Я узнала, что Булабонга это вовсе не цветок, а маленькое, но гордое африканское племя. Украшая себя несъедобными фрагментами рыбы и дичи, оно тихо-мирно прозябало в своем медвежьем углу Черного континента до середины двадцатого века, когда боги неожиданно обратили на булабонгскую братию особое внимание. Возвращаясь со своеобычного вечернего моциона по родной пустыне-саванне, дежурный вождь приволок в туеске горсть личинок к ужину и большой прозрачный кристалл бледно-голубого цвета. По трагической случайности, аппетитные личинки, съеденные вождем в одиночку, оказались ядовитыми, и христианский миссионер, приблудившийся к булабонжцам пару месяцев спустя, так и не смог узнать, откуда у аборигенов взялся большой алмаз, получивший название «Голубая Булабонга». Еще месяцем позже алчные белые люди потеснили черных бедолаг с их родной булабонжской земли, и вскоре племя рассеялось по Африке и перестало существовать как самостоятельная государственная единица. Правда, других алмазов в булабонжских пределах так и не нашли. Алмаз «Голубая Булабонга» осел в каком-то частном музее, и напоминанием обо всей этой трагической истории стала марка, выпущенная на деньги совестливого коллекционера.
И тут неуемные африканские боги опять пошутили, организовав целую цепь случайностей, в результате которых из всего тиража сохранилось только три марки, а клише было уничтожено. Таким образом, каждая уцелевшая памятная марка «Голубая Булабонга» на филателистическом рынке по цене не сильно уступала одноименному алмазу!
Вспотевшей от волнения ладошкой я погладила прозрачный конвертик с клочком бумаги, стоимость которого, как выяснилось, исчислялась не в предполагаемых «кваксах», а в самых настоящих американских долларах. Электронный «Справочник филателиста» уверял, что за скромную сумму в двести тысяч «зеленых» коллекционеры эту Булабонгу с руками оторвут!
Некоторое время я тупо сидела, таращась на марку и улыбаясь, как коренная булабонжка на рисунке. Ирка с Моржиком никогда не коллекционировали марки, и как к ним могла попасть такая филателистическая редкость, я не могла даже придумать. Таким образом, легендарная Булабонга была весьма ценным и явно чужим добром, то есть идеально соответствовала условиям задачи, которую поставил передо мной Писклявый!
А почему такая дорогая вещь оказалась в мусорной корзинке под столом? Этот вопрос я разрешила легко: да по той же самой причине, по какой пачки денег прячут в банках с крупой, фамильные драгоценности зашивают в стулья, а чугунки с червонцами закапывают на морковной грядке! Булабонгу вовсе не выкинули в мусорку, ее там спрятали!
Продолжая широко улыбаться, я сунула пакетик с драгоценной маркой в задний карман своих джинсов, а сами джинсы сняла, аккуратно свернула, положила на кожаный диван и придавила собственной гудящей головой. Я жутко устала и перенервничала, так что совершенно не нуждалась в более комфортном лежбище, чем крутобокий библиотечный диван. В свою обычную комнату для гостей переселюсь завтра, а пока останусь здесь. Даже в кухню спускаться не стану, у меня тут сникерс есть
Уснула я удивительно быстро, не успела даже шоколадку дожевать, и приснилось мне бескрайнее поле экзотических лазоревых цветов. В чашечке каждого цветка сидела, улыбаясь, щекастая чернокожая Дюймовочка, и в горячем африканском воздухе плыл незабываемый голос Аллы Борисовны Пугачевой, вдохновенно распевающей: «Миллион, миллион, миллион синих роз!»
Вторник
Удивительное дело, утром я не проспала, встала как раз вовремя, чтобы успеть в телекомкомовские рудники аккурат к восьми часам. Правда, я не заморачивалась подбором делового костюма, влезла в те же джинсы, только вчерашнюю майку, художественно испачканную пылью и паутиной, сменила на чистую. Боевую раскраску не наносила, прическу соорудила своеобычную, в стиле минимализма «конский хвост». Завтракать не стала, походя выпила чашку кофе, подхватила сумку, с вечера брошенную в углу прихожей, насыпала отчаянно зевающему Томке полную миску собачьего корма, крепко закрыла дверь и калитку и порысила через поля.
Без пяти восемь я уже была на трудовом посту видели бы меня коллеги-телевизионщики, вот бы удивились! С самым деловитым видом я восседала за большим столом, заваленным пачками рекламно-агитационной продукции, слюнила пальцы, как старорежимный кассир, и отсчитывала стопочки по пятьдесят листовок в каждой. Это высокоинтеллектуальное занятие поглотило без малого два моих рабочих часа, после чего я почувствовала необходимость небольшого творческого перерыва и решила устроить себе кофе-брейк.
Я взяла кошелек и пошла доить кофейный автомат, отличающийся злокозненным нравом и скаредностью: вредная машинка без возражений принимает плату за горячий напиток «в расчет», а вот сдачу норовит зажать. В таком случае нужно безжалостно стучать по поилке кулаком, целясь в болевую точку над щелочкой копилки.
На этот раз я получила свой двойной эспрессо без эксцессов, бить автомат не пришлось. Зато неожиданный удар получила я сама! Выдернула из цепких лапок механизма пластиковый стаканчик с горячим напитком, вдохнула бодрящий аромат черного кофе и тут мне словно кирпич на голову уронили! Вдруг я вспомнила ту чашечку кофе, которую проглотила утром, пробегая через кухню, и с большим опозданием до меня дошло, что я не знаю, откуда она взялась на столе!
Белая фарфоровая чашечка с розочкой (не синей, а красненькой) стояла себе на комплектном блюдечке, рядом салфеточка бумажная лежала в тон рисунку на чашке, розовенькая с тиснением, на салфеточке серебряная ложечка, рядом мельхиоровая сахарница и малина на блюдечке. Изысканная такая сервировка, прямо скажем, не в моем стиле, хотя кофе был именно такой, как я люблю. Выпила я его с удовольствием, только как варила хоть убей, не помню! Закономерно возникает вопрос: какой заботливый невидимка, как в сказке, приготовил и подал мне утренний кофе? А если отбросить мистику с фантастикой и реалистично предположить, что я обслужила себя сама, то появляется другой вопрос: такие провалы в памяти это еще склероз или уже маразм?
Терзаясь сильнейшими сомнениями в крепости своего душевного здоровья, я вернулась в кабинет и получила новое ответственное задание. В предвкушении грядущей ответственной презентации весь рекламный отдел стоял на ушах, и меня тоже заставили принять аналогичную позицию. Мне вручили свиток длиной в сорок локтей список предприятий, руководителей которых следовало пригласить на презентацию, и велели всех обзвонить.
Граждане и особенно гражданки, снимавшие трубку на другом конце линии, отчего-то принимали мое желание узнать ФИО Первого Руководящего Лица с нескрываемым подозрением. Мне приходилось долго и многословно объяснять, с какой целью я пытаюсь получить эту стратегически важную информацию. Где-то после первого десятка звонков я выработала универсальную схему разговора. Дождавшись, пока мне кто-нибудь ответит, я усталой скороговоркой выдавала следующий текст:
Здравствуйте, «ТелекомКом» беспокоит. Мы проводим презентацию с фуршетом и подарками. Подскажите, на чье имя выписать официальное приглашение?
После этого мне с готовностью диктовали имена и фамилии списком, а также весьма заинтересованно спрашивали, каковы будут подарки и меню фуршета. А один генеральный директор, самолично снявший трубку, очень трогательно просил обязательно сделать на адресованном ему конверте с именным приглашением приписку крупными буквами: «Лично в руки!!!» Особенно настаивал он на трех восклицательных знаках. Я подумала, что бессовестные подчиненные, наверное, нагло воруют у бедного начальника пригласительные билеты, лишая шефа законной возможности припасть к фуршету.
Пока я будировала общественность телефонными звонками, мой собственный мобильник молчал как убитый, так что я даже забыла, что со вчерашнего вечера не разговаривала с Писклей и еще не сообщила ему радостную весть об обнаружении Голубой Булабонги. Вспомнила только в связи с марками, которые милая девушка Катя начала наклеивать на готовые к отправке конверты с приглашениями. К этому моменту версия о наличии у меня прогрессирующего маразма получила новое подтверждение: я начала набирать вместо шестизначных телефонных номеров шестизначные же почтовые индексы. Успешно, кстати, набирала! Записала еще кучу желающих нафуршетиться и оподариться.
Дождавшись обеденного перерыва, я ускользнула от новых коллег, убежала в тихий садочек за углом офисного здания и, прикрываясь плечом от недреманого ока наружной камеры слежения, позвонила по сотовому Пискле.
Ой, привет! В голосе бандита слышалась искренняя радость. Как хорошо, что ты сама позвонила!
Вообще-то, хорошо воспитанные девушки не звонят юношам сами, но для тебя я готова сделать исключение, съязвила я. А ты почему не звонишь, разве тебя уже не интересует твое добро?
У меня деньги на карточке кончились, пожаловался Пискля. Вернее, у твоей подруги. Какая-то она безответственная, довела свой телефонный счет до полного истощения!
Не предусмотрела возможности своего похищения, легко согласилась я.
Мне было весело, потому что я уже приготовилась обменять чужую двухсоттысячедолларовую Булабонгу на свою стокилограммовую Ирку.
Ты, дружочек, сейчас стоишь или сидишь? заботливо спросила я.
Скажешь тоже, «сидишь»! Нет уж, спасибо, не надо! забеспокоился Пискля. Я сейчас лежу.
Я машинально глянула на часы тринадцать с минутами. Однако хорошо живут бандиты, если могут себе позволить валяться в постели существенно позже полудня! И это в то время, когда честные труженики работают, как пчелки, с восьми утра!
Сереня не стал уточнять, что лежит не где-нибудь и не как-нибудь, а животом вниз на сыром прибрежном песке, наблюдая в бинокль за Иркой, которая непонятно возилась в своем шалаше.
С утра пораньше, едва успев причалить к бережку в привычном месте в укромной гавани под ивушками, братья Пушкины были вынуждены заняться истреблением на песчаном берегу трехбуквенного слова, которое неукротимая узница, очевидно, начертала в отсутствие стражей под покровом темноты благо ночь была лунная. Используя вместо черпака найденное в шалаше прохудившееся жестяное ведро, Ирка прошлась по берегу, как малогабаритный, но мощный экскаватор, и проковыряла три затейливой кривизны канавы, которые cкладывались в слово SOS и должны были быть хорошо видны с высоты птичьего полета. Сообразив, что пленница пытается привлечь внимание не столько чаек, сколько пролетающих над городом самолетов, братья очень огорчились таким коварством и приложили массу усилий, чтобы уничтожить сигнальные буквы. К счастью, поутру островок посреди реки был затянут густым туманом, который оседал мелким дождиком. Пленница пряталась в своем шалаше и не могла видеть Гриню и Леню, которые играли на берегу в бульдозер, вооружившись невесть откуда взявшейся широкой доской.
Гигантские буквы за ночь успели превратиться в дренажные канавы, полные воды и вездесущих лягушек. Последнее, впрочем, было даже неплохо, потому что Сереня, стоявший «на стреме» на случай неожиданного появления в зоне активных земляных работ Ирки, загодя набрал полный пластиковый пакет квакушек и приготовился по тревоге забрасывать ими противника. Впрочем, лягушкометание не понадобилось. Попыхтев, Гриня и Леня буквы благополучно истребили еще до того, как рассеялся туман и на бережок, как песенная Катюша, вышла узница.
Увидев, что ее письменный призыв о помощи в буквальном смысле стерт с лица земли, Ирка нахмурилась, обвела прибрежные кусты недобрым взглядом, вызывающе шмыгнула носом и тяжелым шагом вернулась в шалаш. С тех пор бдящий Сереня не спускал глаз с хижины, которую периодически потряхивало, что выдавало происходящую внутри загадочную деятельность.
Это хорошо, что ты лежишь, после паузы, понадобившейся для того, чтобы подавить приступ классовой ненависти к бандитам-эксплуататорам, сказала я Писклявому. Значит, ты не упадешь, когда услышишь мою новость. Ты готов удивиться?
Всегда готов! откликнулся Сереня, машинально вскинув руку в пионерском салюте.
С потревоженного куста ему на голову свалилась крупная виноградная улитка.
У, дрянь такая! воскликнул Сереня, тряхнув головой так, что бедная улитка смертоубийственно булькнула в воду.
Ты кого это дрянью назвал? обиделась я.
Ой, это я не тебе, поспешно заверил меня Пискля. Тут одна такая приставала ко мне. Рогатая.
Искренне удивившись тому, что кто-то там наставляет кому-то рога с Писклей, я с трудом заставила свои мысли вернуться к теме.
Так вот, официально заявляю тебе: я нашла ваше добро! торжественно объявила я.
Нашла? Правда? Она нашла наше добро! взвизгнул Пискля, из каковой реплики я сделала вывод, что лежит он там действительно не один.
В трубке засвистело, словно ее поднесли к форточке. Я решила, что слышу дружное хоровое сопение членов банды Писклявого.
Ой, как хорошо, просто замечательно! ликовал Пискля.
Еще бы! подтвердила я.
А что это? с живым интересом спросил чей-то бас. В смысле, наше добро оно какое?
Оно такое маленькое и синенькое, с готовностью ответила я. Малюсенький и синюсенький кусочек бумаги. Марка!
Это не наша! поспешно возразил Пискля. Нам такое не надо!
А чего-нибудь побольше нет? безнадежно поинтересовался огорченный бас.
Слушайте, вы определитесь, пожалуйста, вам нужно что-то ценное или что-то большое? рассердилась я. Это же не какая-нибудь дойчмарка, это Голубая Булабонга!
Кто-о?! в трубке разноголосо ахнули и замолчали.
Голубая Булабонга, повторила я, очень довольная произведенным эффектом.
Коротко я пересказала азартно сопящим слушателям драматическую историю раритетной марки, не забыв назвать ее ориентировочную стоимость не в кваксах, в американских долларах.
Ск-к-колько-сколько? заикаясь, переспросил Пискля, голос которого от волнения враз охрип и сделался почти мужественным.
Примерно двести тысяч «зеленых», плюс-минус десятка, небрежно повторила я.
Бандиты молчали.
Ну что, устраивает вас такое добро, или мне забыть про Булабонгу и поискать для вас на кухне термос с обогащенным ураном? спросила я, когда мне надоело слушать тишину.
Однако мой провокационный вопрос не достиг цели: Пискля со товарищи онемели основательно.
Ладно, вы там думайте, а я перезвоню попозже, решила я. И чтобы Ирке сегодня выдали праздничный обед! Ведь у нас с вами нынче праздник, не так ли? Исторический и незабываемый День обретения добра! От меня лично примите самые сердечные и искренние поздравления, уважаемые господа!
Радуясь в предвкушении скорой развязки, я легко вскочила с лавочки под одиноким раскидистым кленом, окруженным декоративной чугунной оградкой и украшенным табличкой «Место для курения» и камерой слежения. Какие, однако, строгости тут у них в «ТелекомКоме»! Администрация предприятия никотинозависимость не приветствует. Представляю, как неуютно чувствуют себя сотрудники, выбегающие покурить под недреманым оком аппаратуры наблюдения! То-то мои коллеги из рекламного отдела управляются с каждым очередным перекуром минуты за три, не больше. Наверное, курят на бегу: сделают с сигареткой в зубах кружок вокруг клена и назад!
Словно иллюстрируя эту мысль, впереди меня из-за дерева метнулась длинная фигура в белом. Нижняя часть фигуры раздваивалась штанами и завершалась дырчатыми штиблетами, а верхнюю я не разглядела, так что это мог быть и мужчина, и женщина в брюках. Мне, вообще-то, было все равно, я только посочувствовала робкому курильщику, бегущему от свидетелей того, как он нарушает объединенные рекомендации Минздрава и руководства «ТелекомКома», точно испуганный зайчик.