Да, верно.
Что ж, хорошо, ты молодец. Отлично поработал. Я это кому угодно в глаза скажу.
Наступает время «но»
Пожалуйста, пойми меня правильно, Саймон.
За всю историю человечества никто еще, пожалуй, не ошибся в интерпретации того, что обычно следует за этой фразой.
Даже не знаю колеблется Комсток. В общем, так. Ты наверняка слышал, что Рейд Саутерн тоже подал на эту должность.
Ну, еще бы! А еще я слышал, что за последние десять лет его папаша подарил школе не менее пяти миллионов долларов, и, как ни странно, началась эта невиданная щедрость, как раз когда его сынок пришел сюда на работу.
Ага, говорю я.
И Рейд, как ты, несомненно, тоже знаешь, пробыл здесь на год дольше тебя.
Как и то, что профессорская должность всего одна.
Именно, именно, говорит Комсток так добродушно и снисходительно, как будто вот-вот бросит мне в рот собачье лакомство. Это весьма деликатное дело, Саймон, при том что Рейд, как ты понимаешь, располагает высоким уровнем поддержки. Одним словом, ты понял сейчас его очередь.
По всей стране профессора-адъюнкты то и дело подают на профессорские должности, но так их и не получают. И такое понятие, как очередность, здесь совершенно ни при чем. Кроме, конечно, тех случаев, когда отец будущего профессора ходячий банкомат.
Мне очень не хочется Комсток начинает махать руками так, словно не может подобрать слова, как будто эта маленькая речь не была заготовлена заранее. Но было бы гораздо лучше, если б ты подождал следующей вакансии. Тогда мы проведем тебя на должность без отметки о том, что ты уже подавал заявление раньше, но твою кандидатуру отклонили.
Ты думаешь, что мою кандидатуру отклонят. Я произношу это без вопросительной интонации, но все-таки скорее спрашиваю, чем нет. Конечно, у нас в школе есть и старорежимные типы, для которых главное принадлежность к клубу, и они, конечно, будут против меня; но есть и другие, хорошие и честные люди вроде Аншу; для них качество преподавания и выдающееся знание предмета важнее, чем то, как преподаватель одет и с кем общается.
Что ж, видимо, это не столь очевидно Но, как я уже сказал, Рейд пользуется значительной поддержкой. Нет, никто не оспаривает твоих научных достижений, Саймон. Ты проделал замечательную работу.
Ну да, и ты это кому угодно в глаза скажешь.
Что ж, вот я и получил новую тему для размышлений, декан.
Я выхожу из кабинета, чтобы не мешать ему снять телефонную трубку, набрать номер отца Рейда, отчитаться о только что проведенной беседе со мной, на ту самую тему, и заверить его, что все прошло как нельзя лучше.
* * *
Я уже опаздываю на стрижку. Обычно я хожу в парикмахерскую пешком, благо до нее всего пара кварталов, но сегодня иду в то крыло школы, которое тянется вдоль Супериор-стрит, и спускаюсь на уличную университетскую парковку. Поскольку на работу я всегда приезжаю одним из первых, то моя машина припаркована в первом ряду.
Подходя к серебристому «Мерседесу»-купе, достаю из кармана связку ключей и, воровато оглянувшись, с нажимом провожу бородкой ключа по боковой панели машины у дверцы водителя. На серебристой поверхности остается уродливая царапина.
Я очень сожалею, декан.
Ну а теперь стричься.
* * *
И вот я, вполне прилично одетый профессор-адъюнкт, отправляюсь в парикмахерскую, где старик-русский по имени Игорь (его правда так зовут) укоротит мою шевелюру, а то вдруг еще факультетское начальство решит, что слишком длинные волосы помешают мне выполнять профессорские обязанности. Хотя какая теперь разница, все равно свою кандидатуру мне, похоже, придется отозвать
Полдень жаркий, па́рит, когда я иду по Мичиган-авеню, пробираясь сквозь толпу туристов и богатеев, уличных артистов и бездомных, вот она, наша Великолепная Миля. Честное слово, ее давно уже пора назвать как-нибудь иначе. Но мне не до нее, я обдумываю вещи поважнее.
Например, почему пожилые белые мужчины в черных судейских мантиях, никогда не знавшие нужды и обладающие массой привилегий, должны решать, что чувствует или должен чувствовать афроамериканский подросток, когда его останавливает на улице полицейский? Почему Верховный суд нашего штата не признает, что его решениями по делам о диффамации[6] всегда руководит представление о «невинном выражении»? И зачем, в конце концов, в слове «расистский» пишут «т», если между двумя «с» ее все равно не слышно? В надежде, что она пересилит союз шипящих?
В глубокой задумчивости я выхожу на Северную улицу, где расположена моя парикмахерская.
И тут мои ноги буквально врастают в тротуар, и я встаю как вкопанный правда, ненадолго, до тех пор, пока в меня не врезается кто-то сзади, так что толчок буквально бросает меня вперед.
А все из-за того, что я почувствовал тебя. Клянусь, я почуял тебя раньше, чем увидел, как ты выходишь из Блумингдейл-билдинг. Не знаю, почему я сразу тебя узнал. Может быть, из-за формы твоей головы, которая ничуть не изменилась. Или из-за линии подбородка. Или по тому, как ты поджимаешь губы, сосредоточиваясь. Короче, что-то в тебе осталось прежним даже спустя девятнадцать лет. И это что-то буквально крикнуло мне: «Лорен»
Лорен.
Лорен.
Привет, Саймон, как жизнь?
Отлично, Лорен. А ты как?
прежде, чем ты повернула ко мне лицо в огромных солнечных очках, как у Одри Хэпберн.
* * *
Это ты. Отпустила волосы, покрасилась на тон светлее, чем раньше, но это все равно ты.
Ты ступаешь на тротуар; в каждом твоем шаге упругая гибкость, уверенность женщины, привыкшей лавировать в толпе, не обращая внимания на устремленные на нее взгляды. Ты шевелишь губами. Сначала я не вижу телефона, но вот порыв ветра приподнимает твои волосы, и я замечаю беспроводной наушник.
Обычно, когда я хочу избежать нежеланной встречи или скучного разговора, то хватаюсь за телефон. Прижимаю его к уху, наклоняю голову, как будто связь плохая, и прислушиваюсь. По крайней мере, в коридорах родной юридической школы я делаю именно так.
Но теперь мне не до телефона.
Нечего тут стоять, как коралловый риф, омываемый течением со всех сторон. Люди вокруг меня движутся, и я тоже должен двигаться навстречу тебе, с такой же незамутненной уверенностью, как и ты. Но я не могу. Я близок к коллапсу. Ноги отказываются служить мне. Сердце колотится так, что я слышу свой пульс. Внутренности сводит.
Ты проходишь мимо, и я ощущаю аромат твоих духов. Они не те, что раньше.
Меня ты не замечаешь. Наверное, вокруг слишком много людей или ты слишком занята разговором. А может быть, ты не заметила бы меня, даже если б уперлась в меня взглядом. Ведь я для тебя всего лишь далекое воспоминание, не правда ли? Да и помнишь ли ты меня вообще?
Я поворачиваюсь и иду за тобой следом.
Э, нет, спасибо. По-твоему, это называется вести себя достойно? задаешь ты вопрос своему телефонному собеседнику, хотя по твоей интонации ясно, что для тебя это вовсе не вопрос. Ты смеешься.
Твой смех совсем не изменился. Значит, это точно ты.
На тебе розовое платье, подчеркивающее достоинства фигуры. В руке у тебя два пакета с покупками. Значит, деньги у тебя есть. Неудивительно. На пальце кольцо с крупным камнем. Тоже ничего странного. Ты всегда с легкостью притягивала внимание богатых мужчин.
Вот подойти бы к тебе сейчас сзади, хлопнуть по плечу: Эй, незнакомка, помнишь меня?
А потом схватить тебя за руку: ЭЙ, ПОМНИШЬ МЕНЯ, ЛОРЕН?
Соблазн так велик, что я приказываю себе остановиться и пропустить тебя вперед.
Я замечаю, что на тебя оборачиваются все и мужчины, и женщины. Ну еще бы, ты ведь настоящее произведение искусства. Но ты наверняка это знаешь, а потому не сбавляешь шаг.
Ноги у меня по-прежнему ватные. Рот полон желчи.
Ты переходишь через Чикаго-авеню и входишь в какое-то здание.
Если я войду туда за тобой и окажусь в фойе дома для богатых, то тут же перестану быть анонимным. Люди не входят в фойе таких домов просто так, без дела.
Ну и пусть. Я даю тебе пять секунд форы и вхожу во вращающуюся дверь. За ней открывается просторное, прохладное, со вкусом украшенное, до блеска отполированное фойе богатого жилого дома в самом центре города.
Миссис Бетанкур! окликает тебя мужчина за стойкой портье. Вы приехали на выходные?
Нет, зашла оставить кое-какие вещи, Чарли, отзываешься ты. Как дети?
Бетанкур. Бетанкур.
Ты замужем, Лорен.
Я выскакиваю на жаркую людную улицу, где пешеходы тут же окружают меня со всех сторон, толкают; моя нога соскальзывает с тротуара на проезжую часть, громко сигналит автомобиль
Я снова заскакиваю на тротуар, чудом не попав под колеса такси, мчащего по Мичиган-авеню к югу. Чтобы удержать равновесие, хватаюсь рукой за капот другого такси, припаркованного рядом. Капот горячий от солнца.
Ты, придурок, чё надо? Из окна высовывает голову таксист, поджидающий седока.
Поднятием руки попросив прощения, я бреду дальше, сам не зная куда. На ходу мотаю головой и шепотом твержу:
Бетанкур. Бетанкур.
Бетанкур Бетанкур Бетанкур Бетанкур.
* * *
Оказывается, в Чикаго и его окрестностях живут дюжины женщин с такой фамилией. Но только одну из них зовут Лорен. И это ты. На фото в своем профиле в «Фейсбуке»[7] ты в облегающем белом платье и огромной шляпе, как на дерби в Кентукки[8], поднимаешь бокал игристого вина, губы сложены бантиком. Неужели ты впрямь была счастлива, когда позировала для этого фото, Лорен? Или ты думала: «Вот будет отличная картинка для моего профиля в Фейсбуке»? Что это было фейк, когда человек хвастается тем, что он делал, где побывал, но на самом деле было просто скучно? Или для тебя важнее то, как видят тебя другие люди, чем как ты видишь себя сама? Тысячи друзей и тысячи лайков под сотнями твоих фото крошечными окошечками в твою жизнь последних десяти лет. Вот ты на вершине Эйфелевой башни, вот на сафари в Африке, на Таймс-сквер, снова с бокалами, на льдине озера Мичиган; триатлон[9], какое-то соревнование, где ты барахтаешься в грязи Ты никогда не одна, вокруг тебя люди, друзья, привлекательные мужчины, загорелые и счастливые, гламурные и сексуальные, полные задора, энергии и свободы
Ты замужем за человеком по имени Конрад Бетанкур. Детей у вас нет. И ты не живешь в Чикаго, кстати. Твой дом в Грейс-Виллидж, в деревне к западу от города. И по соседству со мной, ведь я живу в Грейс-Парк.
Что ж, добро пожаловать домой, Лорен.
* * *
Дыши глубже, Саймон. Прибегни к языковым играм. Делай что-нибудь. Дыши.
Почему «кейс» это и «чемодан», и «случай»?
Еще вдох.
* * *
По какому неписаному, но нерушимому правилу мы всегда ставим размер впереди материала? Почему «большая мраморная статуя» лучше, чем «мраморная большая статуя»? И почему «черное маленькое платье» и «маленькое черное платье» не одно и то же?
Почему размер должен стоять перед возрастом? Почему обязательно «невысокая старая дама»? А «старая невысокая дама» это уже что-то другое?
Почему нельзя сказать «старая невысокая милая дама»?
Глубокий вдох.
* * *
Воспоминания возвращаются, накатывают как волны. Но не уходят, а остаются внутри меня, сгущаясь и разрастаясь, как опухоль, которая отравляет кровь. Я должен остановиться. Должен забыть, что видел тебя. Ты давно в прошлом. Вот и оставайся там, в зеркале заднего вида моей жизни. Мне уже лучше. Я знаю, что лучше. Вики говорит, что лучше. Я не могу вернуться туда. Все хорошо, все в порядке.
Я знаю, что сделаю. Отправлю тебя назад, в прошлое. Я отправлю тебя в прошлое, Лорен. Ты вчерашняя новость, Лорен, заявляю тебе это со всей ответственностью. Ты новость девятнадцатилетней давности.
Вот так-то. Теперь я возьму и забуду, что видел тебя.
Семь недель спустя
Июль
3
ПОНЕДЕЛЬНИК, 4 ИЮЛЯ 2022 ГОДА
О боже мой, прошептал я. Хотя впервые за многие годы я пришел сегодня в клуб именно потому, что надеялся ты тоже будешь здесь, на празднике Четвертого июля[10]. Хотя я не перестаю думать о тебе с того майского дня какого «того дня», хватит обманывать себя, это было в пятницу, 13 мая, в 14.04 когда ты прошла передо мной на Мичиган-авеню. Хотя я уже не раз пытался подстроить «случайную» встречу с тобой. И даже, как школьник, репетировал перед зеркалом, что я скажу тебе, когда мы окажемся лицом к лицу.
И все же, когда я смотрел на тебя, Лорен, как ты стоишь в патио клуба, на краю поля для гольфа, меня охватило такое ощущение чистоты, свежести и порядка, как будто я увидел тебя впервые.
Я развел руки ладонями вверх, как будто только что наколдовал тебя сам. Колдовство вот подходящее для моего ощущения слово.
Это ты.
Ты была в белом летнем платье с открытыми плечами. Загорелая. И снова в тех очках, как у Одри Хэпберн. Волосы забраны назад. С тобой были друзья, вы весело смеялись, но тут ты, должно быть, поймала периферийным зрением какое-то движение сбоку и повернулась. Мне хочется думать, это случилось потому, что боги улыбнулись нам и послали волшебное озарение, которое и заставило тебя повернуть голову.
Это же ты, ответила ты тогда на мое приветствие, снимая очки и щурясь от солнца. Мне показалось, что ты совсем не удивилась. Саймон, добавила ты так, словно тебе нравилось выговаривать мое имя.
Ты отошла от своей компании, в которой, как я успел заметить, не хватало твоего мужа Конрада. Я сразу оценил твой жест значит, в твоих глазах наша первая встреча, по крайней мере первая за девятнадцать лет, заслуживала некоторой приватности, хотя нас и окружали человек двести люди, которые собрались в клуб на праздничное барбекю с фейерверками в честь празднования Четвертого июля.
Как ты что ты я не знал, как закончить предложение.
Ой, я же вернулась в город, сказала ты. Вернее, в деревню.
Ты живешь в Грейс-Виллидж?
Ну да. Я замужем, живу здесь уже несколько лет А ты по-прежнему в Грейс-Парк?
В том же доме.
Ты кивнула:
У меня была такая мысль. Я думала, что мы встретимся как-нибудь здесь, в клубе. Твоя семья ведь была среди его членов. Я даже хотела тебе позвонить, разбить лед и все такое
Я махнул рукой:
Не беспокойся. Это было давно.
Мне показалось, что ты испытала облегчение от этих слов. Настоящее облегчение, как будто с тебя сняли тяжелый груз, и ты улыбнулась мне с благодарностью.
Я думал, что буду волноваться. Я столько раз подробно продумывал разговор, что был уверен я буду заикаться, мямлить, обливаться по́том и не знать, куда девать руки. Но едва я увидел тебя, вся нервозность прошла; правда, вместе с ней исчезли слова, которые я сочинял Просто мы с тобой опять были вместе.
Ты женат? спросила ты, увидев золотой ободок кольца у меня на пальце.
Почти десять лет. Ее зовут Вики.
Она тоже здесь?
Нет. Вики здесь не было. Загородный клуб для снобов последнее место, где Вики хотела бы появиться, даже в гробу.
Она не смогла прийти. Наверное, я не сумел сохранить непроницаемое выражение, потому что твое лицо тоже изменилось, как будто ты поняла, что нечаянно задела больное место.
Девятнадцать лет назад, Лорен, ты была красоткой; теперь стала прекрасной женщиной. Ты повзрослела, обрела мудрость, зрелость. Горячая двадцатилетняя помощница юриста, метеором мелькнувшая на небосклоне юридической фирмы моего отца, исчезла; ее место заняла искушенная, уверенная в себе женщина, для которой прожитые годы не прошли даром она знала цену себе и своему положению.
Меня беспокоило, что я не рассказал тебе о том, как видел тебя на Мичиган-авеню в мае, не открыл, что единственной причиной, почему я сам заявился на этот глупый праздник в «Грейс кантри клаб», была надежда встретить тебя ведь я заглянул в список членов клуба и увидел там тебя и твоего мужа Конрада. Так что мое «удивление» при встрече с тобой было не вполне искренним. Меня беспокоило, что нечто новое и, возможно, серьезное между нами начинается с фальши.