Ты дебил.
Поэты утверждают, что ярость это огонь, всепоглощающий, разрушительный, толкающий к безумным поступкам. Они поют о мести, о любовниках, убитых под покровом ночи, о пожаре страстей, разрывающих семьи на части. Но схоласты правы, ярость не обжигает, а ослепляет. Мир расплывается в красное пятно. Это свет, а не огонь. И если точно настроить этот свет, он может резать, словно сталь. Я видел, как губы Криспина дернулись, чтобы высказать едкое замечание, которое так и не достигло моих ушей. Даже не покинуло его губ. Я ударил его по щеке тяжелой книгой, которую держал в правой руке, и он, пошатнувшись, упал на пол.
Он хотел помочь мне, идиот! Я бросил книгу в сундук и встал над братом. Я сам попросил его об этом.
Криспин приподнялся на четвереньки и затряс головой, словно пытаясь избавиться от звона в ушах.
Я же говорил тебе, Криспин, когда мы улетали из дома: я не хочу быть приором. Я не верю во всю эту чушь.
Или я только собирался это сказать. Криспин вскочил на ноги, испустил дикий вопль и бросился на меня, ударив руками в живот, словно стенобитный таран.
Мы врезались в огромное окно, и мой затылок затрещал от удара об алюмостекло. Не имея, в отличие от меня, опоры за спиной, Криспин потерял равновесие и едва не упал.
Я оттолкнул его, но он удержался на ногах, развернулся и снова кинулся ко мне с кулаками.
Ты за это поплатишься! Слышишь? закричал он.
«Ярость ослепляет», твердил я себе, но это уже не имело значения. Внутри у меня все кипело, жгло затылок и смывало остатки благоразумия. Расправа над Гибсоном, нападение на меня на улицах Мейдуа, конфуз перед делегацией мандари все это вырвалось из темных уголков памяти, сливаясь со злостью на отца, не признавшего меня наследником, с презрением к Капелле и завистью к брату.
Криспин широко размахнулся, но я блокировал удар предплечьем. Все это показалось бы легкой детской забавой, не будь мальчишка так чудовищно силен. Мы оба, как палатины, превосходили в росте и силе обычных людей, но брат был на целую голову выше и на двадцать фунтов мышечной массы тяжелее меня. Я старался держать его на дистанции, отразил его левый джеб, подставив плечо так, чтобы удар прошел по касательной, а потом, выбрав удачный момент, пнул его по слишком далеко выставленному вперед колену. Он пошатнулся и ощерился, а я успел сказать:
Убирайся отсюда, Криспин!
Не дождешься!
Он снова атаковал меня, но я отскочил в сторону, и Криспин налетел на тяжелое окно. Он удержался на ногах, оставив на алюмостекле жирный отпечаток ладони. Меня обрадовало и даже впечатлило то, что при всей своей разъяренности я все же не уподобился брату. Кровь бурлила во мне, я до хруста стиснул зубы, но все-таки сохранял контроль над собой. Сохранял холодный расчет. Возможно, Криспин обезумел от ярости, возможно, ярость просто не существует в чистом виде. Он снова набросился на меня, атаки сыпались градом, как легионеры пикируют из космоса на бронированных десантных кораблях. Я получил жестокий удар в висок, но выдержал его. Пригнувшись, я резко развернулся и ударил брата ногой в подбородок. Ошеломленный, Криспин отшатнулся назад и с большим трудом сохранил равновесие. Он затряс головой и фыркнул, как рассерженный бык.
Думаешь, ты лучше меня? крикнул он и ткнул пальцем в пол. Ты всегда так думал!
Пользуясь мгновением передышки, я вытер нос и увидел на ладони кровь.
Я думаю, что ты болван, Криспин.
Встряхнув руками, я принял боксерскую стойку. Брат широко размахнулся, но я поднырнул под его руку и ударил в ответ по животу. Еще раз и еще. Он крякнул и двинул локтем мне по плечу. Я присел на одно колено и перекатился в сторону, задев стопку белья, оставленную на полу, а затем резко поднялся и успел схватить Криспина за запястье. Он рубанул свободной рукой по моей, и я отпустил его.
Просто остановись, проговорил я, тяжело дыша. И уйди.
Ты ударил меня.
Он лягнул меня, попав по бедру, и я поспешно отступил, топча осколки моей прежней жизни одежду, книги и прочие глупости, которые собирался взять с собой.
Криспин повторил с еще большей злобой:
Ты первым меня ударил.
Не будь ребенком, не удержавшись, усмехнулся я. Это был слабый удар. Попробуй еще раз.
Я видел, как налились кровью белки глаз Криспина, когда он занес ногу для нового пинка. Он хотел застать меня врасплох, но я хорошо знал своего брата и был уверен, что он клюнет на приманку. Я ухватил его за лодыжку и опрокинул на спину. Он потащил меня за собой, и я, падая, ткнул ему локтем в живот. А затем, не медля ни секунды, нанес боковой удар в лицо. Криспин на мгновение замер, и я успел вскочить на ноги.
Лежи смирно, сказал я, отступая назад, в надежде, что дистанция между нами успокоит его.
Задыхаясь, Криспин прохрипел:
Пошел ты.
Он упал рядом с моим дорожным сундуком и мог разбить голову об угол, но ему повезло. Ухватившись за край сундука, Криспин подтянулся и сел, опираясь на него спиной и опустив голову.
Я стоял, выставив кулаки перед собой и выжидая, готовый снова приложить ногой ему по лицу, если он задумает какую-нибудь глупость. Грудь моя все еще ходила ходуном, голос внезапно сделался глухим и искаженным.
Не вставай, сказал я, но это был голос не девятнадцатилетнего эфеба, а слабого, усталого старика. Сиди где сидишь, Криспин.
Он потер подбородок рукой и заговорил. И слова его были глупые и страшные:
Эта твоя девочка, лейтенант. Знаешь, что с ней будет, когда ты улетишь? Она получит то же, что и Гибсон. А после этого
Я не дослушал. Свет ярости захлестнул меня. Не знаю, праведный гнев это был или обыкновенная глупость, но я бросился на Криспина.
Его тяжелое тело вылетело на меня из разбросанных по полу вещей, словно выпущенное из катапульты. Я пригнулся, обхватил брата за ноги и, используя инерцию движения, приподнял его и бросил через плечо. Он распластался на кафельном полу, я слышал, как судорожно вырвался воздух из его легких. Без тени сомнения, не задумавшись даже на секунду над тем, что собираюсь сделать, я ударил его ногой по голове. Он обмяк и потерял сознание.
Все закончилось очень быстро. Насилие всегда заканчивается быстро. Без всяких декрещендо, как в музыке. Оно просто прекращается. Останавливается. Как гаснет свет.
Тяжело дыша, я пытался успокоить свои мысли, пытался утихомирить водопады, ревущие во мне и стекающие в темные пещеры паники. Не знаю, сколько я так простоял с бешено бьющимся сердцем. Час? Месяц? Минуту? Это не могло затянуться надолго. Каждый атом, каждый кварк во мне гудел, дребезжал, как струна скрипки, пока ее не натянут до полной неподвижности. Я попробовал применить дыхательное упражнение, которое, еще в пору моего детства, показал сэр Феликс, или сосредоточиться на величественном здании памяти и фактов, которое учил меня выстраивать Гибсон, лишь бы обрести спокойствие и заглушить грохочущий ритм в моей крови. Я присел на корточки и приложил ладонь к губам Криспина. По крайней мере, он дышал. Это уже кое-что.
Я не убил его, он живой.
Разумеется, камеры были установлены повсюду. Я отыскал одну из них, крохотное отверстие в углу, похожее на темный глаз, бдительный, как стая ворон, сидящая на перекладине виселицы. Я оскалил зубы, не зная еще тогда, что повторяю гримасу, которой сьельсины выражали глубочайшую радость, и принялся собирать свои пожитки, набрасывая их как попало в сундук, его я собирался взять с собой в изгнание, либо в то, либо в другое.
Адриан!
Потрясение или ужас изменили этот голос, и он казался чужим, но говорящая назвала мое имя.
Леди Лилиана, остолбенев, стояла в дверях, позабыв убрать руку с замка. По случайности или с благословения каких-то неведомых богов она пришла совершенно одна. Без охранников, без свиты.
Что ты наделал?
Он напал на меня, солгал я, уже не заботясь о последствиях, но через мгновение решил подстраховаться: Он говорил гадости. О Гибсоне. И о лейтенанте.
Я оглянулся через плечо на неподвижное тело брата:
А почему ты здесь? Уже пора?
Она внимательно посмотрела на Криспина:
Теперь пора.
Прости, мама. Я не думал, что он придет. Я просто ждал твоих людей, как ты велела, а
Она мягко положила руки мне на плечи и шикнула на меня:
Нет, все хорошо. Все просто прекрасно.
Прекрасно? чуть ли не выкрикнул я. Во имя императора, что тут прекрасного?
Всегда оставаясь режиссером, леди Лилиана взглянула на меня так, будто я был одним из ее голографических актеров, и тихо сказала серьезным и печальным голосом:
Ты нашел для меня выход. Я просто скажу, что ты украл мой шаттл и сбежал посреди ночи. Ты ведь умеешь им управлять?
Я кивнул:
Учился у сэра Эрдиана с семи лет.
Хорошо. Но в любом случае возьми моих людей. Тебе может понадобиться помощь.
У тебя будут из-за этого неприятности?
Твой отец не посмеет меня и пальцем тронуть. Здесь правит мой дом, а не его. Тебе нужно спешить. Возьми все, что сможешь.
Она легонько подтолкнула меня к тяжелому сундуку, который я привез из дома. Наклонившись, я вытащил из-под Криспина свои брюки и запихнул их под крышку, а сверху набросал еще кучу вещей.
Внезапно меня осенила непрошеная, но тягостная мысль:
Они могут просмотреть записи. И увидеть, как мы с тобой разговариваем.
Разве они видели, как ты разговаривал с Гибсоном в тот день, когда его истязали?
Я замер, держа в руках винно-красные носки.
Это сделала ты?
Во имя Земли, не могла же она взломать базу данных охраны Обители Дьявола?
Поблагодаришь меня, когда окажешься в безопасности за пределами системы. А сейчас поторопись.
Она набрала код на своем терминале.
Я забросил носки в сундук и на мгновение остановился:
Мама?
Да, сын?
В ее тоне слышалась едва уловимая улыбка, которую я никогда не забуду.
Захлопнув крышку сундука, я обернулся:
Почему ты это делаешь?
Мать застыла, превратившись в мраморную статую, словно я поймал ее в ловушку, как горизонт черной дыры ловит свет. В какой-то момент я подумал, что она больше никогда не сдвинется с места.
Криспин на полу вдруг простонал:
Мама?
Жуткая изломанная усмешка проступила на каменной маске, которую мать называла своим лицом. О боги, в другой жизни она могла бы стать даже лучшим схоластом, чем Гибсон!
Спустя несколько секунд вечности она сказала дрогнувшим голосом:
Ты всегда был моим любимчиком.
От необходимости что-то ответить меня спасло появление двух легионеров дома Кефалосов и Киры. Лейтенант бросила лишь мимолетный взгляд на неподвижное тело Криспина.
Мастер Адриан, следуйте за нами.
Кира?
Я посмотрел на мать все встало на свои места.
У нас нет времени, деловито покачала головой девушка.
Так это вы были глазами моей матери? спросил я и еще раз оглянулся на леди Лилиану она улыбнулась.
Нам нужно идти! отрезала Кира.
Легионеры взяли мой сундук. Их лица были скрыты за белыми забралами, и люди казались какими-то нереальными. Как часть моего сна. Часть игры.
Я встретился взглядом с матерью:
Спасибо тебе.
Это последнее, что я ей сказал. И как всегда случается с последними словами, их было недостаточно.
Глава 19
Край мира
Свободный торговец оказался совсем не таким, как я ожидал, а впрочем, я не могу точно сказать, чего именно ожидал. Деметри Арелло был джаддианцем, тонким, как рапира, и с кожей цвета тосканской бронзы. Он улыбался, сверкая такими белыми зубами, что я принял их за керамические импланты.
Когда отчаяние заставляет аристократа опуститься до моего уровня, это странно, с некоторым самоуничижением рассмеялся он и откинулся на спинку стула, приглаживая яркие, как звезды, волосы. Они были даже ярче его зубов блестящие, серебристо-белые.
До вашего уровня? переспросил я, наливая себе вина из графина. Что вы хотите этим сказать?
Снаружи было жарко и парило, из-за арочной двери доносился шум строящегося возле пристани дома.
У меня быстрый корабль, но это не роскошный круизный лайнер, улыбнулся Арелло и оценивающе посмотрел на меня, сосредоточенно покусывая губу. Вам будет на нем не так удобно.
Торговец провел по гладкому подбородку унизанной кольцами рукой, улыбка его ни на мгновение не дрогнула.
Меня не интересуют удобства, ответил я. Мне нужно только добраться до Тевкра.
Он перебил меня, взглянув на сидевшую между нами Киру:
Это очевидно, что вы стремитесь не к комфорту, иначе наверняка взяли бы ее с собой.
Деметри опять улыбнулся. Он вообще все время улыбался. Кира не удостоила его ответом. Я ощущал волнами нарастающее в ней напряжение. Она хотела поскорей покончить с этим.
Если бы я стремился к комфорту, мессир, то остался бы дома.
Верно. Но, насколько я понимаю, у вас нет дома, в котором можно остаться. Он наклонил стакан и поморщился. Скажите на милость, как вы, имперцы, пьете эту лошадиную мочу? У меня на родине человека, осмелившегося торговать такой гадостью, побили бы камнями.
У вас быстрый корабль? спросила Кира, очевидно совсем потеряв терпение.
Ту леди, что зафрахтовала меня, скорость вполне устраивала.
Несмотря на свое возмущение, он снова схватил графин, наполнил стакан темно-красным напитком и отпил уже с более заинтересованным видом:
По крайней мере, оно крепкое.
Он поставил стакан на стол и наклонился в сторону, поправляя полы оранжевого с зеленым халата, надетого прямо на голый торс.
Послушайте, если вам нужно попасть на Тевкр, «Эуринасир» доставит вас на Тевкр. Мы летим через Обаталу и Сиену. Это тринадцать лет пути.
Через Обаталу Я замолчал и глубоко задумался. Разве это будет не прямой рейс?
Я оглянулся на Киру, которая прилетела сюда лишь для того, чтобы убедиться, что я сел на корабль торговца. Она сменила форму пилота на обычную уличную одежду обтягивающие легинсы и свободную тунику с изображением саламандры дома Альбанов и с именем какого-то гладиатора с Колоссо. Наряд был ей к лицу.
Прямой рейс? На Тевкр? Арелло сдвинул снежно-белые брови. Это запредельно долго, дружок. Мне не очень-то по душе идея отправиться в такую даль по спирали только ради работы курьером. У меня есть команда, которую нужно кормить, которой нужно платить. И если уж мы летим так далеко, можешь поставить свою белую палатинскую задницу на то, что мы будем делать остановки и торговать. Война повысила спрос буквально на все и ловкий человек может сейчас сделаться королем.
Кира наклонилась ко мне и прошептала:
Мне очень не нравится, милорд, что мы напрасно тратим время. Меня скоро должны хватиться.
Вопреки моим возражениям, она настояла на том, чтобы сопровождать меня в винный погребок на встречу с джаддианским капитаном, несмотря на то что ей еще предстоял четырехчасовой полет обратно в Аспиду. Уже наступило утро, и, судя по часам на стене, оставался всего час до назначенного времени моего отлета сначала к «Дальноходу», а потом на Весперад. Свой терминал я оставил в летнем дворце, чтобы меня не выследили по его сигналу.
Вас, вероятно, уже хватились, сдержанно ответил я, все еще не решаясь посмотреть ей в глаза.
Пилот, путь даже и младший, обязан присутствовать на предстартовой проверке. Я надеялся лишь на то, что у матери хватит сообразительности потянуть время. Возможно, она просто скажет, что я при побеге оглушил заодно и Киру и бросил в бессознательном состоянии в таком месте, где ее трудно было отыскать. Мать должна что-нибудь придумать.
У вас там личный разговор? спросил Деметри с мелодичным, по-кошачьи ленивым и протяжным акцентом. Или я могу вмешаться? Мне, так же как и вам, не нравится безделье, но я должен убедиться, что мы нашли взаимопонимание.