Марк Корнилов
Сага о Сухом и Красной
Глава 1
Ваша светлость, вам нужно ходить не менее одного часа в день. Кисти рук выгнуть так, чтобы большие пальцы смотрели строго вперед, для того, чтобы руки ходили в плоскости по ходу движения с дрожью в голосе произнёс профессор Илиев.
Профессор Михаил Исакович Илиев был главным травматологом и ортопедом высшей категории пока ещё Минздрава и пока ещё Российской Федерации. Он, как и все, был в ужасе от происходящего в мире. Но когда ты встречаешься с этим вживую, становится не по себе, потому что контролировать такое не представляется возможным. А самое важное, что теперь каждый на планете Земля боится стать следующей жертвой сошедшего с ума мироздания.
Какого чёрта! закричал герцог Донатан Треф. Вы должны положить меня в лучшую клинику! Прооперировать или назначить нормальные процедуры, а не практиковать на мне эти средневековые бредни!
Герцог Треф повернулся и, ковыляя, подошёл к профессору Илиеву. Всей собравшейся коллегии врачей было жутко неудобно, но они то и дело смотрели на уродливый горб и руки герцога, которые почти доставали до пола. Даже просторный бархатный халат не мог скрыть его уродства. Он ходил, натурально, как какой-то кобольд из сказок братьев Гримм. В свете последних событий труды братьев внезапно стали научными. Но их судорожное исследование не проливало и полфотона света на происхождение эффекта «преображения масс». Когда, к примеру, автомобили стали превращаться в лошадей или ослов, это выглядело интригующе. Когда же люди стали превращаться в свои смысловые аналоги, это ввергло всех в леденящие лапы безысходности. Смеяться над соседом, что он теперь катается на осле, это одно дело, а вот ждать, что все увидят, какой ты есть на самом деле, не пожелаешь и врагу.
Герцог в прошлом был уважаемым человеком: меценат, филантроп, строитель храмов и просто душевный собеседник. Но в одно мгновение его так скрючило, что даже те, кто знал, какой он был, пожалели его, в надежде, что, когда придёт их время, пожалеют и их. Почему всё откатывалось, в основном, к средневековью никто не знал. Но, в соответствии со средневековыми гаданиями, решили, что во всём виноваты «безумные» глашатаи конца света, которые на всех перепутьях драли глотки: «эра неофеодализма!», «мы рабы у господ!», «до каких пор нас будут обманывать!». Обманывать уже скоро будет некого, так как реальность всё больше соответствовала заявлениям. Поэтому решили жить, как в средневековье, в надежде на то, что мироздание успокоится, наблюдая покорность людей. Странным образом сознание людей спокойно воспринимало преобразование неодушевленных предметов; казалось, что всё вставало на свои места. Однако изменение людей не всегда вызывало внутреннее принятие, как будто преобразовавшийся человек не соответствовал замыслу вселенной. Суеверие и бред? В такой ситуации суеверие уже является практическим руководством и технической документацией. Достаточно было кому-то сказать, что изменённые люди ускоряют преображение мира вокруг себя, и их уже не впускали в остатки старого мира. К сожалению, герцог Треф стал новой жертвой этого страха, и его не хотели везти в больницу на обследование и лечение, потому что все потом не хотели молиться, чтобы она осталась, в лучшем случае, лазаретом.
Профессор Илиев, мягко говоря, не был приверженцем суеверий и с надеждой ждал, что какая-нибудь государственная инстанция превратится в инквизиционный корпус, который обуздает область народного творчества. Он уже давно заметил, что «торгаши» старого мира совершенно спокойно посещают средневековые кварталы мира нового и не торопятся преображаться в лавочников или бродячих торговцев, впаривающих какие-нибудь сопли в склянках под видом чудодейственного бальзама. Кстати, последних Илиев считал честнее первых. Но вот почему вселенная медлила, как будто жертвы выбирались вручную, этого никто не знал. Сам Михаил Исакович боялся стать каким-нибудь монахом, который украдкой проводил медицинские опыты у себя в келии, а потом попал в немилость священноначалия. Он давно уже знал, что он врач до мозга костей, до глубины своей души, и в этом его призвание и смысл существования. Он не откажется от этого даже перед угрозой преобразившегося мира; хоть с кочергой и при свечах, но останется врачом.
Его коллеги думали, что помочь герцогу можно лишь новыми средневековыми методами. И хотя профессор Илиев озвучил допущение, что нам неизвестны по-настоящему средневековые методы лечения, это не было услышано. Герцога решили лечить гимнастикой и упражнениями, в надежде, что это остановит распространение «заразы». Илиев очень хотел помочь герцогу принять новую действительность, чтобы было спокойнее ждать, пока врачи найдут подходящее решение для его недуга.
Я знаю, меня прокляли! герцог, шатаясь из стороны в сторону, ходил по своим покоям. Где поп? У меня был личный поп! Я же приказал отправить за ним! Где он? Пусть шельмец отрабатывает всё, что я в него вложил!
Простите, ваша светлость! ответил слуга. Его не могут вытащить из дома. Бог преобразил его в чрезмерно тучного комплекцией Простите, ваша светлость.
Что!? герцог опустился на пол. Мы же вместе ходили в тренажв тренировочные комнаты. Теперь и я урод, и онтоже, в принципе, урод. Найдите хотя бы бабку-ведунью какую-нибудь если уж жить этой проклятой жизнью, то полной грудью.
Мы будем работать над решением вашей проблемы! пообещал профессор Илиев, обнадёживающе посмотрев на герцога. Разрешите откланяться?
Герцог небрежным жестом отпустил бесполезный консилиум, большинство членов которого теперь будет переживать за своё будущее. Когда уже почти все вышли из покоев, один врач боязливо подбежал к герцогу, уныло сидящему на ковре.
Ваше светлость, я слышал, какие-то бродячие трубадуры помогают в таких случаях, бегая глазами, тихонечко произнёс врач. Последний раз они помогли дочери графа Орловского из Китай-города. Что-то там с летаргическим сном или болезнь Гюнтера сами знаете, сейчас всё через слухи, но это хоть что-то.
Герцог устало посмотрел на врача, скривив рот в улыбке благодарности, что больше походило на угрозу съесть его печень. Врач быстро засеменил к двери, догоняя своих коллег.
Арнольд, ты всё слышал? позвал своего верного слугу герцог.
Седовласый Арнольд отличался не по годам острым слухом, а потому утвердительно поклонился и вышел из покоев.
Он спустился вниз по лестнице родового замка, в который превратился многоэтажный пентхауз на берегу Москва-реки. Это утешало герцога Трефа осознанием своей правоты, что Москва это Европа. В противном случае, они бы жили сейчас в тереме или в чём похуже. Судя по всему, остальные жители бывшего фешенебельного жилища не преобразились в феодальных господ, иначе бы уже давно начались вооруженные тёрки за право владеть этим новоявленным красавцем. Замок действительно был прекрасен, в отличии от его хозяина. Когда дом преобразился, то над воротами, в залах и на стенах появился тот же герб, что и на одежде и перстне герцога: трефа в пламени. Герцог ненавидел этот замок, потому что он был напоминанием начала его уродливой жизни. Сейчас он все свои богатства отдал бы, чтобы стать как конюх красавец Иван. Как бишь его фамилия? Да какая ещё фамилия! Иван-дурак, а выглядит, как Иосиф Прекрасный. Герцог в сердцах казнил бы его, но прежнее чутьё выгоды никуда не делось. У Ивана всё получалось превосходно, а это позволяло хвастаться перед сильными мира сего и совершать выгодные герцогу сделки. Кто-то даже дочку предлагал, так как после преображения бывшая семья покинула герцога. Все подумали, что он не хочет, чтобы они рисковали собой, находясь рядом с ним. А герцог не хотел, чтобы его жену, когда она станет настоящей, увидели остальные. Сейчас без него её быстро забудут и это герцога полностью устраивало. Что касается его двух дочерей, то он, конечно, скучал, но не хотел, чтобы они видели его таким. Так что тщеславие и выгода вот его удел в этом новом средневековом мире.
Тем временем, Арнольд в одной из башен замка нашёл отдыхающих после смены личных телохранителей. Те, продирая глаза, уже поняли, что поспать им не дадут.
Семён, Фёдор, герцог лично поручает вам привезти двух трубадуров из района Китай-города, о которых говорят как о целителях и чудотворцах, Арнольд кинул два увесистых кошеля золотых рублей. Один вам за отсутствие сна, другой аванс этим поэтам-песенникам за исцеление герцога. Но привезти их нужно немедленно.
А немного ли им авансом? прохрипел Семён.
Дурень! Нам тоже много дали, а значит, нам их закапывать придётся, если они герцога нашего не избавят от проклятья! Фёдор был явно смекалистее своего напарника. Всё сделаем в лучшем виде.
Арнольд проводил их до конюшни, а когда они выехали из замка, вернулся к герцогу. Слуга не очень верил в успех, но жизненный опыт подсказывал, что пока надежда помогает герцогу не сойти с ума, он, Арнольд, может быть спокоен. Он не знал, откуда у него такая верность герцогу, он же раньше был просто его водителем. Подумаешь, пару раз не сдал герцога жене, которая всё грозилась пунктами брачного договора, что заберёт дочерей и полцарства в придачу из-за измен супруга. Но тогда ещё были детекторы лжи, а не опричники, которые бы точно выбили из него всю правду. Таким образом, неизвестно кому ещё больше повезло: герцогу или его верному слуге.
Арнольд постучал и вошёл в покои герцога, перед этим сообщив телохранителям, что сегодня их сменит другая пара. Дело было ближе к вечеру, и в покоях слуги зажгли свечи. Арнольд с удивлением отмечал, что такое освещение ему нравится больше света старого мира. Читать, конечно, неудобно, но кто вообще читает, это ж пережитки прошлого, от которых мир отказался ещё до начала эффекта «преображения масс».
Герцог сидел, точнее, пытался сидеть, на красивом резном стуле работы мастеров алтуфьевского мебельного цеха. Для герцога его уродство было не только эстетической проблемой, но и лишало его полноценности повседневной жизни. Он кушал виноград и смотрел не моргая сквозь гобелен на стене.
Ваша светлость, Ваши лучшие люди отправились на поиски трубадуров. Скоро их доставят в замок, отчитался Арнольд.
Думаешь, они ещё в Москве? пришёл в себя герцог Треф.
Думаю, они ещё в Китай-городе, ответил слуга и пояснил. Там одни из лучших трактиров и публичных домов, а трубадуры точно будут отмечать свой успех, хвастаться и рассказывать о нём, пока не кончится полученное вознаграждение. А если они действительно помогли графу Орлову, то проматывать награду они будут ещё очень долго поверьте мне.
Герцог кивнул, поправляя непослушный халат, который никак не хотел сидеть на его перекошенной уродством фигуре.
У них получится? спросил герцог и снова потух, все ещё не веря в эту авантюру.
Мы их щедро простимулируем, заверил хозяина Арнольд.
Он явно имел ввиду не только кулаки Семёна и Фёдора, но и выдумки знакомых опричников, письмо к которым он собирался оправить незамедлительно. Хотя у них был нюх на такие дела, и Арнольд ни капли не удивился бы, если они окажутся на пороге ещё до полуночи. Всё-таки любимое дело, да ещё и перед герцогом можно выслужиться. Арнольд вновь откланялся и пошёл в свою комнату. Комната была маленькой, но очень уютной. Мебель простая, но аккуратная. Бронзовый напольный подсвечник с тремя совами подарок самого герцога. Одеяло из овечьей шерсти, но не колючее Аннушка из Коровьего переулка действительно была мастерицей на все руки. Даже отрубленные несколько пальцев на правой руке по доносу завистников не мешали ей творить чудеса. За такой интерьер раньше просили бы минимум пять золотых рублей. Сколько это в старых деньгах, Арнольд уже забыл. Он взял листок бумаги и написал: «Радуйся, Анфим! Твой сомолитвенник Арнольд». Для опричника Анфима была только одна радость, поэтому примчаться он должен был сразу, без ненужных раздумий. Даже как-то жалко стало трубадуров. Хотя, может, люди не брешут, и они действительно помогли дочери графа Орловского. Последнему, из-за ужасного характера графа, Арнольд был не рад. Особенно после того, как граф обозвал его «старикашицей и седобородавкой», что говорило об отсутствии у него чувства юмора. Но так как они с герцогом тогда обмывали удачную сделку по замоскворецкой недвижимости, в результате которой герцог значительно увеличил свои земельные наделы, то он тоже смеялся. Арнольд всё понимал, но графу стоило бы выбирать себе объекты для насмешек осторожнее. Письмо Арнольд отправил, естественно, с вороном, чтобы никакой квадрокоптер не перехватил сообщение. После этого он спокойно лёг на свою любимую кровать. Оставалось ждать Семёна и Фёдора с трубадурами подмышкой.
Под утро во дворе замка раздался рёв мотоциклов. Через минуту Арнольд стоял на парапете, и все они, в том числе Сёмен и Фёдор, не без зависти смотрели, как двое исполнителей музыкальных шедевров нового мира слезали с «намоленных» чопперов слишком известных марок, чтобы их называть бесплатно. Трубадуры были явно ещё пьяны, но твёрдо держались на ногах. И куда вообще смотрят городовые? Они поднялись к Арнольду. От трубадуров несло каким-то трактирным пойлом, но вид у них был свежим и бодрым. Если бы не запах, можно было подумать, что всю ночь пил Арнольд, а не эти «чудотворцы». Верный слуга знал, что герцог ночью почти не спит, так как время дня тоже подвергалось преображению и местами становилось точкой творческого размышления, не давая воспаленному уму забыться от дневной суеты. Время в замке герцога страдало вместе с хозяином. Слуга проводил гостей в герцогские покои.
Герцог Треф услышал стук и хриплый голос Арнольда доложил о прибывших трубадурах. Он тоже слышал рёв моторов, но протокол требовал исполнения.
Ваше светлость, Сухойкхм-кхм и Красная, к Вашим услугам, слуга покосился на трубадуров, ментально подпиравших друг друга для более презентабельного вертикального положения.
Герцог пристально смотрел на них, пытаясь разглядеть в них то необычное, что даст ему надежду на выздоровление и избавление от проклятия. Огня свечей вполне хватило, чтобы эта надежда стала разгораться всё больше. Перед его разно посаженными глазами предстала высокая, метр восемдесят, девушка двадцати семи лет с выбритыми висками, поверх которых вперед спускалась средней длины густая коса, от корней к кончикам сине-красного цвета. Короткие светло-серые брюки и сорокасантиметровые тёмно-коричневые готические сапоги на пятисантиметровом каблуке подчёркивали спортивную фигуру и делали её ноги изящными, но не хрупкими, как у недоедающих красавиц старого мира. Блеклый, по сравнению с волосами, красно-голубой джемпер с высоким горлом проводил цветовую дифференциацию косой линией и был украшен черным пояском с серебряной пряжкой. Поверх всего этого цветового великолепия была надета плотная тёмно-серая рубашка с коротким рукавом. Мягкие черты лица и большие голубые глаза могли бы стать поводом для приглашения в модельный бизнес, но острый, даже колющий взгляд показывал полнейшую профнепригодность к нему. Если бы возможно было увидеть её фотографии полугодичной давности, то стало бы видно, что она выпустила джинна из каких-то потаённых глубин своего сердца в надежде напугать обрушившееся на мир Провидение заявлением: «Я и сама уже стала настоящей!». Затуманенный четырьмя-пятью кружками пива взгляд был обращен вниз на герцога без тени подобострастия. Венчала образ светло-коричневая лютня изысканной работы, которую герцог отметил своим искушённым взглядом.