Вставай, будет тебе дрыхнуть-то, дома выспишься, говорил он, толкая рукой урядника.
Тот не откликался, проворчал что-то и перевернулся на другой бок.
Не дам я тебе спать, вставай! продолжал приказчик, силясь разбудить его.
Сейчас, дай маленько вздремнуть, пролепетал урядник.
Ты помнишь ли, где находишься?
Знаю где у Наума Куприяныча в избе, на лавке лежу.
Оглянись, так ли?
Урядник открыл глаза, протёр их, приподнялся на локоть и дался диву, «что, мол, это значит, где я?»
Ну, что, выспался?
Кто со мной? Где мы?
Домой по лесу едем; совсем ты, голубчик мой, одурел!
И взаправду, очумел, оглядываясь по сторонам, бормотал полицейский чин.
Вот до чего нахлестался, и своих не узнаешь!
Что ж, с кем грех, да беда не случается, оправдывался тот, поняв своё положение.
Приказчик подогнал лошадок, урядник закурил папироску, и бросил, по недоглядке, не потухшую спичку в сани; она попала в сено, которое затлело и спустя несколько минут, вспыхнуло. Седоки начали его тушить; им пришлось остановить лошадей и выйти из саней, так как огонь, набрав силу, угрожал опасностью им самим Чтобы погасить пламя, пришлось прибегнуть к снегу, и только с помощью его пожар был потушен. Приказчик начал укорять урядника за его неосторожность, а тот, сознавая вину свою, отмалчивался. Прошло около получаса, кони снова тронулись в путь, и седоки уже вели приятельский разговор по поводу пребывания своего в Решах.
На чём же вы порешили с Наумом Куприянычем относительно Степаниды? спрашивал урядник.
Ни на чём; что я буду с ним решать? ответил приказчик.
А насчёт свадьбы?
Я и без него обойдусь.
Ну, едва ли, это дело мудрёное.
Для кого-нибудь, а для меня плёвое! Приеду, возьму мою сударушку, да и марш, куда знаю, входя в откровенность, говорил паренёк.
Как придётся взять, пожалуй, и нарвёшься, такую взбучку зададут, что и не поздоровится.
Не беспокойся, всё улажено.
Да ты расскажи мне толком, как ты порешил с этим делом поступить?
А ты меня не выдашь? Друг ты мне или нет?
Ну, вот ещё толковать! Знаешь, небось, не выдам, а скорее помогу, если потребуется.
Приказчик рассказал ему все подробности своего свидания со Степанидой и произнёс:
Ну, теперь понял, в чем дело?
Что ж, дай Бог час, а Наум Куприяныч знает об этом?
Нет, я ему о том не говорил.
Отлично сделал, я с тобой за ней приеду.
А ловко ли будет? Как бы пристав не узнал!
Нет, а если и узнает, не велика беда, от места только отрешат, да мне оно и самому надоело. При мне сам ты будешь безопасен, в таком деле, которое ты задумал, всё может случиться.
Да, это верно, нахлобучивая себе шапку на лоб, протянул молодец и подстегнул пристяжную.
Так, значит, в сочельник, ночью, нам придётся выехать с завода в дорогу.
А не утром на праздник?
Вы в какое время уговорились встретиться?
В полночь, на первый день Рождества, раньше в деревню нам не след показываться.
И то дело, утром выедем, к сроку поспеем, заключил урядник и снова склонился на боковую.
Ты что ж? опять спать?
Смерть, как голова трещит, прилягу маленько, в случае чего, побуди.
Дай мне свою шашку, так ведь она у тебя только мешает, небось.
А тебе она на что?
Может быть, волк наскочит, так оборониться от него.
Возьми, да не потеряй только.
В сохранности будет!
Урядник снял с плеч свою «присягу» и передал её приятелю. Тот уложил шашку в передок саней, снова подогнал коней и потихоньку запел:
К полудню следующего дня они добрались до Тагильского завода, обещаясь повидаться вечерком в известном им трактире.
В это время, в горнице Степаниды собрались её подруги; пришли к ним и молодые парни, затянули песенки; вошёл туда же и сам староста с своей старухой; все отвесили им по поклону и продолжали веселиться.
Пойте, девушки, пойте, да утешайте мою Степанидушку, она и так все глазки свои проплакала, сказала старушка.
Чего, бабушка, ей плакать? Замуж выходит не в чужую деревню, а в свою, сказала одна из подруг.
Вот мы так поплачем за неё, ввернул один из ребят.
А вам чего плакать? спросил староста.
Как же не плакать? Повезут нас в солдаты, тогда мы и заплачем.
Нет, я плакать не буду, с радостью царю служить пойду, свет погляжу. Теперь служба лёгкая, послужишь года три, да домой отпустят; из мужика такой оборотистый выйдешь, что любо-дорого смотреть, сказал высокий, кудрявый молодец.
Правда, правда! заголосили ребята.
А нас с кем оставите? спросила одна черномазая девушка.
Без нас поживёте, найдётся, за кого замуж выйти, ответил тот же паренёк.
Ну, что, Степанидушка, весело ли тебе? спросила старостиха у дочки.
Ничего, матушка, весело, ответила та.
Что-то жених твой так долго не идёт? Не послать ли за ним?
Без него мне много веселей, что ему здесь делать? сказала невеста и запела подблюдную песенку.
Ну, Бог с тобой, протянула старостиха, затем поклонилась всем в пояс и вышла с своим стариком из горницы.
По уходе их песня затихла. Степанида села к столу, облокотилась на него и задумалась.
Будет тебе печалиться-то, да и о чем грустить? говорили ей девушки.
Как же мне не печалиться, подружки мои? Оставляю я вас, увозят меня в дальнюю сторону, рыдая, шептала невеста.
Куда тебя увозят, Бог с тобою, ты с нами же останешься.
Нет голубки мои, увезут меня в чужую сторону, увижу ли я вас когда, не знаю.
Да что это с ней? Опять заговариваться начала, спрашивали друг у друга парни.
Так ей чудится, знать; вестимо, дело девичье, всё придёт в голову, говорили другие.
Степанида вдруг поднялась из-за стола, утёрла кисейным рукавом слезы, откинула назад длинные по пояс косы и сказала:
Ну, подружки, всё прошло, давайте песни петь, будем веселиться: все равно, чему быть тому не миновать, что написано на роду, то и сбудется.
Вот так давно бы и сказала, воскликнул кто-то из ребят, и вечеринка приняла весёлый характер.
Через несколько минут дверь отворилась, в горницу вошел сын кузнеца, жених Степаниды. Молча и как бы нехотя поклонился он всем присутствующим, подошёл к Степаниде и сел с нею рядком. Невеста не взглянула на него, опустила глаза и снова запечалилась. Парни и девицы глядели на них и дивились их отношениям.
Степанида, поцелуй своего женишка-то, послышался голос одной девушки.
Та молчала.
Небось, жених должен прежде с ней поздороваться, а потом уже и поцеловаться, сказал кудрявый паренёк.
Нацелуемся, успеем ещё, протянул сын кузнеца.
Вошла старостиха и, увидав свою дочку нахмурившеюся, спросила у неё:
Ты что ж пригорюнилась? Поговори с женихом-то, порадуй его словечком.
Мне что-то худо можется, родная, голова болит, отвечала девушка.
Ей со мной скучно, с приказчиком веселей бывает, процедил сквозь зубы сын кузнеца.
С каким это приказчиком? что ты ещё выдумал? накинулась на него старушка.
Знаю, с каким; видел, небось, как она с ним целовалась, меня не обманешь.
При этих словах Степанида вскочила с лавки, кинулась к матери, повисла к ней на шею и заплакала. Парни и девицы начали её утешать; один только жених не трогался с места и глядел исподлобья на свою ужаленную им невесту. Сцена была достойна кисти художника.
Уведи ты меня отсюда, матушка, упрашивала Степанида свою родную мать, мочушки моей нет.
Старушка грозно поглядела на сына кузнеца и сказала:
Эх, ты, косая верста, говоришь, и сам не знаешь, что, а ещё жених! Напраслину какую на неё придумал. Пойдём от него, моя лапушка, и с этими словами старостиха увела из светлицы в свою избу огорчённую дочку.
Девушки и парни, озадаченные таким приключением, не знали, что им делать, оставаться ли в избе или уходить по домам. Некоторые из них накинулись на кузнеца, укоряя его за Степаниду; тот встал с лавки, поглядел на всех и сказал:
Вы ничего не знаете, а я знаю, что говорю.
Где ты видел, как она целовалась с приказчиком? допытывались у него.
В избе Акулины Петровны, в окно подглядел, вот где, горячился кузнецов сын.
Когда же это было?
Ну, уж это дело моё; было, если говорю.
Да ты, брат, очумел: не такая девка, чтобы с чужим целоваться стала; она и с нами только о Святой неделе целуется, кричали парни, зря ты на неё напраслину взваливаешь.
Вошёл староста, он был под хмельком, и спросил:
Что тут случилось?
Ничего, так разговариваем, ответили ему.
А ты, брат, что такой сердитый? обратился он к наречённому зятю.
Ничего, так себе, сказал тот, направляясь к дверям.
Куда же ты?
Ко дворам пора, дома ужинать ждут, и, ни с кем не простившись, кузнец вышел, хлопнув дверью.
Пусть его идёт, дурья голова, сказал один из ребят.
Поругались, что ли, вы с ним?
Кому нужно с ним связываться? Он сам всех облает.
А где же Степанида?
Ей понездоровилось, в избу ушла.
Староста оставил светлицу, а следом за ним разошлись и гости, рассуждая о виденном и слышанном на вечеринке.
* * *
Когда староста вошел в избу к своей старухе, в то время Степанида лежала уже в постели и хныкала; около неё сидела мать и уговаривала её. Старик подошёл к жене и спросил:
Чего дочка-то плачет?
Жених её обидел.
Чем такое?
Сказал, что она с приказчиком целовалась.
Ах, он грач этакий! И с чего он взял? Я сейчас к свату пойду, да пожалуюсь на него, покачиваясь из стороны в сторону, бормотал начальник деревни.
Ложись ты спать, оставь до утра, уговаривала его старостиха.
Тот походил несколько минут по избе, поворчал себе под нос и улёгся на печке.
Утром во всех избах деревни только и говорили о размолвке кузнецова сына с дочкой старосты; никто не верил тому, что говорил жених о своей невесте на вечеринке; одни только старухи кудахтали, что старостина дочка девка удалая, и доказывали своё мнение вымышленными фактами.
Сама я её видела, как она на улице с Кирюшкой, Абрамкиным сыном, целовалась, да миловалась, говорила одна старушенция, сидя за прялкой.
Ну, так они при тебе и целовались? обратился к ней с вопросом паренёк.
Да, самолично видела, у сараев это было.
Где тебе видеть, бабушка! Ты в двух шагах овцу от собаки не различишь, заметила ей молодая бабёнка.
Значит, видела, когда говорю, утверждала та.
Видела, так молчала бы, завидки, что ли, тебя взяли? накинулся на неё тот же паренёк. Под холстину тебе пора, а ты кляузы выдумываешь, прибавил он.
Старуха махнула рукой и опять взялась за прялку. «С вами, затворниками, не сговоришь», прошептала она.
Вести об истории этой дошли и до Чуркина; со злобной улыбкой он выслушивал их и думал: «ни тому, ни другому не владеть этой девкой, она в моих руках».
Ирина Ефимовна дома? отворив немножко дверь избы разбойника, спросила хозяйка дома.
У себя, ответил ей Осип, сидевший у окна на лавке и покуривавший свою коротенькую трубочку.
Как бы мне её повидать? войдя в избу, сказала вдова.
Ирина, тебя спрашивают! крикнул Чуркин.
Та вышла из своей комнатки, хозяйка поцеловалась с ней по обычаю, хотела что-то сказать, но, поглядев на Осипа, остановилась, отвела Ирину Ефимовну в её комнатку и сказала ей:
Слышала ты, матушка, на меня кузнецов-то сын какую ахинею взводит?
Что такое? крикнул Чуркин, услыхав слова Акулины Петровны.
Так, Наум Куприяныч, ничего.
Поди сюда; в чем дело? Здесь лишних никого нет, Осип свой человек.
Кузнец на меня напраслину взводит: говорит, что Степанида в моей избе с приказчиком целовалась.
Так что ж? Разве это неправда?
Оно хотя и было, да меня-то он зачем путает в это дело? Нарочно, что ли, я их свела? Вся деревня теперь на меня пальцами показывает.
Кто, старик, что ли, это расславляет?
Нет, жених Степаниды, сын его.
Ну, и пусть его брешет, а тебе что?
Обидно, Наум Куприяныч: я женщина не какая-нибудь, век свой честно прожила, а вот под старость в грязь меня затоптать думают.
Не затопчат, пока я у тебя живу.
Ты пожалей её, наша вина, что мы к ней приказчика привели, высказалась Ирина Ефимовна.
Ты молчи, Ирина, в сторонке находись, язык-то на привязи держи, а то он у тебя длинен, сверкая глазами, заметил разбойник.
Я так, к слову, сказала.
То-то, «к слову», иногда твоё слово бритва.
Так что ж мне теперь делать?
Ничего, сиди себе дома, да помалкивай. Я сам к кузнецу схожу, да поговорю с ним.
Спасибо, родимый, а то кто ж за меня, за сироту, заступится, утирая платочком навернувшиеся на глаза слёзы, сказала Акулина Петровна.
Чуркин встал с лавки и вышел из избы в светлицу; пошёл за ним и Осип.
Подглядел, окаянный, вот теперь и конфуз мне, проговорила хозяйка, обращаясь к Ирине Ефимовне.
Ну, не важное дело, ему кто поверит, а кто и нет, ответила та.
А все таки, мать моя, конфузить. Ты уж поговори Науму Куприянычу, чтобы он того, выгородил меня.
Он сказал, что сам к кузнецу пойдёт, ну, значит, не даром.
Затем прошу прощения, голубка моя, заходи ко мне погутарить-то!
Зайду, выберу как-нибудь вечерком времечко, побываю.
Акулина Петровна снова расцеловалась с женой разбойника и поплелась в свою избушку.
Глава 70
Оставалась одна неделя до праздника Рождества. Степанида ждала этого дня с великим нетерпением-, ей хотелось вырваться из родительского дома на волю: наречённый жених ей до того опротивел, что она избегала с ним видеться; рассказы его о её свидании с приказчиком, о чем он благовестил по деревне, заставили девушку смело решиться на побег со своим возлюбленным, и она твёрдо была намерена исполнить задуманное. Она не показывала, ни отцу, ни матери даже вида на то: была с ними ласкова, весела; с сыном кузнеца обходилась, как с женихом, даже целовалась с ним, и он, с своей стороны, не мог нахвалиться своей суженой, с кем бы только ни приходилось ему говорить; каждый почти день навещал свою невесту, приносил ей подарки, и она принимала их и передавала матери. Вся деревня говорила об этой счастливой парочке; один только Чуркин был другого мнения: он понимал, что Степанида, как умная девка, думала совсем другое.
«Не может быть, предполагал он, «чтобы она примирилась со своим положением и вышла бы за нелюбимого ею парня».
Акулина Петровна ежедневно навещала хату разбойника и все спрашивала, был ли он у кузнеца и говорил ли ему о том, о чем обещался сказать.
Да что мне с ним говорить? Надоела ты мне, тётка Акулина, ступай и скажи ему сама, ежели тебе хочется, отвечал он ей.
Как я пойду к нему, Наум Куприяныч, ведь он чистый зверь, надаёт мне подзатыльников, тем и утрусь, моё дело бабьё, говорила Акулина Петровна.
Ладно, схожу, только ты мне не надоедай. Ирина, дай мне красную рубашку, да новую поддёвку, сказал Чуркин, расчёсывая перед маленьким зеркальцем свою кудрявую голову.
Ты это куда же собираешься? спросила та.
К кузнецу иду.
Акулина Петровна поклонилась разбойнику в пояс и вышла. Чуркин оделся, зашёл в свою светлицу, где был Осип, и сказал ему:
Надевай халат и пойдём со мною.
Куда такое, атаман?
К кузнецу в гости.
Как это тебе вздумалось?
Нужно, хочу с ним переговорить.
Что ж, можно, сходим, да посмотрим, как он живёт, ходы поглядим, может, они нам когда и понадобятся, ворчал каторжник, накидывая себе на плечи свиту.
Если я что буду говорить, ты молчи, в разговор не вмешивайся.
Зачем же, атаман, разве я не знаю.
Бывает, ты ни к чему слово выпустишь, суёшься, где тебя не спрашивают.
Осип молчал, только одними губами шевелил и, досадуя на несправедливые упрёки атамана, пошёл за ним со двора. Ирина Ефимовна проводила их за ворота и сказала потихоньку:
Ты, Вася, долго там не засиживайся, я ворота не буду пока запирать, видишь, стемнело, небось.
Ладно, что мне там делать, отвечал разбойник, укутывая своё лицо в воротник овчинного тулупа, и зашагал вдоль линии деревенских домиков.
Осип шёл за ним по пятам и раздумывал, зачем это понадобилось его атаману с кузнецом видеться. Подойдя к намеченному домику, Чуркин остановился и постучался в окно. В стекло уткнулась какая-то фигура, затем быстро отошла от него, и через несколько минут ворота дома отворились, в них стоял сам кузнец и, увидав разбойника, вскрикнул: