ни один из них не отважится сказать, чтоб он мог биться с Тугарином, поскольку это определено только для богатыря, не рожденного матерью.
Не рожденного матерью? подхватил Добрыня.
Именно так, отвечает князь и рассказал ему предсказание волшебницы Добрады.
В таком случае я имею великую надежду свернуть голову Тугарину, говорил Добрыня с улыбкою.
Неужели ты не имел матери? спросил Владимир с любопытством.
Позвольте мне рассказать мои приключения, продолжал Добрыня и, получив такое дозволение, начал.
Повесть Добрыни Никитича
Я хотя имел отца и мать, но в самом деле не был рожден моею родительницей. Потому что она, будучи мною беременная, во время путешествия от напавших разбойников получила удар саблею по чреву, так что я выпал недоношенный из умершей моей матери. Причем и родитель мой убит. Я погиб бы, если б великодушная волшебница Добрада не спасла меня, как она сама мне о том рассказывала. Я воспитан был ею на острове, где она имеет свое жилище, и остров сей находится на самом южном пупе земли[16]. В младенчестве моем поили меня львиным молоком и, с тех пор как я себя помню, не давали мне просыпать ни утренней зари, ни вечерней, меня заставляли кататься тогда по росе и после вымачивали в водах морских. Вследствие этого воспитания получил я такую силу, что шести лет мог выдергивать превеликие дубы из корня. Шесть седых старичков обучали меня всем известным семидесяти двум наречиям, звездочетству и воинским приемам, так что пятнадцати лет имел я счастье на опыте пред самою Добрадою отбить шесть мечей моих учителей и не допустить ни одного на себя удара. За это получил я от моей благодетельницы вот эти латы, которые до сих пор на себе ношу и ношение которых охраняет от всякого вреда, как обыкновенного, так и сверхъестественного. Я пал к ногам моей благотворительницы, принес ей благодарность в почтительных выражениях и просил, чтоб на всю жизнь не лишала меня своего покровительства.
Добрыня Никитич, сказала она мне, таково будет твое имя; ни ты не видал своих родителей, ни они тебя, и ты не рожден своею матерью, как уже известно тебе; посему боги, никогда не оставляющие чад праведных родителей, вручили мне тебя и повелели мне быть твоею матерью. Посему по имени моему будешь ты называться Добрынею, и отечество твое да будет от побед, которые ты совершишь в жизни своей; ибо ведаешь, что по-гречески Никита значит «победитель». Ныне вступил ты в возраст, способный ко всяким предприятиям, и мне осталось докончить воспитание мое только одними этими заповедями. Никогда не отступай от добродетели, ибо, уклоняясь от нее, утратишь ты милость богов, покой души своей и станешь неспособен к великим подвигам. Во-вторых, не меньше первого наблюдай: видя слабого, насильствуемого сильнейшим, не пропускай защищать его, поскольку не помогающий ближнему не может ожидать и сам помощи от богов. Наконец, третье: как получил ты благодеяния от меня, женщины, покровительствуй всегда нежному полу в гонениях и напастях, для того что тем умягчится твой нрав, легко могущий ниспасть в зверство[17]. Не следует мне предсказывать того, что должно впредь с тобою случиться, ибо это таинство написано только в книгах судеб и не всем смертным открывается. Однако знай, что необходимо тебе достать меч фараона Сезостриса. Он хранится у некоего сильного северного монарха. Если ты его получишь, не будет для тебя на свете ни спорника, ни поборника[18]. Примета же, по которой найдешь ты этот меч такова: при первом твоем взгляде на него твой собственный меч спадет с тебя, а тот поколеблется». Потом подала она мне перстень. «Во всякое время, когда тебе понадобится конь, продолжала Добрада, потри только по этому перстню и пройди три шага вперед; затем оглянись назад и увидишь коня богатырского, который будет служить тебе верно во всю жизнь твою».
Приняв это наставление и подарки, пал я к ногам её и принёс мою благодарность. Она повелела мне с того ж дня начать в свете мое странствование, разыскать меч Сезостриса и основать жилище себе не ранее, как убью великого заговорённого исполина. После этого повелела она мне сесть в лодку, которая отвезла меня на материк. Лодка эта была чудесная. Я нигде не видывал подобной, ибо плыла она не на веслах, а посредством одной растянутой холстины. Сама волшебница села со мною в нее; и мы поплыли. Ветры никак не могут дуть столь быстро, как лодка, рассекающая валы океана, везла нас. Сладкий сон овладел мною, и, проснувшись, я увидел себя одного на прекрасной долине близ великого города. Горе объяло меня, когда узнал я, что Добрада оставила меня собственным моим судьбам и сложила свое о мне попечение. Я любил ее, как родную мать, и не мог удержаться от слез. Близлежащий лес отзывался моим восклицаниям и разносил имя Добрады. Но она не пришла, и я принялся размышлять о своём предыдущем состоянии. Мне захотелось испытать силу перстня моего; я потер его и, отойдя на три шага вперед, оглянулся назад. Конь красоты невообразимой появился предо мной, оседланный в сбрую цены несчетной. Золото и камни самоцветные, редких вод, составляли великолепный вид. Сабля и копье висели сбоку седла. Обрадовался я ему чрезвычайно. Подошел к коню, гладил и ласкал оного, и конь в знак своей покорности троекратно припадал предо мною на колена. Я снял саблю, повязал её на себя, взял копье в руку и сел в седло. Не могу изобразить, какую почувствовал я тогда бодрость в себе. Мышцы мои напряглись, и показалось мне, что я в состоянии был сразиться с войсками целого света. Конь подо мною ржал, выпуская из ноздрей искры, гарцевал и ждал лишь приказания, чтоб пуститься чрез долы, горы и леса.
Хотелось мне очень узнать, в какой я земле нахожусь и какой был то город. По этой причине проехался я по долине, но, проехав верст пять, не нашел ни одной живой души, кроме нескольких каменных статуй, рассеянных по разным местам и представляющих разных тварей. Заключил я вступить в город и по первой попавшейся мне дороге проследовал к городским воротам. К великому моему удивлению я не нашел в столь укрепленном городе стражи, кроме десяти статуй в воротах крепости, сделанных из камня и изображающих из себя вооруженных воинов. Ворота были железные и крепко заперты. Я кричал, стучался никто мне не отвечал. Досадно мне стало, я вышел из терпения и выломал ворота. Въехав в город и миновав множество улиц, не встретил я внутри никого. Я удивлялся пышности и великолепию жилищ и не понимал, зачем по всем улицам расставлено такое множество статуй и нет никого из живущих. В размышлениях об этом вступил на просторную площадь. Посреди её стоял великолепный дворец. Множество каменных воинов составляли главный караул, иные из них расставлены были по разным местам, как бы стоя на часах. Удивление мое умножалось. «Неужели всё это только игра природы! думал я. Великий город без жителей, с одними только камнями вместо обывателей! Не может быть такое случайным произведением природы! Гнев богов пал на это место, и люди эти окаменели». Подумав так, пожелал я испытать, не найду ли кого внутри дворца. Я слез с коня, взошел и утвердился в мнении, что город этот был превращен в камень со всеми жителями, ибо во дворце я нашел множество окаменевших людей, в различных положениях: одни, казалось, разговаривали между собою, другие шли, иные сидели, другие смеялись, некоторые шутили над приезжим из деревни челобитчиком, как то обыкновенно случается в передних комнатах дворца.
Утвердившись во мнении, что всё это произошло от колдовства, я был в нетерпении от желания узнать причины всего произошедшего и, если будет возможно, избавить от такого несчастья жителей этого многострадального города. Наконец прошел я во внутренние покои, желая посмотреть, не оказался ли государь благополучнее своих подданных. Повсюду блистающее богатство не привлекло взоров моих, любопытство препроводило меня к великолепному престолу, который я нашел в отдаленной комнате. Девица невообразимой красоты сидела на нем, опершись на руку. Она так же, как и все, находилась в окаменении, но мраморная скорлупа не мешала видеть прелести и величия, рассыпанные в чертах ее, так что я не сомневался, что именно она была правительницей этой злосчастной страны. На коленях её лежало письмо, и казалось, что именно оно причинило печаль, видимую в лице девушки. Я любопытствовал узнать содержание его, и стал разбирать его сверху, переворачивал на бок, на другой, снизу, и хотя изучил все семьдесят два наречия, но не понял, как оно было написано. С досады бросил я его на пол, и в то же самое мгновение письмо обратилось в столб густого дыма.
Я отступил в удивлении, но не имел времени рассуждать о происходящем, ибо в тот же миг страшное девятиглавое чудовище, имеющее львиные ноги, исполинский рост и змеиный хвост, выскочило из дыма и бросилось на меня, чтобы разорвать на части. Когти передних лап его были больше аршина, и челюсти во всех головах наполнены были острыми зубами. Я обнажил саблю мою, призвал имя Добрады и одним ударом отсек зверю две головы и обе лапы. Кровь полила ручьём, чудовище застонало, но вместо отсеченных голов выросло у него по две новых, так что стало оно с одиннадцатью. Чудовище с новою яростью бросалось на меня, и я неутомимо отсекал его головы, но никак не смог бы я истребить его, поскольку каждый раз в отсечением одной головы вырастали две другие, если б не пришло мне в голову перерубить его пополам. Я напряг остаток сил моих и одним ударом рассек его. В то же мгновение пол разверзся перед моими ногами, земля растворилась и поглотила труп чудовища. Ужасный гром прогремел над моей головой, и раскаленные молнии падали вокруг меня, так что я со всею моею твердостью едва смог удержаться на ногах. Тьма покрыла всю комнату и полуденное время обратилось в мрачную ночь. Синяя светящаяся голова появилась из потолка. Она дышала пламенем и говорила ко мне следующее: