Асат (небытие, asat, असत्), как то, что предшествует бытию, Сат (sat, सत्) и откуда это бытие возникает или
Парам-атман, परमात्मन् (высший строго трансцендентный исток «Я», athman, आत्मन्).
Также в китайском даосизме апофатическое предбытийное Дао-без-имени (道無名) считается превосходящим катафатическое Дао-с-Именем (有名字的濤), соответствующее чистому бытию. В системе Платона, и прежде всего в диалоге «Парменид», этот принцип приведен к наиболее общей форме, на чем неоплатоники и основали свое развернутое философское и теологическое учение[100].
Единое-многое как высший имперский архетип
Вторым уровнем онтологии является бытие. Но оно уже не тождественно, как мы видели Единому. Однако, так как речь идет о самом общем из возможных определений, то бытие есть максимально возможное единое, когда речь идет о сущем. В нем содержится все сущее, причем одновременно и нераздельно. Соответственно, хотя чистое бытие есть многое, оно есть вместе с тем единое, но только единое во втором значении. Можно сказать, что есть Единое (предшествующее бытию) и единое, совпадающее с чистым бытием[101].
Бытие соответствует второй гипотезе «Парменида» и имеет у Платона следующую форму единое-многое, ἕν πολλά. Здесь между единым и многим еще нет явного зазора, они пребывают в неразделимой полноте. Влияние истинного Единого (Ἕν) здесь настолько сильно, что не позволяет многому (πολλά) обособиться, стать по-настоящему многим.
Вот философское объяснение «парадокса монотеизма»[102]: если отождествить Бога с чистым бытием, это приведет логически к неснимаемому дуализму. Только признание апофатической и предбытийной природы Божества и утверждение относительности Его единства всякий раз, когда речь идет о Его бытии, дает ключ к разрешению фундаментальной теологической проблемы трансцендентности. В христианском богословии это оптимально решается догматом Троичности (который особенно горячо отстаивали представители Александрийской школы и отцы-каппадокийцы, в сфере философии во многом если не во всем! следовавшие за Платоном и неоплатониками).
Единое-многое в системе Плотина соответствует божественному Уму, Νοῦς. Ум вечно и одновременно содержит в самом себе всю полноту вещей. Это вторая ипостась Плотина[103]. Ум понимает и содержит в себе все за исключением Единого, которого понять не может. Поэтому всякий раз, когда Ум сосредоточивается на превосходящем его Едином, он оказывается в состоянии экстатического опьянения, заглядывая по ту сторону самого себя, за пределы бытия в область чистого Ἕν. Этот опыт есть момент посвящения бытия в более высокую метафизическую инстанцию.
Империя душ
Лишь на следующем третьем уровне метафизики единое и многое разделяются. Это обозначается введением соединительного союза «и» (καί). Так мы получаем формулу ἕν καί πολλά, единое и многое. Это соответствует третьей и последней самой нижней ипостаси Плотина или Мировой Душе. В силу соединительного союза «и» (καί) единство единого и многого в Уме расщепляется. Единое теперь противопоставлено многому. Многое же становится строительным материалом мира тел, а единое представляет собой Душу Мира и все человеческие души, а также иные разряды тонких существ неоплатонизма героев, даймонов, ангелов и т. д.
Последние две гипотезы, четвертая «многое и единое» (πολλά καί ἕν) и пятая просто «многое» (πολλά) не образуют отдельной ипостаси (в неоплатонизме их всего три Единое, Ум и Душа), но представляют собой низшие области Души тела (πολλά καί ἕν) и чистую материю (πολλά).
Гипотезы о том, чего не может быть (но что есть)
Еще четыре гипотезы, основанные на отрицании Единого, к сущему отношения не имеют, поскольку представляют собой перевернутую онтологию, систематизированную ложь. Обобщенно можно изложить эти ложные гипотезы так: единое отрицается и поэтому остается только многое. Но многое может структурироваться внутри себя по разному:
1.(Шестая гипотеза) Из многого может сложиться единое.
2. (Седьмая гипотеза) Из многого не может сложиться единого или может не сложиться единое.
3. (Восьмая гипотеза) Из многого можно вывести отношения внутри многого одной единицы к другой.
4. (Девятая гипотеза) Из многого нельзя вывести отношения внутри многого каждая единица строго сама по себе, и никаких даже относительных связей между «атомами» многого не существует.
Апофатика Империи
Теперь применим эту онтологическую предонтологическую (в случае Единого) и постонтологическую, или псевдоонтологическую (в случая последних четырех лжегипотез) классификацию к государству, к Империи как онтологическому явлению.
Само Единое будет выступать как чисто трансцендентное первоначало и не может иметь никакого аналога в государстве. Оно всегда находится над государством, как его высший недоступный горизонт. Но вместе с тем признание Единого как наивысшего делает Империю всегда и с необходимостью открытой сверху. Империя, безусловно, имеет отношение к Единому, поскольку ее миссия и состоит в объединении всего и всех, земель и народов, культур и обществ. Но Империя ни в коем случае не есть Единое, она не совпадает с Богом и не подменяет собой Его. Бог всегда выше, всегда остается недоступным и трансцендентным, апофатическим началом.
Здесь уместно привести сюжет из пророчества Тибуртинской сивиллы[104], которое имело большое значение в раннем христианстве и Средневековье и прежде всего для определения теологического и онтологического обоснования императорской власти. Согласно средневековому тексту «Золотой легенды»[105], после того как римский Император Август был обожествлен решением сената за его заслуги перед Римом, он обратился к пророчице и ясновидице, принадлежащей к традиции древних сивилл. Тибуртинская сивилла считалась десятой по счету. Показательно, что в некоторых версиях первая сивилла Самбефа вышла из Персии, и здесь можно вспомнить то решающее влияние, которое иранская традиция оказала на метафизику Империи, на политическую эсхатологию, направленную к моменту прихода последнего Царя, Спасителя, а также то, что само линейное время получило свое однозначное оформление именно в иранском контексте[106]. Иногда сивиллы смешиваются с Дельфийскими пифиями или с образом троянской Кассандры. Их пророчества, как правило, содержали себе трудно интерпретируемые высказывания о судьбах государств, династий, народов и об эсхатологических катаклизмах, с ними связанных.
Тибуртинская сивилла (Альбунея) ответила на вопрос Августа, соглашаться ли ему со признанием сенатом Рима своего божественного достоинства, тем, что показала на небе образ Пречистой Девы Марии с младенцем Исусом на руках. Август понял это как указание на небесную, трансцендентную природу истинного Божества и отказался от предложения сената.
В этом состоит ключ к апофатическому толкованию статуса Империи. Империя не заменяет собой Бога, и Царь Мира не стремится присвоить себе божественное достоинство. Единое, истинный Бог находится на недосягаемой высоте. А Империя служит лишь его проводником, представителем, его имманентной проекций. Поэтому Империя не есть Единое, но только объединяющее начало, ведущее к высшему единству. Империя есть средство, путь к Богу, на Небо. Она мост или лестница. Отсюда и древний титул римских Императоров, в христианскую эпоху заимствованный Римскими Папами Pontifex, Строитель Мостов. Император создает мост между Небом и Землей и сам есть этот мост. Именно поэтому Империя открыта сверху и не подменяет собой то, что ей метафизически предшествует. Смысл Империи в ее миссии, которая всегда больше, чем она сама.
Соответственно, из серии гипотез «Парменида» Империи соответствуют вторая и третья. Высшим архетипом Империи, идеей Империи является единое-многое, ἕν πολλά, то есть сам божественный Ум, соединяющий в себе всю множественность вещей в едином и неделимом синтезе. Это Империя Ума, которую философ созерцает после выхода из пещеры. Созерцая Единое, высшую из идей идею Блага, духовное солнце умного мира, Царь сам становится им или, точнее, уподобляется ему. По ту стороны пещеры после выхода из нее взгляду царя-философа открывается государство как идея. В христианской традиции это называется «небесным раем», или «царством небесным». Царство небесное единое-многое парадигма всех полноценных Империй, их высшая цель и их исток.
Но собственно Империя как феномен (а не как образец, парадигма) окончательно проявляется на уровне Мировой Души (ἕν καί πολλά). Здесь мы находимся в среднем мире, в междумирье, где и располагается Царство Грааля, Духовная Империя Царя Мира. Многое уже получает свое конкретное воплощение, отделяется от единящего Ума и друг от друга. И теперь в дело вступает имперская работа Мировой Души, призванная объединить расчлененное.
В эллинской религии этому соответствовало восстановление целостности бога Диониса, разорванного титанами, а в египетских мистериях собирание частей Осириса, разрубленного на куски Сетом[107]. На уровне Империи этот мистериальный обряд приобретает вселенское измерение. Империя собирает разрозненные части жизни, капли Мировой Души, разлитые по народам и территориям, в единый вселенский строй, создавая государство-космос, государство, ориентированное на полноту бытия, на вторую ипостась Плотина (Ум) и через нее к самому трансцендентному апофатическому Единому, то есть к Богу.
Материя как государственное понятие
Показательно, что система первых пяти гипотез «Парменида» проясняет то обстоятельство, откуда многое в двух последних гипотезах четвертой (πολλά ἕν καί) и пятой (πολλά) черпают свое бытие. Многое может прийти к единому потому, что Единое первично утверждено. Этим обуславливается возможность множества, если оно сакрально ориентированно, избрать Императора, монарха, истинного правителя. И хотя само множество не обладает ни Умом, ни полноценной Душой, в контексте Единого под влиянием его лучей, распространяющихся на все уровни бытия, оно может быть оживлено и просветлено. Так через жажду Души, влекомой к Уму, и еще выше к Единому, может спастись и тело. Переходя к толкованию многого как общества, можно сказать, что это выражается в том, что при определенных обстоятельствах народ может учредить монархию добровольно и демократическим путем. Потому что в народе (аналог тела) протекает работа Души, движущая его вдоль небесной вертикали к высшим горизонтам.
Плотин описывает состояние тела, в котором нет души. Такое тело издает отчаянный вопль, так как окружающая его материя внушает ему дикий и необоримый ужас. Душа отзывается на этот крик о помощи и входит в тело, чтобы его спасти, укрепить и дать силы быть. Так народы отчаянно призывают царя, чтобы он защитил их от нападок темной материи и создал бы мост к небесам.
И даже сама материя (πολλά), как то, что лежит еще ниже тел, просветляется Единым и всеми промежуточными ипостасями Умом и Душой, становясь пластичной и готовой принять в себя эйдосы, формы существ и вещей.
Таким образом, даже свойства материи зависят от онтологии Империи.
Царь-философ или цари-философы (диалектика единящей плюральности)
Следует обратить внимание на то, что в разных текстах Платон колеблется между признанием нескольких правителей (царей-философов) и строго монархическим принципом одного царя-философа. Эта же неуверенность отчасти касается и государств. В последнем счете должно существовать лишь одно государство всемирная Империя, управляемая непосредственно Царем Мира. Это есть высший уровень единения. В золотом веке так оно и есть весь мир есть не что иное, как Империя Рая.
Но такое единство устойчиво только в том случае, когда принцип открытости сверху строго соблюдается. Стоит Правителю засомневаться в отношении своего собственного статуса и даже допустить мысль о своей возможной божественности (это и есть грех Адама как первого из Царей и первый импульс, с которого начинается падение Люцифера), как ситуация изменяется, и сама имперская онтология начинает затемняться. Это ведет к разделению Империи на многие государства. Параллельно этому возникают такие политические системы, которые управляется не одним, а несколькими правителями.
В «Государстве» Платон принимает именно такую модель. Предбытийный статус Единого даже требует того, чтобы в имманентном феноменологическом измерении власть принадлежала не одному царю-философу, а нескольким царям-философам. Они и будут в таком случае представлять собой единое-многое, и если они настоящие философы, то есть те, кто совершили восхождение за пределы пещеры, то они объединены самой своей философией, Солнцем-Умом. Они ищут лишь Блага, и в этом едины. Платон называет их сословием «стражей», а их правление определяет как «аристократическое», «власть лучших».
Вероятно, Платон ориентировался на политический строй Спарты, которым он, как вслед за ним и Аристотель, восхищался и считал максимально приближенным к идеальному образцу. А в Спарте традиционно существовала власть двух (иногда больше) царей с опорой на влиятельную и аскетически ориентированную мужественную аристократию. Такие же формы двойной монархии существовали у многих кочевых народов Турана в частности, у древних венгров[108].
Когда государством (Империей) правит узкий круг царей-философов, это может считаться политическим выражением единого-многого. Тем самым апофатический статус Единого только подчеркивается и акцентируется.
В каком-то смысле это же касается и сосуществования нескольких государств одновременно. Если все они ориентированы вертикально и строятся по закону небесного Логоса, то нет нужды в их искусственном объединении. Они будут едины на трансцендентном уровне. Пример такого неформализованного общими границами и административной системой единства мы видим в индийской истории[109]. Каждое государство (называемое «мандалой») имеет собственного правителя, но связь между ними обеспечивается общностью системы варн (каст) и единой традицией. Поэтому границы между ними прозрачны, и подчас значительное число территорий вообще не имеет строгого и однозначного подчинения. Какие-то области могут одновременно контролироваться двумя или даже более мандалами, а другие полностью оставаясь в орбите общей цивилизации! не контролироваться никем. В каком-то смысле система городов-государств Древней Эллады была схожей. Ясно осознаваемое культурное и цивилизационное единство допускало широкое многообразие политических систем монархических, тиранических, аристократических, олигархических и демократических в разных полисах. Образование более формализованных союзов (Афинского и Спартанского) были не признаками истинного онтологического объединения, а напротив, свидетельствовали об упадке того единого духа Греции (в том числе и прежде всего об ослаблении влияния общегреческих религиозных и мистериальных сакральных центров и святилищ таких как Элевсин или Дельфы), который и обеспечивал ранее единство Эллады.
Бытие без Единого: политические манифестации лжи