Снова тишина.
Кажется, что это неважно, она смеется. Не знаю, надолго ли со мной это ощущение, но Думаю, я все это время старалась найти причины не говорить ему о своих чувствах, чтобы не испытывать за них стыда. А сейчас, я думаю, что могла бы просто подойти к нему и сказать, как он для меня важен.
Что происходит с клиентом
Часто нам бывает непросто сказать людям о том, как они для нас важны. Стоит только открыть рот, и все слова пропадают. Но даже если нужные фразы нам известны, стыд и неловкость душат все попытки поговорить открыто. Мы задираем плечи к самым ушам, скрещиваем руки, прячем глаза, глотаем слезы. И не можем выдавить ни слова.
Отчасти это связано с культурной средой. В нашем обществе открытость, эмоциональность и счастье порицаются гораздо сильнее, чем угрюмость и недовольство.
Невысказанные чувства лежат на душе неподъемным камнем, и с каждым годом камень становится тяжелее. То, что сложно было сказать год назад, еще через год произнести будет практически невозможно. Но потребность выговориться никуда не исчезнет.
В нашем случае, чтобы справиться с грузом невысказанных чувств, Евгения стала подсознательно искать причины, по которым ее брат якобы не заслуживал от нее уважения и добрых слов. Ее настоящие чувства и мысли заслонило шаблонное представление об идеальном старшем брате защитнике, добытчике, втором отце. Такого не стыдно любить и уважать, такому не стыдно признаваться в чувствах.
Брат Евгении на эту картинку похож не был. По крайней мере, она его таким не видела. И, чтобы избежать стыда за свои чувства к брату, начала преуменьшать его ценность в собственных глазах.
Конечно, в первую очередь это способ самозащиты. Мы боимся уязвимости и находим миллион причин, чтобы скрыть ее от окружающих. А сильные чувства к другому человеку всегда своего рода уязвимость. Мы прячем их, становимся холодными и закрытыми и быстро учимся держать людей на дистанции.
К сожалению, шагая по этой дороге, мы никогда не придем к тому, чего хотим на самом деле. Не получим близости, тепла, откровенности, по крайней мере в отношениях с теми, кого по-настоящему любим. В глубине души мы хотим научиться говорить родным красивые и добрые слова и слышать их в ответ.
Кроме того, обесценивание любой помощи и проявлений любви от брата может быть связано с затаенной обидой на него. Евгения часто говорит о том, что чувствует, будто никто в мире не сможет ее защитить. Эта фраза всплывала у нас в сессиях и в связи с братом.
На что важно обратить внимание
Запрос о финансах, с которым Евгения пришла на сессию, на самом деле тесно связан со стыдом, который она испытывает перед братом и привычкой думать о других больше, чем о себе. Чтобы зарабатывать больше, нужно позволить себе взять деньги у другого, без ощущения, что ты этим кого-то обижаешь или притесняешь, и без навязчивых мыслей о том, «не слишком ли нагло» попросить прибавки. Поэтому наша с Евгенией задача лечить не симптом (то есть пытаться улучшить ее финансовую ситуацию), а первопричину (чувство стыда).
Как с этим работать
Я не случайно настойчиво просила Евгению произнести то, что она так долго не могла сказать своему брату. Даже наедине с собой проговаривая простые и нежные слова «Я люблю тебя», «Ты мне дорог», «Ты мне важен» и представляя тех, кто должен это услышать, мы можем шаг за шагом унять страх, неловкость и стыд.
А еще, конечно, очень важно понять, откуда этот стыд взялся. Чего боится клиент? Что он охраняет, что бережет? Каким отчаянно не хочет предстать перед значимым человеком? Какую боль этот человек может причинить? Отвергнуть, проигнорировать, посмеяться?
Резюме: задачи терапии
Разобраться, с чем связано чувство стыда, которое мучает Евгению.
Помочь ей начать выражать нежные чувства с помощью слов.
Позволить ей отпустить потребность контролировать и опекать брата.
Глава 4
Ну и что мне делать с этими отношениями, если они меня не устраивают? спрашивает Евгения в самом начале сессии, застав меня врасплох.
Знаете, я очень рада слышать этот вопрос. Мне кажется, что его появление говорит о вашей решительности и готовности всерьез задуматься над сложными для вас темами. Вам хочется, чтобы я дала вам какой-то конкретный совет? Почему?
Мне страшно ошибиться. Страшно все испортить.
Я готова побыть с вами в этой точке, разобраться, откуда этот страх взялся. А вы сейчас к этому готовы?
Да.
Я понимаю, что моя поддержка для нее ценна. Она говорит о том, как ей приятно и важно, что я не осуждаю ее нерешительность, что хочу понять ее. Проявляя уважение к ее чувствам, я даю ей возможность их выдержать.
Давайте просто поговорим. Как вы этот страх сейчас переживаете?
Внутри, в животе, все сжимается. Как будто я прекращаю дышать и сжимаюсь.
Я понимаю, что мы говорим о важном телесном симптоме[10] и прошу Евгению вспомнить, как часто она чувствует что-то похожее. Она, как обычно, сначала замолкает.
часто.
Попробуйте сейчас специально не дышать и усилить это физическое состояние.
Евгения сжимается еще сильнее. Ее руки начинают мелко дрожать, лицо становится напряженным. На шее выступают вены.
Как бы вы описали то, что вы сейчас делаете, Евгения? спрашиваю я, когда она расслабляется.
Я держусь.
Держитесь? Расскажите, что это значит.
Держусь. Так, будто мне надо что-то вытерпеть, переждать.
Вам приходят на ум другие моменты, когда нужно было вот так терпеть и ждать?
Евгения опускает голову и всхлипывает. Она еще ничего мне не сказала, но я понимаю, что мы только что оказались в каком-то болезненном событии из ее прошлого. Где надо было терпеть. Где она не могла выбирать. Возможно, именно благодаря этому событию Евгения и выработала такую стратегию поведения в стрессовых ситуациях. Спрячься. Замри. Жди, пока страх уйдет.
Мне было десять. Я зашла на кухню, мама убирала со стола. Поздний вечер. И тут домой вернулся пьяный отец. Мама стала его отчитывать: «Опять ты пришел пьяный, сколько можно, у тебя же дочь!» Началась перепалка. И он ее толкнул. Сильно. Потом ударил. Она упала. Я подбежала хотела помочь. Отец и меня оттолкнул. Приказал выйти из кухни. Я вышла, ее голос прерывается, она пытается справиться со слезами. Я ничего ничего не могла сделать. Он продолжал ее бить. Я видела в щелку, она была вся в крови. Я очень боялась, что он ее убьет. Я ждала, когда это прекратится, чтобы убедиться, что мама Чтобы ей помочь.
Слова даются ей тяжело. Евгения говорит с большими паузами, как будто опять внутренне замирает. Неудивительно, ведь телесные реакции в момент «распаковки» травмы идентичны реакциям, которые возникли в момент травмирующего происшествия.
Я понимаю, что нам предстоит большая и сложная работа, а сейчас мне важно просто поддержать Евгению. И быть чуткой к тому, что в этот момент с ней происходит.
Евгения, я вас слушаю, и во мне рождается тяжелое щемящее чувство. Тоска за эту маленькую девочку, которая стоит за дверью и ждет, когда папа прекратит бить маму. Я чувствую, как это страшно, как это одиноко стоять в коридоре. Быть абсолютно беспомощной. Маленькой. Напуганной.
Евгению начинает трясти. Она закрывает лицо руками.
Мне так жаль себя, говорит она, немного успокоившись, в первый раз в жизни мне жаль себя. Когда я думала о той ситуации, я всегда отчетливо осознавала свой страх за маму, жалость к ней, боль. Я никогда не понимала, что мне жаль и себя тоже. Что мне и за себя страшно. Я очень боялась
Она вдруг замолкает, словно не может заставить себя договорить.
Остаться без мамы?
Да, еле произносит она.
Пока Евгения потихоньку приходит в себя, я бросаю взгляд на часы. Сессия скоро закончится, а подходить к такой травме в спешке совсем не хочется.
Евгения, вы только что обнаружили, как маленькой Жене было страшно и жалко себя, когда она оказалась в той ситуации. Вы поняли, что раньше замечали только чувства, направленные на других людей. Мы обязательно вернемся к этому. А сейчас, если вы не против, давайте попробуем перекинуть мостик к вашей сегодняшней жизни, Евгения кивает. Как вы думаете, вы часто игнорируете собственные ощущения и сосредоточиваетесь на чувствах других?
Наверное, да. Хотя обычно я этого не замечаю. Для меня это естественно.
Попробуйте сейчас прислушаться к той части себя, которую вы не привыкли слушать. Когда ваш партнер поступает с вами как-то не так. Пропадает, не звонит, не пишет. Подчеркивает, что приезжать будет только на своих условиях, когда ему это удобно. Что вы в такие моменты чувствуете по отношению к себе?
Жалость. В такие моменты мне тоже жалко себя. Я чувствую, что это несправедливо, что я такого отношения не заслуживаю.
Я пытаюсь продвинуть ее еще немного.
В той страшной ситуации у вас действительно не было выбора. Вы должны были стоять в коридоре и ждать, когда все закончится. Как думаете, сейчас вам нужно ждать? Если да, то чего? И есть ли у вас сейчас выбор?
Евгения чуть глубже усаживается на стуле, выпрямляет спину. Пытается занять стабильную, устойчивую позицию. Мне кажется, что эту же устойчивость она начинает формировать внутри себя.
Я больше не маленькая, говорит она, я могу выбирать. И мне не нужно ждать, когда мой партнер захочет а может, никогда не захочет изменить свое поведение. Я не маленькая.
Наше время подходит к концу. Я спрашиваю, с каким чувством она сегодня уйдет с сессии, что заберет с собой. Мы, безусловно, коснулись очень болезненного эпизода ее жизни, но мне необходимо понять, что в разговоре оказалось для нее самым важным.
И она говорит, что наконец почувствовала: ей больше не нужно стоять в коридоре. Не нужно ждать, когда что-то закончится или изменится само. Она может на это влиять.
Я, как всегда, прошу до следующей встречи быть внимательной к себе и наблюдать: на этот раз за моментами выбора, с которыми она сталкивается в повседневной жизни. Ведь даже ничего не менять это выбор.
Что происходит с клиентом
Когда Евгения решила спросить у меня, как ей следует поступить, меня это и обрадовало, и насторожило. Обрадовало, потому что, взращивая внутри себя смелость, Евгения наконец смогла выдержать столкновение со своим подавленным недовольством и признать, что отношения, в которых она находилась, не соответствовали ее потребностям. Она увидела возможность выбора там, где ее раньше не было, где она занимала пассивную позицию. И насторожило, потому что в формулировке этого вопроса отчетливо слышалось желание если не переложить ответственность за принятие решения, то хотя бы разделить ее со мной. И я постаралась избежать необходимости отказывать ей в совете напрямую, сместив фокус разговора на чувства клиентки.
Рассказ Евгении о страшной ситуации из детства вызвал много эмоций и у меня. Тем не менее нужно помнить, что чувства, которые возникают у специалиста во время сессии, ни в коем случае не должны его ранить, а истории клиентов не должны активизировать его собственные травмы и проблемы. Работая с клиентом, мы должны помогать ему, а не пытаться за его счет разобраться в себе. Это одна из важнейших причин, почему специалист всегда должен находиться в супервизии[11].
Рассказ о насилии в семье Евгении не стал для меня неожиданностью. Она вскользь упоминала, что ее отец был «вспыльчивым и тяжелым». К тому же, чем дольше Евгения ходила ко мне на терапию, тем чаще во время сессий мы возвращались к теме ее отношений с партнером. Ей удавалось найти тысячу объяснений поведению партнера и убедить себя, что скоро ее молодой человек захочет съехаться и завести семью. И мне давно казалось, что оберегать интересы других в ущерб собственным, находить им оправдания и терпеть старый паттерн[12], привычная для Евгении стратегия поведения, вызванная травмой.
Важно обратить внимание
Как специалист может понять, есть ли связь между разными событиями в жизни клиента? Например, между детской травмой Евгении, образовавшейся из-за насилия в семье, и ее стратегией поведения в отношениях с молодым человеком? Лакмусовая бумажка реакция. Если реакция идентична (и там, и там Евгения испытывает в первую очередь стыд, страх и желание замереть, перетерпеть, переждать), то события, скорее всего, связаны.
Реакция на травму всегда одинакова вне зависимости от того, сколько времени прошло. Когда человек впервые попадает в травматичную ситуацию, он как-то на нее реагирует. Теперь, при ретравматизации, он будет реагировать точно так же, то есть испытывать те же чувства и выдавать те же паттерны поведения, даже если внешне ситуации сильно отличаются.
Как с этим работать
Мы никогда не знаем, как должен поступить клиент. Мы можем только помочь сделать выбор с открытыми глазами. Но я сознательно не стала говорить об этом Евгении. Мне показалось, что это может ее фрустрировать и сделать ситуацию еще более запутанной и пугающей. Если даже специалист не знает, что ей предпринять, то как же она сама может разобраться? Поэтому я выбрала другой путь и постаралась переключить фокус на ее чувства. Обратила внимание на ее готовность выбирать и одновременный страх, заявила о своем намерении остаться рядом с ней и поговорить, дала возможность Евгении расслабиться в этой точке.
Как терапевту мне важно было остаться в контакте с собой и отслеживать эмоции, вызванные рассказом о насилии, которое моя клиентка вынуждена была наблюдать в детстве. Одиночество, страх, грусть за ребенка. Мне важно было рассказать об этом Евгении, подтолкнуть ее к тому, чтобы и она обратила внимание на собственные переживания.
Как часто клиенты, говоря о детских травмах, отлично помнят чувства, адресованные родителям или другим участникам ситуации, но совсем не знают, как ощущали себя в этой ситуации. Они помнят, что жалели маму, но абсолютно не знают, что испытывали по отношению к себе. В такие моменты мы должны проявить чуткость. Помочь клиенту подумать не только о других, но еще и о себе.
На этой сессии мы лишь коснулись детской травмы Евгении, но время не позволило нам углубиться в нее. Поэтому я решила вернуться к настоящему моменту и к вопросу, который Евгения задала мне в самом начале встречи. В конце концов худшее в детской травме именно то, что даже много лет спустя она продолжает влиять на жизнь. Важно заметить эту связь и помочь клиенту не только пережить тяжелый опыт, но и уменьшить его влияние.
Резюме
Во время этой сессии Евгения ухватилась за ключевую для нашей будущей работы фразу. Она несколько раз уверенно повторила, что она больше не маленькая, что она выросла. Для нас это стало важной поворотной точкой в работе и залогом будущего прогресса.
Евгении удалось ослабить переживаемый стыд и нащупать внутри себя чувство самодостаточности и «взрослости», и теперь моя задача помочь ей в этом чувстве укорениться. Помочь осознать, что взрослая Евгения, в отличие от маленькой, может выбирать, как ей реагировать на различные события в жизни, и несет за это ответственность. Это осознание должно стать для Евгении источником силы, необходимым, чтобы начать менять свою жизнь.
Для меня важно, чтобы Евгения начала понимать, каким образом травма влияет на ее повседневную жизнь, какие паттерны поведения являются ее продолжением. Отслеживая такие реакции, она сможет постепенно их трансформировать. Это долгосрочная и очень важная задача.