Наутро я стою перед бирюзовой дверью, в которую обычно стучала кулаком. Пять быстрых ударов это был наш секретный сигнал в детстве, чтобы Генри знал: это я. Я стучала так еще долгое время после того, как мы вышли из возраста дурацких секретных сигналов. Генри считал это забавным, а я была готова на все, лишь бы увидеть его широкую глуповатую ухмылку, когда он открывал дверь. Мышечная память и сейчас побуждает меня так постучать, но я вовремя останавливаю себя и звоню в дверь как взрослая.
Сэм, младший брат Генри, открывает дверь. Его глаза расширяются при виде меня.
Виктория! произносит он. Что ты здесь делаешь?!
Я открываю рот и снова закрываю его, внезапно почувствовав неловкость.
Прости. Это было грубо с моей стороны, извиняется Сэм. Ты пришла к Генри? Или
Да. Я улыбаюсь в ответ. Мне всегда нравился Сэм, но он на три года младше Генри, так что, само собой, мы все детство сторонились его.
Генри! кричит Сэм, потом поворачивается ко мне. Сожалею о твоем отце.
Ага, отвечаю. Сэм кивает, но, в отличие от большинства людей, не спрашивает, как дела у моего отца. Ему ли не знать. Только человек, который лично столкнулся с раком, может понять мою ситуацию. Это секретный клуб, в котором никому не хочется состоять.
Из-за угла выходит Генри, и его рот открывается при виде меня, но мой бывший друг тут же берет себя в руки.
Привет. Он поднимает руку и машет, затем, похоже, понимает, как нелепо это выглядит, и опускает ее вдоль тела. Входи.
Сэм убегает, окинув нас напоследок таким долгим взглядом, что я уверена: он знает все наши секреты. Он всегда был проницательным ребенком.
Я вхожу в прихожую, все такую же теплую и уютную, выкрашенную в желтый цвет, все с тем же столиком из вишневого дерева, на котором стоят свежие гладиолусы любимые цветы мамы Генри. Это немного похоже на возвращение домой после долгого отпуска.
Генри возвышается надо мной, проводя рукой по волосам. Эта привычка появилась у него еще в детстве, но из-за уверенности, с которой он держится сейчас, жест все время кажется признаком рассеянности. Генри проводит по волосам второй раз, и я понимаю, что дело тут не в рассеянности.
В гостиной ревет Губка Боб, и я ухмыляюсь.
Бабушка Накамура все еще контролирует телевизор?
Мультики ежедневно, целыми сутками напролет, смеется Генри. Иногда днем мама крадет у нее пульт и включает «Доктора Фила»[3], но бабушка начинает жаловаться, что ей приходится смотреть, как напыщенный белый старик притворяется всезнайкой, пока мама не сдастся и не включит мультики снова.
Она не ошибается.
Я смеюсь, и становится легче. Обе бабушки Генри жили с его семьей с тех пор, как мы были детьми, его белая бабушка Коннор и японская бабушка Накамура. Он всегда получал самый лакомый кусочек грильяжа и лучший моти с арахисовым маслом, а я бесконечно завидовала, потому что никогда не знала так близко своих бабушку и дедушку. Папины родители умерли, когда я была маленькой, а мамины ведут бродячий образ жизни, путешествуя по миру и управляя компанией, производящей натуральные чистящие средства. Мама большую часть своей жизни жила на чемоданах, и иногда я задаюсь вопросом, не поэтому ли она захотела стать юристом чтобы обрести хоть какую-то стабильность.
Я была такой дурой, что не выразила тебе соболезнования, когда умерла бабушка Коннор Мне очень жаль, выпалила я извинения, прежде чем успела передумать.
Генри пожимает плечами.
У тебя были на то свои причины.
Слова неожиданно жалят меня. Возможно, он был рад, что я исчезла из его жизни.
Точно. Я оглядываюсь на дверь. Прости. Мне пора идти.
Я делаю шаг к двери, но Генри шагает следом за мной.
Я не хотел Пожалуйста, останься.
Мы можем я делаю паузу, мы можем где-нибудь поговорить?
Он ведет меня знакомой дорогой в свою спальню, расположенную наверху. Комната не изменилась, а мне бы хотелось, чтобы это произошло. Стены по-прежнему темно-синие и увешаны плакатами с изображением футболистов. Здесь все еще есть две книжные полки, заваленные книгами. Постер фильма «Другой мир», который я подарила Генри на двенадцатый день рождения, висит на стене. Нам еще даже не разрешали смотреть этот фильм, когда я подарила ему постер. Знакомая обстановка вызывает дискомфорт, как будто мои кости хотят остаться в этом безопасном месте навсегда, но мышцы напряжены от нервов.
Генри замечает, что я пялюсь на Кейт Бекинсейл в ее длинном кожаном плаще, выделяющемся на фоне полной луны.
Это по-прежнему единственный фильм о вампирах, который мне нравится, произносит он.
Это вызывает у меня легкую улыбку. За прошедшие годы я заставила Генри посмотреть множество фильмов о вампирах, хотя он никогда не был большим их фанатом.
Это же Кейт Бекинсейл, надирающая задницы в кожаном плаще. Что тут не любить?
Верно, соглашается Генри. Ради этого я могу забыть обо всем.
Он плюхается на кровать и смотрит на меня.
Я колеблюсь, когда Генри указывает на место рядом с собой.
Обещаю не кусаться. Он пытается рассмеяться и при этом выглядеть небрежно, но напряжение все портит, и его смех переходит в удушающий кашель, пока я сохраняю серьезное выражение лица.
Первый перелом в нашей дружбе произошел здесь: в восьмом классе мы сидели на кровати и смеялись, читая вместе комикс, но вдруг все изменилось. Генри повернулся ко мне с каким-то новым выражением лица; от его взгляда у меня в горле застрял смех, и когда он медленно наклонился, я не отодвинулась. Мы поцеловались. Потом я ушла. Просто встала и побежала в лес, потому что, несмотря на то что поцелуй мне понравился, несмотря на то что мне захотелось его повторить, я понимала: он изменил между нами все. Что, если наши отношения перестали быть идеальными?
К тому времени, как Генри догнал меня, я убедила себя, что все будет хорошо. Что я хочу этих перемен. Но прежде чем успела это сказать, Генри рассыпался в извинениях. Он не хотел разрушать нашу дружбу.
Мы договорились даже не помышлять о свиданиях друг с другом до окончания средней школы. И после этого каждый раз, когда наша дружба грозила перерасти в нечто большее, мы тут же отодвигались подальше от опасного края, ни о чем не сожалея. Хотя я сожалела об этом. Много раз.
Все было бы совсем по-другому, если бы я тогда не запаниковала.
Или если бы мы дополнили наше соглашение о запрете свиданий условием, что и ни с кем другим встречаться не будем. Это тоже пошло бы нам на пользу.
Я делаю крошечный шаг назад. Приходить сюда было ошибкой. Возможно, я смогу убедить папу отпустить меня одну. Я все равно должна поехать одна. Мой план состоит в том, чтобы Генри притворился, будто едет со мной, и отвез меня в аэропорт. Потом он сможет отправиться веселиться на озеро Тахо. Я оплачу его проезд, если он действительно не может себе этого позволить. Никто не узнает, что я поехала одна.
Сидя на кровати, Генри наклоняется вперед и кладет локти на колени. Он смотрит на меня бесхитростным взглядом, которым всегда умел обезоруживать людей. Это его умение часто выручало нас в детстве и при этом Генри даже не пытался никем манипулировать. Когда он улыбался, то делал это искренне.
Даже сейчас его тепло словно крючок в моей груди, притягивающий меня к нему, но я борюсь с этим.
Нарисовала что-нибудь интересное в последнее время? Его голос звучит легко и непринужденно, как будто мы просто два старых друга, которые встретились в кофейне.
Мой взгляд перемещается на его коллекцию моих рисунков, приколотую над изголовьем кровати. Это Генри убедил меня поступить в художественную школу, вместо того чтобы попытаться хоть раз сделать маму счастливой. Генри и папа они были в сговоре по этому поводу.
Я думала, что Генри уже снял все рисунки со стены, хотя так же считала и когда он начал встречаться с Бейли. Но Генри этого не сделал, и я продолжала твердить себе: это что-то да значит. Я была не права. Генри больше не встречается с Бейли, но и мы с ним тоже не вместе.
Нет. Мой ответ прозвучал резко, хотя я этого и не хотела. Я напрягаюсь от усилий держать себя в руках.
Я не хочу стоять в этой комнате, которая хранит так много наших воспоминаний, и думать о Бейли. Тем более что я скучаю и по ней, даже если это не то же самое, что потерять Генри.
Сначала Бейли была моей подругой. Она перевелась в начале прошлого года и стала посещать со мной уроки рисования. В тот день нам задали рисовать автопортрет, но я изобразила широкое поле с высокой желтой травой и голубым небом, по которому бежали дождевые облака. Учитель только что поругал меня за то, что я не следовала указаниям, когда Бейли заглянула через мое плечо.
А по-моему, здесь нарисована ты, сказала она.
Я даже не думала о том, что это автопортрет, просто не хотелось рисовать свое лицо. Мы с Бейли уже пару недель вели дружеские беседы, хвалили работы друг друга, но в тот момент я поняла, что мы станем подругами. Она разглядела меня на этом рисунке раньше, чем я сама. В тот же день я пригласила ее пообедать со мной и Генри.
Честно говоря, я ожидала, что Бейли станет в основном дружить со мной. Она была более тихой и менее предприимчивой, чем я, по характеру больше похожей на задумчивую художницу, со светлыми волосами и мягкой улыбкой. Но она играла в футбол, как и Генри, и они тоже сблизились.
По вечерам мы с Бейли тусовались и рисовали закат.
Но она также встречалась с Генри перед школой, чтобы погонять мяч.
У нас были и другие друзья, но мы с Генри всегда чувствовали себя обособленно, как в своем отдельном мире, и Бейли единственная стала его частью.
Это казалось мне непривычным, но я смирилась, пока не начала замечать, что между мной и Генри все реже происходят те маленькие неловкие моменты моменты, когда наши пальцы соприкасались и мы не спешили отстраняться; эта неспешность говорила о том, что рано или поздно придет время, когда ни один из нас не отстранится. Я думала, что эти моменты были обещанием.
Я думала, что Генри, возможно, перестал меня касаться, чтобы Бейли не чувствовала себя третьим лишним в нашей неизбежной истории любви.
Я думала так до того момента, пока они не сказали мне, что встречаются, они встречались уже целый месяц, не поставив меня в известность. Это было еще больнее. Они знали, что это причинит мне боль. Я так сильно беспокоилась о том, что Бейли окажется третьей лишней, а оказалась ею сама.
Я притворялась, что все в порядке, но это было все равно, что пролить чашку грязной воды на акварель, над которой ты работал всю свою жизнь. Картина мечты разрушена пути назад нет.
Остается лишь выбросить ее и начать все сначала.
Я даже пару раз пыталась встречаться с парнями после того, как узнала об отношениях Генри и Бейли, чтобы попытаться сделать ситуацию менее неловкой. Но это напоминало попытки любоваться репродукцией одной из картин Моне с изображением водяных лилий, понимая, что оригинал тебе недоступен.
Мне было тяжело, и я осталась без лучшего друга, с которым могла бы поговорить об этом. Генри снова и снова повторял, что между нами ничего не меняется, но как это могло ничего не изменить?
Лицо Генри смягчается, когда он наблюдает, как я борюсь со своими воспоминаниями. Он словно читает мои мысли, но не торопит меня.
Садись, мягко приглашает он, не сводя с меня глаз, и каждый раз, когда я перевожу взгляд с двери на него, вижу, что Генри за мной наблюдает.
Сделав глубокий вдох, я расслабляю колени и делаю шаг к нему. Я не ожидала, что это будет так сложно. Кровать подпрыгивает под моим весом, когда я сажусь.
Генри тоже пытается выровнять дыхание.
Я складываю руки на коленях, чтобы меньше касаться его кровати.
Итак, начинает Генри, чем могу быть полезен? Сделав паузу, он, кажется, переосмысливает свои слова. Я имею в виду чего ты хочешь? Или, скорее, чем я могу тебе помочь? Да. Давай остановимся на этом.
Я сглатываю и ищу силы в образе Кейт Бекинсейл.
Нет простого способа признаться кому-то, что ты хочешь попросить его прикрыть тебя, пока ты охотишься на вампиров.
Ты можешь мне довериться. Мягкость его голоса напоминает мне о том, как мы были детьми и нашли раненую птицу, которая врезалась в раздвижную стеклянную дверь дома Генри. Мы соорудили маленькое гнездышко в старой коробке из-под обуви, и Генри хлопотал над птицей, пока она не умерла. Я выглядываю из окна его спальни на задний двор. Камень, который мы превратили в надгробие, вероятно, все еще стоит у подножия гигантского дуба, на который мы когда-то взбирались.
Надеюсь, это не заставит Генри жалеть меня. Я бы не смогла этого вынести.
Мне нужно, чтобы ты подвез меня в аэропорт. Я начинаю с самой простой вещи. Генри не обязательно знать все причины.
О-о-о Он выглядит практически разочарованным. Вероятно, ожидал что-то наподобие тех грандиозных планов, которые я придумывала в детстве. Если бы он только знал, что я задумала самый безумный план в своей жизни! Отчасти мне хочется все выложить Генри, и не потому, что мне нужно с кем-то поделиться своей задумкой, а потому, что мне нужно поделиться ею с Генри. Мне хочется рассказать о своем плане парню, который всегда поддерживал меня.
Ну, я же говорил тебе, что всегда готов помочь, отвечает он.
Значит, ты отвезешь меня? Я перестала потирать большие пальцы друг о друга. Если я знаю нервные движения Генри, то он наверняка знает мои.
Слишком поздно. Он смотрит на мои руки, снова неподвижно лежащие у меня на коленях.
Почему твоя мама не может отвезти тебя? Или Джессика?
Им некогда. Короткие, односложные ответы лучше всего подходят для лжи.
И куда ты собралась?
В Новый Орлеан. Мне следовало бы солгать, но я не стала. Генри наверняка помнит о поездке, которую мы с папой планировали. Я довольно часто о ней упоминала, хотя, возможно, пропустила ту часть, где мы планировали искать настоящих вампиров. Генри никогда в них не верил, но я хочу, чтобы он видел, как для меня это важно.
И он видит. Он догадался: я что-то скрываю.
Виктория.
Есть нечто особенное в том, как Генри произносит мое имя. Это трудно объяснить, но когда в кофейне вас окликают по имени, чтобы выдать заказ, это отличается от того, как ваше имя звучит из уст кого-то близкого. То, как Генри произносит мое имя, вновь воскрешает все доверие, которое раньше было между нами, и вселяет надежду, что все вернется снова, если только я сделаю шаг навстречу.
Я должна была поехать туда с папой. Это был его подарок мне на выпускной. Теперь папа хочет, чтобы я отправилась туда с друзьями и повеселилась. Стараюсь сделать так, чтобы мой голос звучал как можно тверже и увереннее, но пристально смотрю на свои руки, пока говорю. Но я собираюсь поехать туда одна, чтобы отыскать вампира. И мне нужно, чтобы ты прикрыл меня.
Глава 3
Не знаю, как ты, но меня учили давать отпор.
Настоящая кровь
Генри поджал губы. Он знает, что я говорю серьезно, и не знает, что с этим делать. Я хочу, чтобы он в присущей ему манере торжественно кивнул, принимая мой план без вопросов. Вместо этого он издает сдавленный смешок.
Хочешь найти себе Эдварда, да? Ну, то есть сам-то я за Джейкоба, но ты это ты.
Он пытается перевести все в шутку. Дает мне шанс отшутиться и отказаться от сказанного. Я понимаю, что такой будет реакция большинства людей. В обычной жизни вампиры не устраивают приемы и не рассылают приглашения. Команды профессионалов не смогли их обнаружить, так почему же мне должно повезти? Но я надеюсь, что Генри не спишет меня со счетов сразу. В конце концов, однажды он помог мне установить ловушку на снежного человека в лесу за домом, основываясь на моих неубедительных доказательствах в виде выщербленных стволов деревьев и сломанных веток часть которых я сломала сама, чтобы создать больше доказательств.