И теперь Ольга ела, обо всём позабыв, поглядывая в большое школьное окно.
Погода ещё стояла хорошая, солнышко светило. Но ветер уже дул по-осеннему. Листья летели мимо окон столовой целыми тучами.
Так ела Ольга, отдыхая от своей большой заботы Но едва только компот допила и поставила стакан, опять вспомнила опять заныло где-то внутри, будто зуб заболел. У неё хоть всего один раз в жизни зуб болел, но этот раз она запомнила очень хорошо.
* * *
Продлённая группа пошла на прогулку. Ольга отправилась в класс. Подумала: ну что ж, пока хоть домашнее задание поделаю. Времени ещё оставалось почти полтора урока. Достала задачник и тетрадку по арифметике. Написала: «26 сентября». У букв ноги разъезжались, словно бы они стояли не на строгой синей линейке, а на скользком льду. Ольга нахмурилась, прочитала задачку: «купил в магазине две тетради и ручку»
Было совершенно непонятно, чего дался ей этот Огоньков Генка. И почему именно она должна отвечать за него? За шестиклассника! Он ведь и сам взрослый!..
Неожиданно затрещал звонок. Ольга почти его не услышала, споря сама с собою. Главное, что она не знала, как поступить. И вдруг снова звонок грянул кончилась переменка между пятым и шестым уроками. И тут Ольгу кто-то шилом кольнул: «Господи! Да ведь старику же ботаники надо сказать! Он уж обязательно что-нибудь»
Ольга выскочила из класса, запрыгала по лестнице не хуже самого Огонькова. Школа сейчас была похожа на вокзал, с которого уходят разом сто поездов. Звонок на отправление дан, поезда, как видно, уже тронулись. И все бегут, бегут, стараясь догнать двери своего поезда. И Ольга бежит вот и её дверь. Стучаться или прямо так?.. Постучала, дёрнула дверь закрыто!
Нету старика ботаники, никто не поможет ей. Всё должна сама решать!
* * *
В школе сидеть она больше не могла. Вышла на пустой двор. Ветер дёргал её платье в разные стороны. Ольга вынула из портфеля кофту, застегнулась на все пуговицы. И всё равно по телу бегали иголки дрожи то ли от холода, то ли ещё от чего.
Так, переминаясь с ноги на ногу, она простояла у школы весь шестой урок. «Вот Огоньковище! думала она. Да что я ему сторож здесь сторожить?!» Однако не уходила. Наконец, заглушённый стеною, задребезжал звонок. Сердце у неё сразу забилось быстрее, быстрее. И совсем уж нестерпимо стало ждать!..
И вот двери начали открываться со стуком и грохотом. Старшеклассники ватагами выходили на улицу. Многие с удивлением поглядывали на Ольгу.
И вдруг она увидела: вышли те мальчишки, дежурные, и ещё двое. Они привалились спинами к деревянному заборчику, за которым был ботанический участок, и стали тихо о чём-то переговариваться. Было ясно, кого они ждали. Огонькова! Ольга быстро отступила за колонны школьного крыльца. И стала подглядывать оттуда.
Теперь, когда враги были прямо перед нею, она почему-то начала успокаиваться. В конце концов, Огоньков всё знал. Он мог хоть сто человек с собой взять против этой четвёрки! Ольга даже хмыкнула злорадно
И тут она увидела Огонькова. Он был один. Стоял на верхней ступеньке широкого школьного крыльца и смотрел на своих врагов. Ольгу, которая была в каких-нибудь двух шагах от него, Огоньков, конечно, не замечал.
Ну что, орлы? спросил Генка. Вчетвером-то оно смелей получается?
Мальчишки, как и Ольга вначале, решили, наверное что Огоньков тоже пришёл со своими дужками. Но вдруг они поняли, что Генка совершенно один. И их, видно, зло разобрало, что они испугались его одного человека. Они начали ругаться. Ольга почти ничего не понимала в этой ругани, но всё же догадывалась, что это самые жуткие и чёрные слова. У неё дыхание перехватило, она только повторяла про себя: «Ой! Ой! Ой!» Но Огоньков, уж наверное, всё понял. Он сбежал вдруг на землю по ступеням и спросил:
Ну, что ж вы? словно бы старался их подбодрить.
Он теперь стоял почти рядом с ними И вдруг сильно ударил крайнего мальчишку кулаком в нос, а потом в живот. Этот мальчишка отшатнулся, скрючился, но зато остальные трое наконец будто опомнились. Раз и один сцепился с Огоньковым, раз и другой повис сзади. Генка упал И тут словно какой-то ветер подхватил Ольгу. Она выскочила из своей засады, замахнулась портфелем:
Бандиты! Бандиты! Я всё про вас видела!
Неизвестно, что бы она сделала дальше, наверное, треснула портфелем, кто под руку подвернётся, да споткнулась на последней ступеньке и со всего маху рыбкой шлёпнулась на асфальт.
Атас! крикнул кто-то из четвёрки. Сейчас шум будет. Отваливай И топот ног.
Ольга вскочила сгоряча. Увидела, что Огоньков сидит прямо на краю тротуара. На переносице полукруглая ссадина как луна, из нижней губы, расползаясь жирным пятном, идёт кровь. Огоньков лизнул губу, сплюнул.
Ну, ты даёшь! Вдруг он увидел что-то, встал, шагнул к Ольге: Ого, брат! Да ты смотри-ка!..
Тут Ольга и сама почувствовала какое-то тёплое щекотание по левой ноге. И сразу больно-больно стало Ой! Ольга даже пошатнулась: вся коленка была в крови, и дальше, вниз по ноге ползли красные змейки, осторожно трогали розовый Ольгин носок. «Вот хорошо, что не белые гольфы», подумала Ольга. И тут в ушах зашипело и зазвенело, перед глазами запрыгали золотые и чёрные круги. Ольга попятилась и села на холодную гладкую ступеньку
* * *
Минут через двадцать Ольга с обвязанной ослепительно белым бинтом коленкой хромала по школьному двору. Огоньков нёс её портфель.
Ольга всё никак не могла забыть те жуткие мгновения, когда врачиха промывала ей огромную ссадину вытаскавала из-под кожи два камешка, состригала ножницами грязные красные лохмотья. А потом всё прижигала, прижигала йодом Больно было ужасно! Ещё и теперь ныло и дёргало, будто в её разбитую коленку переселилось сердце.
Но во время всей операции Ольга почти ни звука не проронила. Очень хотелось заплакать. Между прочим, ей даже говорили, что полезно пореветь немного, когда слишком больно. Однако приходилось зубы всё время стискивать и молчать, потому что рядом стоял Огоньков. Сам привёл её туда и, когда врачиха сказала ему выйти, твёрдо ответил:
Нет!
Она тебе кто сестрёнка?
Из моего звена. Я вожатый!
Добрая врачиха, конечно, и знать не знала, какой Огоньков вожатый и что у него за звено. Она только растерянно плечами пожала:
Ну ладно.
И Огоньков остался.
* * *
Чего, домой тебя проводить, что ли? неловко спросил Огоньков. Мать небось там икру мечет?
Не мечет, сказала Ольга. Она во вторую смену ушла. Её до самого полдвенадцатого ночи не будет.
А кто будет?
Я.
Погоди, а это самое?..
Ольга догадалась: Огоньков про отца хотел спросить. Отца у неё не было. Она ещё в малышовскую группу ходила, когда отец уехал. Да, так мама сказала: «уехал».
И теперь только слал переводы денег. Каждый месяц мама говорила:
Надо на почту сбегать
А в руках у неё была всегда одинаковая серовато-жёлтая картоночка с таким пушистым оборванным краем. Ольга (уже забыла откуда) знала, что это отцовский перевод. Однажды она заглянула в эту бумажку: «45 руб. 00 коп.». Вот, значит, сколько полагается на её воспитание сорок пять рублей
О бывшем отце и о картонных переводах Ольга думала привычно, спокойно. Только не любила, конечно, когда об этом выспрашивали.
А Генка он ведь ничего не знал. Однако сразу почувствовал, что начинается неловкость, и замолчал. «Как Борис Платоныч», подумала Ольга. И стало приятно, что Генка чем-то похож на старика ботаники.
А хочешь, пойдём к нам, прервал молчание Огоньков. Чайку по стаканчику треснем
Как треснем?
Ну, выпьем. И вдруг добавил: У меня дед чего-то загибается. Постучал пальцем по груди. Моторчик отказывает.
Ольга с трудом слушала Огонькова. Слова его были какие-то колючие, будто ежи. Едва возьмёшь тотчас хотелось бросить. Не могла она себе как-то представить домашнее неторопливое чаепитие со словом «треснуть», а болезнь старика ботаники рядом с придурочным «загибается». Словно Борис Платоныч не человек, а сгоревшая спичка.
Ну чего, пойдёшь? уже нетерпеливо спросил Огоньков.
Ольга кивнула.
Лады!.. Не болит?
Прошло уже.
Деду скажем, что упала, и больше ни звука В общем, что без драки. А то знаешь Он это самое
Они шли вдвоём по улице. И Ольга чувствовала себя не очень-то удобно. Идёшь со взрослым мальчишкой, он тащит твой портфель, на брата и сестру сразу видно! не похожи
А вот Огоньков наоборот: шагал себе как ни в чём не бывало, болтал, сыпал своими неудобными, непривычными для уха словечками. Пожалуй, даже весёлым казался.
Такая уж была черта у Огонькова. Правда, Ольга распознала её потом. Огоньков если кому верил, если кого принимал в свои, того не стеснялся, с тем разговаривал обо всём и тому доверял. А к слову сказать, таких вот «своих» у Огонькова почти не было. Но зато уж друзей он помнил навсегда. И о каждом говорил мечтательно и грустно. Например, так: «Вот у меня дружок был в лагере, так мы с ним знаешь!..» Но в школе до сих пор ни с кем Огоньков так и не сошёлся. Второй год здесь учился, а всё особняком, всё мимо.
Только вот одна Ольга за него заступилась.
* * *
Огоньков, оказывается, жил совсем рядом с ней, в соседнем переулке. Минуты три или четыре ходу. У него был домина с необъятной лестницей, тусклыми длинными зеркалами, стоящими, как стражники, по бокам, и старинным неспешным лифтом.
Огоньков сперва нажал шестой этаж. Но когда они проезжали третий, быстро нажал красную кнопку «Стоп», открыл дверь.
Лифт же испортишь! сказала Ольга. Ты что!
Она, между прочим, правильно ему сказала. Огонькову до третьего можно и на одной ножке допрыгать. А если кто правда на шестом живёт?.. Ольга, например, даже на седьмом жила. Так без лифта туда добираться это же буквально весь воздух выдышишь.
Но Огонькову разве такие вещи объяснишь?!
Не бойся, распетушился он. Тут всё высший класс, рука мастера!
Он вдруг помчался на четвёртый этаж, вызвал оттуда лифт! Кабинка послушно пошла кверху. Тотчас она вернулась обратно вместе с Огоньковым.
Ну, где я его испортил? торжествующе закричал Генка. Тут дело не в порче, а в точности движений, поняла? Я точность движений отрабатываю!..
Зачем?
Надо!
* * *
Старик ботаники лежал на очень широкой деревянной кровати, разукрашенной резными фруктами и людьми. И кругом было всё старинное, и пахло старинным. И книги поблёскивали зелёным и красным в застеклённом шкафу на львиных лапах. И с потолка спускалась потемневшая медная люстра.
Во, дед! Привёл к тебе гостя! громко сказал Огоньков.
Старик ботаники приподнялся на мягкой подушке.
Оля пришла! Он улыбнулся, быстро осмотрел её добрыми глазами. Вот так чудо! Вот так молодец!.. Ой, ой! Погоди! Ногу себе где-то разбила. Господи! Кровь-то какая!
И правда: на бинте просвечивало красное пятнышко. Надо же, просочилось!..
Прыгают через верёвочку эту, как ненормальные, небрежно бросил Генка.
Не врал бы хоть, врун! прошипела Ольга в ответ.
Старик ботаники стал её расспрашивать, что там да как там в школе, и Ольге самой пришлось малость приврать. Потом они стали говорить про Огонькова. Борис Платоныч жаловался, улыбаясь:
Генька-то мне ничего не рассказывает. Всё сам с собой, как на необитаемом острове живёт
Вопросы его были совсем простые. Ольге хорошо и спокойно было отвечать ему, сидя на прямом деревянном стуле с высоченной, как башня, спинкой.
Когда взрослые разговаривают с детьми, то они обычно что? Или веселятся над тобой, словно ты конферансье, или начинают тебя веселить. Но редко кто из них говорит серьёзно. Редко кому интересно просто поговорить. А Борису Платонычу именно было интересно.
Дед, рубать чего есть? крикнул Огоньков откуда-то из другой комнаты.
Суп я сварил, из пакета. А второе, Геня Сходи, дружок, за котлетами. И с вермишелью их отварной
Я суп твой греть поставлю, посмотрите здесь! Входная дверь захлопнулась.
Через две минуты Ольга пошла на кухню, к супу. Боже ты мой, что это была за кухня! В жизни Ольга не видела столько грязной посуды. Вся мойка была завалена ею и весь столик. И на полу, на жёлтом линолеуме, сплошь пятна чёрные, серые, бурые, какие-то зелёные, словно это не пол, а географическая карта мира.
Она вернулась к старику, и, видно, на физиономии было у неё что-то такое написано. Старик ботаники спросил Ольга только покраснела. Ответить она не знала как и поэтому не решалась. И вдруг в голову пришли самые простые слова:
Можно, я там Я хочу помыть там немного.
Старик ботаники смотрел на неё одну секунду. Потом глаза отвёл. И, честное слово, Ольга не ошиблась: он покраснел! Покраснел и сказал:
Спасибо тебе большое, милая! Мы ведь с Генькой одни. Да вот я ещё, видишь
Ольга нашла старую, сухую, аж запылившуюся мочалку для мытья посуды и кусок мыла. Началась работа. Ольга очень хорошо знала её. Сперва посуды кажется такая гора, такие джунгли! А потом глядишь уже надо думать, куда бы ставить чистые тарелки. Глаза боятся, руки делают! Так мама любила говорить.
У них под праздники всегда гостей бывает ого-го!.. А значит, и посуды потом целые горы. Но если взяться дружно
Ольга думала об этом, ещё о чём-то. А сама мыла да мыла. Мокрыми руками выключила закипевший суп. В общем-целом, потихоньку осваивалась здесь и приводила всё в божеский вид. Очистила столик, поставила три тарелки, рядом положила три ложки, три вилки.
Что-то и грохота никакого не слышно. За её спиной стоял старик ботаники. Неужели даже ни одного блюдечка не разбилось?!
Ольга порозовела от гордости: стопки блюдец, тарелок и тарелочек стояли чистые и белые, словно колонны в Большом театре.
Генка вошёл. Старик ботаники кивнул ему:
Кто же здесь среди нас вожатый?
Ну, дед, я просто умолкаю до будущего года! Я просто ухожу в подполье!
Только котлеты нам оставь!..
Пообедали, и старик ботаники сидел с ними за столом. После Ольга подмела пол, а Генка тряпкой на швабре все комнаты протёр: кухню, кабинет, спальню, столовую. Это было не так уж и сложно. У них на полу линолеум. Вот если б паркет был, как у Ольги Но зато у Ольги всего только кухня и одна комната.
А ещё и это главное! всё у них оттого получалось быстро, что Огоньков не злился и не хандрил, как обычно мальчишки, если их заставляют убирать.
Палубу драить это работа отличная! кричал Огоньков. Точно, Олька?
И потом вдруг ни с того ни с сего запел грубым, как в радио, голосом:
«Жил-был король когда-то. При нём блоха жила. Блоха! Ха-ха-ха-ха!»
И Ольга тоже начинала смеяться, но не как в этой песне, а просто оттого, что смешно:
Ха-ха-ха-ха!
И получалось ещё смешнее
Она вернулась домой поздно. Не очень поздно, но всё-таки; только русский успела написать началось «Спокойной ночи, малыши!» Ольга всё ещё смотрела эту передачу, по старой памяти. Но спать после не легла. Ещё арифметику надо было заканчивать и чтение читать, естествознание
* * *
Потом они снова не виделись дня три. Ольгину уверенность, что всё теперь наладилось, принялся было прогрызать чёрный червячок. Да здесь ещё Светлана с Таней Лазаревой начинали шептаться на виду у всего класса. Будто у них дело есть страсть какой важности!
Не то чтобы Ольге очень уж хотелось быть с ними. Но всё же как-то обидно получалось. А вообще-то на Светлану Ольга уже смотрела вполне равнодушно, как на простую девочку. Даже один раз на рисовании попросила у неё тот знаменитый ластик. Светлана очень удивилась, но всё-таки дала. А потом сразу на Лазареву: видела та или нет.
Когда Ольга отдавала и «спасибо» говорила, Светлана на неё шикнула для Лазаревой, на всякий пожарный, что, мол, свой надо иметь. Ольге было и смешно и обидно. Надо же, ещё недавно дружили!.. Но это всё было теперь неважно.
В субботу вдруг пришёл Огоньков. Прямо в класс. Пошарил глазами, увидел её: «Эй, иди сюда!» и сам пошёл навстречу. Ольга смотрит, а у него на куртке пуговицы нет той самой, которую оторвал, когда за Светланой погнался.