В преддверии войны «национализация» советской политики была усилена в том числе в виде пропаганды изоляционизма и культивирования уверенности в том, что Советский Союз живет в условиях «враждебного окружения»[264] (что подкреплялось самой реальностью конфликтами между СССР с Японией у озера Хасан и на реке Халхин-Гол в 19381939 гг., советско-финляндской войной 19391940 гг., исключением СССР из Лиги Наций 14 декабря 1939 г.). В Советском Союзе была развернута борьба с «низкопоклонством перед заграницей», которое на состоявшемся в 1939 г. XVIII съезде ВКП(б) было осуждено как нетерпимое для советского человека чувство[265]. Было объявлено о неприемлемости и даже преступности пропаганды «западной и восточной буржуазной культуры» (немецкой, английской, польской, турецкой, иранской, китайской и др.)[266]. Необходимость борьбы с «низкопоклонством» усилилась после присоединения к СССР в 19391940 гг. «западных территорий», где многие советские военнослужащие, включая агитаторов и пропагандистов, были поражены зажиточностью населения и изобилием товаров[267]. С такими настроениями властям приходилось бороться. В частности, Политбюро ЦК ВКП(б) категорически осудило восторженный очерк писателя А.О. Авдеенко о жизни Северной Буковины[268].
В советской военной пропаганде на второй план была выведена ранее превалировавшая в ней идеология «пролетарского интернационализма»[269]. Партийные органы указывали на необходимость изживания вредного предрассудка, «что будто бы в случае войны население воюющих с нами стран обязательно и чуть ли не поголовно восстанет против своей буржуазии, а на долю Красной Армии останется пройтись по стране противника триумфальным маршем и установить Советскую власть». Поэтому было предписано вести пропаганду на основе доктрины «советского патриотизма»: «Где [бы] и при каких бы условиях Красная Армия ни вела войну, она будет исходить из интересов своей Родины». Было объявлено, что советские люди не должны заботиться о том, кто победит в войне Германия или Великобритания, но «должны укреплять оборонную мощь нашей страны»[270]. Таким образом, приоритет получила развернутая ранее идеология защиты СССР своими силами как продолжения дела «справедливых, незахватнических войн» русского народа[271], без расчета на помощь «мирового пролетариата».
К маю 1941 г. советское руководство, дав органам пропаганды указание расширить публикацию материалов «на тему о советском патриотизме»[272], склонилось к еще большему усилению «национализации» политики. И.В. Сталин сказал лидеру Коминтерна Г. Димитрову: «Нужно развивать идеи сочетания здорового, правильно понятого национализма с пролетарским интернационализмом. Пролетарский интернационализм должен опираться на этот национализм»[273]. В том же месяце была опубликована написанная в 1934 г. работа Сталина «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма», в которой глава Советского государства обрушился на «классика марксизма» с жесткой критикой его русофобских высказываний[274].
Однако комплекс мер в рамках нового курса до начала войны реализовать полностью не удалось. Многолетнее воспитание советских людей в «пролетарской» идеологии заставляло их отделять рабочих и крестьян граждан враждебных стран от «господ-эксплуататоров»[275]. Настроения, основанные на «пролетарском интернационализме», были губительны, ведь к этому времени руководство страны осознавало как призрачность расчетов на «мировую революцию»[276], так и изменившееся в негативную сторону восприятие СССР в мире после участия в разделе Польши в 1939 г., советско-финляндской войны 19391940 гг. и присоединения Прибалтики в 1940 г. Завершать перестройку политики и военной пропаганды на «национальные рельсы» советскому руководству пришлось уже в условиях начавшейся 22 июня 1941 г. войны.
Таким образом, роль национального фактора в советской политике предвоенного периода была масштабной: были отброшены «гиперинтернационалистские» перегибы политики 1920-х гг., разработана новая идеология на основе государствообразующего «русского фактора» (в будущем предполагалось сформировать «советскую нацию» на основе русской идентичности) и приверженности историческим традициям «великодержавия». Однако придание приоритета русскому национальному фактору не означало, что Советское государство стало «национальным». Новая национальная политика служила укреплению положения власти, которая осознала, что коммунистическая идеология в чистом виде не может быть фундаментом жизнедеятельности СССР в условиях отказа от «мировой революции». Русский национальный фактор был выбран в качестве «цемента» для объединения всех народов Советского Союза, поэтому «русская» идентичность не выпячивалась, а размывалась среди «советской», став достоянием всех народов СССР. Фактически «советское» стало означать «русское», что напоминало дореволюционную практику смешения «общероссийского» и «русского».
Советская национальная политика в предвоенный период была достаточно вариативной в ней сочеталось несколько векторов: усиление русского национального фактора и «великодержавия», внедрение доктрины «советского патриотизма» и пропаганда «дружбы народов СССР» при одновременном ослаблении доктрины «пролетарского интернационализма». Доктрина «советского патриотизма» и пропаганда дружбы народов имели своей целью унификацию гражданственности всех народов СССР, создание морально-политической общности этносов, которых на протяжении веков объединил вокруг себя русский народ. Доктрина «пролетарского интернационализма» была отодвинута на второй план (но не отброшена).
Советская национальная политика в предвоенный период показала определенную эффективность. Возрождение «великодержавия», основанного на лучших страницах истории России и русского народа, было встречено советскими людьми с определенным пониманием[277], а за рубежом даже как то, что «Сталин занял место Романовых»[278]. В стране был создан определенный базис для моральной подготовки народа к войне на основе национально-патриотического фактора. Однако советская политика имела противоречивый характер из-за неполного отбрасывания доктрины «пролетарского интернационализма». Советские власти стремились решить две противоположные задачи и перестроить государственную идеологию на национальных основах (для укрепления страны изнутри), и сохранить международный имидж СССР как оплота коммунизма, «отечества мирового пролетариата». Такой дуализм в определенной мере дезориентировал советских граждан.
§ 3. «Злейший враг советского патриотизма»: советская религиозная политика
Как известно, советское правительство провозгласило отделение Церкви от государства и введение института свободы совести в качестве одного из своих приоритетов[279]. Норма о свободе совести была представлена в статье 13 Конституции РСФСР 1918 г. и статье 4 Конституции РСФСР 1925 г., а также в Конституциях других союзных республик. Таким образом, Советское государство выбрало путь, на который в XIX начале ХХ в. уже встали некоторые страны Европы и Америки. Декларированные советской властью цели в религиозной политике соответствовали потребностям модернизации общества и в то же время не ущемляли прав верующих религия запрещена не была, и Россия формально стала «светским», но не атеистическим государством.
Однако на деле религия рассматривалась большевиками как крайне враждебный общественный институт. В.И. Ленин резко отрицательно относился к религии, называя ее «одним из видов духовного гнета» и «опиумом для народа»[280], и призывал с ней бороться[281]. Разумеется, нацелившись на искоренение религии, власти молодого Советского государства не намеревались использовать конфессиональные организации в качестве одного из проводников своей национальной политики.
На практике свобода совести в Советском государстве трактовалась однобоко и некорректно только как свобода не верить в Бога, свобода вести антирелигиозную пропаганду[282]. Свобода совести не только не гарантировалась, но открыто нарушалась, в том числе было законодательно закреплено поражение духовенства в гражданских правах[283]. Религиозное обучение детей и миссионерская деятельность в СССР были запрещены. В 1929 г. в Конституцию была внесена поправка, отменившая свободу религиозной агитации[284]. В то же время государство открыто поддерживало и финансировало антирелигиозную пропаганду. Массовым тиражом выпускалась антирелигиозная литература и периодическая печать, работали 47 антирелигиозных музеев[285]. 13 октября 1922 г. при ЦК ВКП(б) была создана Комиссия по антирелигиозной пропаганде, руководителем которой был назначен видный партийный и советский деятель Е.М. Ярославский[286]. Решающую роль в развитии антирелигиозного движения в стране сыграли издававшаяся с 1922 г. газета «Безбожник» и созданное в 1925 г. всесоюзное антирелигиозное общество «Союз безбожников», переименованное в 1929 г. в «Союз воинствующих безбожников» (СВБ)[287], который при полной поддержке властей вел агрессивную антирелигиозную пропаганду.
Религиозные институты в СССР подверглись жестоким преследованиям. Только в 1928 г. в связи с началом коллективизации И.В. Сталин три раза призывал к борьбе с религией. В 19291933 гг. и 19331937 гг. СВБ провозгласил две «безбожные пятилетки», воплощение в жизнь которых выражалось в агрессивной атеистической пропаганде[288]. В 1920-х и 1930-х гг. были закрыты и разрушены тысячи православных храмов и монастырей, уничтожено или арестовано 8085 % священников Русской Православной Церкви (более 45 тыс. чел.)[289]. РПЦ не позволили избрать патриарха, были закрыты духовные академии и семинарии, церковные периодические издания.
Положение других конфессий было схожим. Подверглись репрессиям католические и протестантские священнослужители. В 1935 г. полностью прекратил свою деятельность Федеративный союз баптистов СССР, и хотя Союз евангельских христиан формально продолжал существовать, фактически его деятельность была парализована[290]. В 1920-х гг. были упразднены исламские суды, закрыты религиозные школы, конфискован весь вакф[291], прекращен выпуск исламских периодических изданий и литературы[292]. В 1932 г. начались преследования верующих-мусульман и исламских священнослужителей, тысячи которых были казнены или погибли в лагерях[293]. В 1936 г. были репрессированы члены Центрального духовного управления мусульман России и Духовного управления мусульман Башкирии[294]. С 1929 г. была развернута целенаправленная деятельность государства по ликвидации буддийской конфессии. Власти активно разрушали такие сферы буддийской деятельности, как монастырское образование, культура и искусство, тибетская медицина. Большинство буддийских священнослужителей было расстреляно или отправлено в ГУЛАГ[295]. С 1920-х гг. в СССР началось массовое закрытие синагог, были осуществлены репрессии в отношении раввинов, а также ученых-гебраистов[296].
Однако в связи с переменой курса национальной политики в середине 1930-х гг. власть осознала необходимость использования в идеологии традиционных ценностей российской цивилизации, сложившихся под влиянием православия[297]. В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1936 г. Крещение Руси было признано «положительным этапом в истории русского народа»[298]. Материалы пропаганды, включая антирелигиозную печать, стали утверждать, что Крещение Руси было «крупнейшим историческим событием», имевшим «большое значение»[299]. Христианство стало рассматриваться как «прогрессивное явление» в истории страны[300]. Как уже говорилось, была положительно оценена деятельность князя Александра Невского, канонизированного РПЦ.
Настрою советского руководства к пересмотру роли христианства в истории страны и использованию патриотических страниц истории русского православия (а также, возможно, и других конфессий) в государственной идеологии без опасений усилить положение религии способствовало убеждение, что религия в СССР к середине 1930-х гг. якобы пришла к окончательному упадку и перестала быть «социально опасной». Считалось, что в стране «религия не играет уже никакой роли», «многие молятся Богу лишь ради страховки, на всякий случай»[301]. В феврале 1936 г. лидер советских безбожников Е.М. Ярославский на юбилейном вечере по случаю десятилетия СВБ доложил, что атеисты к тому времени составляли как минимум половину населения СССР и даже «переваливали за вторую половину»[302]. В августе 1937 г. Ярославский уверял, что безбожие «распространяется гигантскими шагами», верующих и священнослужителей «становится все меньше и меньше»[303]. Из некоторых высказываний Ярославского, сделанных в том же году, можно сделать вывод, что, по его мнению, максимальное число верующих в СССР не должно было превышать 1/3 населения[304].
Одним из подтверждений тезиса об уверенности властей в упадке религиозности населения стала отмена нормы о дискриминации духовенства в отношении избирательных прав, закрепленная в статье 135 Конституции СССР 1936 г. [305] После принятия новой Конституции были назначены выборы в Верховный Совет СССР (на 12 декабря 1937 г.), верховные советы республик (на июнь 1938 г.) и местные советы (на декабрь 1939 г.). Несмотря на предоставление избирательных прав священнослужителям (равно как и другим «чуждым элементам»), власти не опасались того, что выборы могут перерасти в нечто неуправляемое[306]. Антирелигиозная пропаганда уверяла, что после опубликования Конституции священники будут массово слагать сан[307] и даже что «часть служителей культа уже сейчас просит дать какую-нибудь работу, лишь бы уйти из церкви»[308]. Очевидно, по причине уверенности, что религия больше не представляет опасности, И.В. Сталин ратовал и за менее агрессивное ведение антирелигиозной пропаганды[309].
Проведенная в январе 1937 г. Всесоюзная перепись населения была призвана оправдать ожидания советского правительства по поводу «изживания» религии. Прогнозировалось наличие в стране низкого процента верующих[310]. Однако результаты переписи стали неприятной неожиданностью для советского руководства: доля верующих среди советских граждан оказалась высокой 57 % взрослого населения (в сельской местности примерно 2/3 всего населения, в городах не менее 1/3). При этом часть верующих при проведении переписи опасалась указывать свое отношение к религии. В марте 1937 г. начальник ЦУНХУ Госплана СССР И.А. Краваль сообщил И.В. Сталину и В.М. Молотову, что «число верующих оказалось больше чем ожидали»[311]. Результаты переписи в отношении религиозности скрывались не только от народа, но и как минимум до июня 1937 г. даже от Комиссии по вопросам культов при ВЦИК[312]. В дополнение к результатам переписи, которые разрушили ложное представление об искоренении религии в СССР, не оправдались надежды на массовое сложение сана священнослужителями.