Елена Ермолович
Черный Спутник
© Е. Ермолович, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
* * *
Хороших детей через пропасть переводят ангелы, а таких, как ты
(М. И. Цветаева «Чёрт»)
Ярославль
Солнце низко уже стояло, но грело ещё по-летнему. Вороны с граем катались с церковного купола, как дети с горки, и шлёпались в небо, широко раскинув крылья. Которосль, река-капризуля по весне и по осени любительница переменить русло, бойко гнала тёмные хладные струи, и в воде неслись один за другим, кружась, золотые листья.
Капрал Медянкин залюбовался собою в зеркальной глади, отставил ружьё, приосанился, распушил усы. Жених!
Пятеро арестантов не спеша чинили плотину, и работа их могла бы служить наилучшим примером, сколь эффективен рабский труд. Двое солдат, вместо того чтобы следить за работой и вдохновлять, увлечённо трепались о бабах. Чуть поодаль трое острожных жиганов раздавали карты эти и работать не работали, но хотя бы и не мешали. Принцы преступного мира соскучились в душном бараке и напросились с рабочими на плотину подышать осенним лесом. Все трое блистали красотою, с вырванными ноздрями и пороховым «вор» на лбу и щеках. Медянкин отворотился от горе-игроков, делая вид, что сих тунеядцев здесь нет и хаос не торжествует над порядком. С подобными лаяться нет, увольте.
То не был опрометчивый либерализм, нет, один циничный расчёт капрал многое позволял острожным принцам и даже держал себя с ними почти что дружески. Ему это было выгодно ведь на стальном хребте тюремной иерархии держалась и дисциплина. Взаимный авантаж, услуги за услуги
Трое игроков разложили на рогожке огурчики, облупленные яички, здесь же высилась баклажка, для непосвящённых с квасом. Играли не на интерес, так, гоняли дуру от скуки, и ставки делались мизерные. Полулежа, словно аристократы на пикнике, бездельники наблюдали за работой товарищей какое зрелище может быть приятней и вели неспешные разговоры.
Тебе, Мора, год остался завистливо процедил лобастый одноглазый Фома.
Не считай, вяло огрызнулся Мора, молодой цыган, тощий и грациозный, как помоечный кот.
У него у единственного изуродованные ноздри были целомудренно прикрыты повязкой.
Мору небось Матрёна выкупит, ехидно предположил скуластый, рябой арестант по прозвищу Шило, и до зимы он с нами в остроге не досидит.
Не выкупит. И за то ей спасибо, что с вами, а не в Берёзове!
Мора ещё более помрачнел.
В дальнем лесу, за плотиной, хлопнуло несколько выстрелов.
Ссыльный князь охотится мечтательно констатировал капрал Медянкин. Волшебная жизнь у старого хрена.
А ты, Мора, как отсидишь, что делать-то будешь? С такой рожей не больно-то с барышнями не отставал Фома, нет доверия с такой-то рожей
Не в роже счастье, друг Фома, пропел Мора, забавно передразнив немецкий акцент, и продолжил, произнося слова уже чисто, как благородный. Анфас можно и белилами замазать, а ноздри в Москве из гуттаперчи закажу от живых не отличишь. Да бабы, они не за рожу любят. Любезное обхождение и французская речь открывают почти все двери
Бабы любят ушами, подтвердил Шило.
Все любят ушами, отвечал повеселевший Мора, и бабы, и поповны, и купчихи, и недоросли дворянские. Но и кафтан попышнее ни разу не помешает.
За плотиной, на краю леса показалась кавалькада четверо всадников и свора собак.
Старый князь, неприязненно бросил Фома, с охоты едет, хрен моржовый.
Не окажет ли его светлость посильной помощи арестантам?
Мора поднялся, спрятал карты в карман и подобрал в траве суковатую палку, служившую ему вместо трости.
Охолони! капрал Медянкин всем корпусом развернулся к бездельникам. Старый хрен собак на тебя спустит, и вся недолга. Он и не понимает-то по-нашему ни бельмеса.
Князь немец? полюбопытствовал Мора.
Хранцуз! залился смехом Фома.
И то и другое! дополнил Шило.
Мора непонимающе на них уставился.
Он немец хранцузский, такой вот курбет, объяснил Море капрал, и прибавил в порыве добросердечности: Дрянь человек этот князь, кукиш у него вместо сердца. Получишь разве что плетей по больной спине. Не ходи, Мора.
Кавалькада приближалась к плотине впереди на вороном коне ехал, судя по надменной физиономии, сам князь седой носатый старик с соколом на перчатке. За ним гарцевал юный изящный поручик, следом неспешно плелись верхом два егеря, в ожерельях из убитых уток. Свора охотничьих собак уже взбежала на плотину и принялась радостно брехать на рабочих. Те предусмотрительно вооружились кто ломом, кто камнем, кто палкой.
Ох, беда! капрал Медянкин метнулся навстречу своре. Не трожь собак, демоны! Вам за этих уродов немецких три шкуры спустят!
Кто не рискует, тот не играет, вдохновенно изрёк Мора. Учитесь, пока я жив.
И молодой цыган, опираясь на импровизированную трость, двинулся к охотникам плавной летящей походкой так камергер плывёт к гостям по зеркальному паркету парадной залы.
Щёголь презрительно процедил Шило. Будет плётка по тебе плясать
Мора взошёл на плотину. Капрал тем временем бессильно махал руками на самозабвенно брешущих собак. Мора свистнул тихонько, неслышно почти собаки замолкли и окружили его, дружелюбно виляя хвостами.
Цыган, уважительно и завистливо процедил капрал, отступая от греха подальше, слово знает.
Всадники остановились Мора преграждал им путь, и на узеньком перешейке плотины тяжело было объехать его, не замаравшись об арестантское. Князь смотрел мимо и над, на зеркальную гладь воды, презрительно скривив губы, и сокол в чёрной шапочке сидел на его руке, как приклеенный.
Мора потрепал по загривку ближайшую собаку та одобрительно вякнула поклонился и произнёс по-немецки, глядя на старика изнизу, смело и весело:
Почтительно приветствую вашу светлость.
Глаза князя, чёрные и блестящие, как вода речки Которосли, широко раскрылись. Старик выпрямился в седле и вопросительно уставился на цыгана.
Вижу, что человек вы добрый, не откажите в помощи бедным арестантам, так же по-немецки продолжил Мора.
Собака ткнулась носом в его руку, цыган машинально почесал за шелковистым ухом.
Я человек добрый? воскликнул старик то ли весело, то ли сердито, и Мора порадовался, что угадал с языком. Да мною ваши бабы детей пугают! Где ты доброту увидал, дубина?
Вы добрый человек, ваша светлость, смиренно возразил Мора, почти коснувшись ладонью морды вороной лошади, если ездите без трензеля и без шпор. Может, и не к людям но к лошадям вы добры. А твари невинные, бессловесные стоят большего сострадания, нежели мы, грешные.
Коня не трогай, чумазый, поморщился князь. Чего тебе нужно? Деньги?
Мора отступил на шаг, с усилием выпрямил больную спину и прочёл нараспев:
Уже пятнадцать лет я не Prince clement Возьми, заработал.
В руке князя блеснула монета. Мора поймал её на лету и тут же спрятал за щеку.
Благодарю, ваша светлость! сказал он так, словно и не держал ничего во рту отчётливо и чисто.
Больше не светлость, сказано же тебе, проворчал старик. И за что ты сидишь, арестант?
Не разгневать бы вашу светлость Примерно за то, что и вы. Фортуну в руках не удержал
Дурак! расхохотался князь. Fortuna non penis, in manus non recipe А ты развлёк меня Теперь дай проехать, и не трогай больше моих собак.
Мора сошёл с плотины, пряча усмешку, и кавалькада двинулась было мимо, но князь остановил коня, повернулся в седле и спросил:
Почему они работают, а ты нет? и указал на рабочих.
Нам нельзя, закон не велит, развёл руками Мора с деланым огорчением.
Ты же, поди, для них тоже светлость? насмешливо поинтересовался князь.
Тогда уж скорее виконт
Князь фыркнул, дёрнул повод, и вороной конь унёс его прочь. Проехали мимо арестантов изящный поручик и егеря, щедро увешанные утками.
Мора вернулся к Фоме и Шилу, показал монету и снова спрятал.
Что, съели?
Ефимка убито протянул Фома.
Проиграл, подставляй лоб, обрадовался Шило.
Врёшь, ты ставил на плеть, а я на собак оба проиграли.
Миновала неделя, летнее тепло схлынуло, как и не бывало, а зимняя одежда ещё летом была почти вся проиграна Морой в карты. В тот вечер Шило с Фомой резались в своём углу в буру, Мора же, невезучий игрок, давно продулся и теперь объяснял шнырю, как следует правильно чинить малахай. Тулуп его и онучи давненько уже пали жертвой карточного долга.
За окном лило как из ведра, студёный ветер задувал в крошечные, без стёкол, оконца. Из щелей со свистом ползли сквозняки. Мора отправил восвояси шныря с малахаем, потянулся, подпрыгнул и вдруг повис, уцепившись за потолочную балку.
Что это ты висишь? спросил Фома. К чему-то готовишься или так?
Спине полезно, пояснил Мора. Хребет выпрямляю.
Хочешь к Матрёне красавчиком вернуться? язвительно поинтересовался Шило.
Прежнего не воротишь, друг Шило, меланхолически отвечал Мора, болтая ногами в воздухе. Но вернусь не кривым уродом, тоже дело.
Про кривого урода поосторожнее! буркнул Фома.
По бараку, оглядываясь, пробирался караульный. Приятели спрятали карты, Мора выпустил балку и пружинисто приземлился на нары.
Караульный приблизился, разглядел в зловонном сумраке Фому, Шило и Мору, расцвёл и пролаял:
Мора Михай!
Я, начальник, развязно отозвался Мора.
Шило с Фомой переглянулись.
Бери свой сидор и со мной, к капралу!
Зачем вызывает? спросил Мора с таким ненатуральным спокойствием, что Шило с Фомой переглянулись ещё раз.
Фома подмигнул единственным глазом, а Шило одними губами прошептал:
Матрёна
Не твое собачье дело, добродушно ответствовал солдат. Ноги в руки и дуй за мной.
Подкрался шнырь с малахаем.
Мора, шапку-то?
Шилу отдай, пусть плешь греет. Не поминайте лихом!
Мора подхватил свой тощий сидор, и солдат повёл его вон.
Матрёна завистливо повторил Шило. Выкупила-таки своё нещечко.
И проспорил ты мне, друг ситный, предвкушая, проворковал Фома.
Погоди, может, вернётся, возразил Шило без особой надежды.
Зачем звал, ваш благородие?
Мора шагнул в прокуренную караульню, огляделся в сторожке присутствовал один лишь капрал Медянкин, чуть хмельной и с трубкой в зубах.
А ты угадай! Свезло тебе, Мора Михай, выкупили тебя, ступай теперь на все четыре стороны.
Кто? севшим голосом спросил Мора.
А ты угадай! повторил весёлый капрал. Вспомни, кому на плотине хранцузские вирши читал?
Мора выдохнул словно что-то умерло в нём, а что-то, наоборот, заиграло.
Князь? Он изрядно расточителен для бедного ссыльного.
Твой благодетель богат, как Крез, усмехнулся нетрезвый капрал. Только выслушай напоследок один совет. Ты же из Москвы у нас, а, Мора? Вот и шлёпай назад в свою Москву, на рассвете, как откроется переправа. Хоть и не велено в Москву клеймёным да безносым всё равно дуй, не сиди здесь.
А как же пасть в ноги благодетелю? Облобызать ручку?
Вот-вот, понял меня. Не лобызай. Я вижу, что парень ты непростой, но этот фундук не для твоих зубов.
Вы, благородие ваше, неплохо знакомы с его светлостью?
Видал возле князя молодого поручика? А год назад на его месте служил поручик Дурново, хороший мой знакомый. Друг почти что. Князь сожрал его и не поперхнулся. Под судом сейчас поручик Дурново. И слуги бегмя бегут от старой сволочи Говорю тебе, Мора, не хочешь вернуться в острог дуй в свою Москву, с утречка и с богом.
Премного благодарен за совет, оскалил Мора белые зубы. Разрешите идти?
Да ступай, капрал отворил дверь, кликнул солдата:
Иван, проводи его!
Постоялый двор, принадлежавший мещанину с благозвучным прозвищем Шкварня, снискал в городе самую дурную репутацию. Для Моры же подобная слава служила рекомендацией лучше некуда.
Шкварня сперва скривился, завидев тюремную робу и страшную рожу Моры, но после душевной беседы и явления серебряного ефимка трактирщик оттаял душой. Была затоплена баня, нашлись и вещи на замену робе не иначе, краденые, а также гребень, чемеричная вода и белила, милостиво уделённые прекрасной госпожой Шкварней, юной супругой трактирщика.
Отмывшись и вычесав вшей, Мора с наслаждением облачился в не тюремную одежду. На смену суковатой палке пришла некогда богатая, но теперь изрядно погрызенная собаками трость. Шкварня хотел было в погоне за пущей выгодой сосватать вчерашнему арестанту и непотребную девку с губами, крашенными свёклой, но Мора девкой побрезговал. Подвиг воздержания отчего-то приятно удивил прекрасную госпожу Шкварню, и когда Мора, с замазанными белилами клеймами и с чистой тряпицей на носу, уселся за стол, хозяйка самолично, собственными белыми ручками метала на стол нехитрые яства. Сам Шкварня, встревоженный таким пробуждением внезапной симпатии, уселся на лавку в углу едальни и ревниво следил.
Как же тебя зовут, парень, на самом-то деле? интересовалась прекрасная трактирщица. Ведь Мора это же не имя? Так всех цыганов зовут.
Любезная Лукерья Андреевна, отвечал Мора, жадно принимаясь за куриную ногу, не имею сил вам врать. Конечно же, Мора это не имя. В городе Кёнигсберге звали меня Гийомом, да только тот Гийомка при облаве в реке утонул одна шляпа приплыла. В городе Москве звали меня Виконтом, да ведь какой я теперь к чёртовой бабушке виконт без носа и с чёрной рожей. Так что придется побыть Морой, пока нос не отрастёт.
Хозяйка не стала спрашивать, как же отрастёт нос может, и сама догадалась, как.
А скажи, любезная Лукерья Андреевна, что за человек ваш ссыльный князь? спросил Мора, прежде чем вонзить зубы в мясную кулебяку. И нет ли у него нужды в слугах? В псарях, например?
Князь платит деньги только немцам, из угла отозвался Шкварня. Наши все от него давно разбежались. А давеча, и верно, псарь у него помер в кирхе ихней лежит. Только ты, Мора, и не суйся не заработаешь ничего, да и не возьмут тебя, безносого.
Ты же в Москве жил, Мора, неужто ты не знаешь, что за человек был князь? жеманно спросила прекрасная госпожа Шкварня, сощурив рыжие мохнатые ресницы.
В Москве тех князей хоть заешься. Этого не видел.
Наш-то непростой был. Если по-правильному говорить, он никакой и не князь, он дюк.
Индюк! взоржал в своём углу Шкварня.
Сам ты индюк! разозлилась трактирщица.
Я знаю, что есть дюк, любезная Лукерья Андреевна, прервал перепалку Мора. Дюк он во Франции герцог.
Не знаю я, кто он был во Франции, всё ещё сердито продолжила госпожа Шкварня, только к нам его привезли из Сибири. Я тогда девчонкой была, а матушка моя, земля ей пухом, видела, как этого самого дюка Хозяйка покосилась на мужа. Этого дюка лакеи несли из саней на руках, как мешок сам знаешь с чем. А следом плелось его семейство, кубло змеиное.
Помирал он, помирал пару месяцев да так и не помер, припомнил Шкварня. Пастор над ним всё сидел, в рай провожал.
А из господ наших ни один не приехал к нему с визитом, усмехнулась трактирщица, все гнушались. Он же титула лишился и не дюк был более, даже вроде и не дворянин. А потом из столицы, от государыни-матушки Елисаветы, прилетел к нашему страдальцу личный царский врач господин Лесток. Полчаса пошептался с князем, и наш больной тут же и выздоровел.
А попозже из столицы прибыли и подводы с дюковским добром. Мебель, картины, книги, сервизы, собаки, конь этот чёрный, Люцифер, на котором он ездит, продолжил Шкварня.
Тот конь околел, сейчас у него Люцифер-второй, поправила Шкварню жена.
И господа сразу поспешили к дюку с визитами? попробовал угадать Мора.
Интересно было ему, но и от съеденного неудержимо клонило в сон.
И обрыбились! возгласила госпожа Шкварня. Всем от ворот поворот. Мол, незачем вам к простому мужику, не дворянину и не князю, с визитами шастать. Так и дружит наш дюк теперь с одними купцами Затрапезными да с Оловяшниковыми.