Моя мама завтра будет на рынке с утра и до четырех, бормочу ему в губы. Может, придешь ко мне?
Завтра я уеду, Любань.
Отрываюсь от него и пытаюсь в темноте рассмотреть любимые глаза.
Куда?
В столицу. Я всего на два дня. Надо поработать сверхурочно. Вернусь с подарками, он приглаживает мои волосы, заправляя выбившиеся из косы локоны за уши. Потом кладет ладонь на мою шею сбоку. Ну чего так разволновалась?
Да нет, пожимаю плечами. Просто я буду скучать.
И я, Любаш, отвечает он и снова целует сладко-сладко. И голова опять кружится вместе с каруселью.
А на следующий день Леша уезжает. Только вот не на два дня, а почти на неделю.
Однажды утром, спустя пять дней после его отъезда, я просыпаюсь. Сажусь на кровати и чувствую, как подступает тошнота. Сначала легкая, а потом она усиливается. Накатывает волнами, раздирая горло. Я вскакиваю с кровати и несусь в туалет. Едва успеваю откинуть крышку и склониться над унитазом, как меня тошнит. Только позывы прекращаются, тут же повторяются. Еще и еще, пока через некоторое время наконец не стихают. Но меня все еще мутит. Все тело дрожит и голова немного кружится. Встав на ноги, хватаюсь за раковину, накрывая ладонью небольшой скол на ней, и смотрю в зеркало. Бледная. Может, съела что-то не то? Мама вчера с рынка принесла пирожки с квашеной капустой. Неужели они?
Приведя себя в порядок, иду на кухню. Мама жарит оладушки, которые я так сильно люблю уплетать со сгущенкой. Но сегодня от запаха разогретого домашнего подсолнечного масла мутит. Я сглатываю ставший в горле ком и, схватив стакан, набираю воду и жадно пью. Выпиваю целый стакан, и мой взгляд падает на стоящую на столе ряженку. Беру картонный пакет с ней, отрезаю кончик и пью прямо из него.
Это еще что за вандализм? хмурится мама.
Ох, вкусно, выдыхаю я, возвращая пакет на стол. Мам, а тебя не тошнит после вчерашних пирожков?
Меня вообще не тошнит, отвечает мама, переворачивая партию оладий, и снова смотрит на меня.
Блин, кислого чего-то хочется.
А тебя что, стошнило? спрашивает она, прищурившись.
Ага. Наверное, пирожки были все же не совсем свежие. Или масло подгоревшее.
Люба, медленно произносит мама.
М? поднимаю на нее взгляд, которым перед этим шарила по столу в поисках чего-нибудь кисленького.
Люб, а ты со своим этим не согрешила?
В каком смысле? бормочу, краснея.
Ты спала с этим своим хулиганом? строже спрашивает она.
Я тяжело сглатываю.
Мам произношу тихо и пячусь к двери.
Она выключает печку и, бросив на стол лопатку, идет на меня. Разворачиваюсь и бегу в свою комнату, которой служит зал. Забегаю, а мама следом за мной.
Люба! рявкает она так, что я, как в детстве, поджимаю задницу, чтобы по ней не прилетело тяжелой маминой рукой. Отступаю за диван, создавая между нами преграду. Ну? Спишь с этим непутевым?
Чего это он непутевый? Он и джинсы мне вон купил, и шубу обещал.
Обещал он! ругается она. Мне тоже много кто чего обещал. Так спишь?
Было пару раз, бубню, опуская взгляд.
Ну что за дура? всплескивает мама руками. Срывает с плеча кухонное полотенце и пытается ударить меня им по заднице, но я вовремя отскакиваю. Где твои мозги? Весь двор будет называть тебя потаскухой! А если в подоле принесешь? Что люди скажут? Как я им в глаза смотреть буду?
Мам, да все так делают! Сейчас другое время!
Всегда одно и то же время! Власть сменилась, люди нет! Так что? Когда эти дни были последний раз?
Я хаотично подсчитываю в уме и чувствую, как вся кровь отливает от лица.
Мам, выдавливаю сипло, и вижу, как она меняется в лице. Во взгляде разочарование и ярость.
Ну что за идиотка! ревет она, срывая голос. Собирайся, пойдем в женскую консультацию.
Я не пойду, быстро качаю головой. Там мама Ленки Куравлевой работает.
Собирайся, я сказала! Пока за косы тебя туда не отволокла! Ну дура, ну дура, причитает она, выходя из моей комнаты.
В консультации битком. Туда-сюда снуют женщины, в основном беременные. Глядя на их животы, я задыхаюсь. Мне то жарко, то знобит. К горлу опять подкатывает тошнота и, пока мы ждем в очереди, я дважды выхожу на улицу, чтобы подышать свежим воздухом.
Когда подходит наша очередь, мои ноги уже ватные, а голова плохо соображает. Врач женщина лет пятидесяти в строгих очках с черной оправой осматривает меня не очень нежно. Мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не закричать. Она так бесцеремонно проводит осмотр, что, кажется, ковыряется даже в животе.
Надо еще УЗИ сделать. Одевайся и давай на кушетку. Низ живота оголить, грубо говорит она.
Я, как могу быстро, соскакиваю с ужасного кресла, натягиваю белье и топаю босиком через весь кабинет на кушетку. Мама следит за мной, как коршун, а мне приходится душить истерику, которая то и дело пытается прорваться наружу. Никогда еще меня так сильно не пугал осмотр у гинеколога.
Врач выдавливает мне на живот гель и начинает водить датчиком.
Беременность примерно три-четыре недели. Судя по твоим месячным, все пять. Но плод маловат.
Господи, выдыхает мама. Дура, бросает в сердцах.
Знаете, сколько их таких? врач скептически кривит губы. Глотнули свободы, а теперь не знают, что с ней делать.
В наше время такого не было, качает головой мама.
Думаете сильно времена изменились? Это люди меняются. И не в лучшую сторону. Каждый день по две-три вот таких, кивает на меня, приходит. И на аборты целая очередь. Одевайся.
Она бросает мне на живот салфетку, которая тут же прилипает к гелю. Ее недостаточно, чтобы вытереться досуха, но я не решаюсь попросить еще. Я и так готова сейчас умереть или хотя бы просто стать незаметной. Хоть на минутку, чтобы перевести дух.
Сажусь напротив врача, которая быстро заполняет карточку.
Срок для аборта пока подходящий. Или что? Оставишь? смотрит на меня таким взглядом, от которого мороз пронимает до самых костей. Папашка будет рад?
Да какой там папашка? фыркает моя мама. Смех один. Чуть старше ее. Неблагонадежный. Бандюган какой-то.
Он не бандюган! осмеливаюсь спорить я, но от яростного взгляда мамы тут же затыкаюсь и смотрю на сплетенные на коленях руки.
Конечно, аборт, выносит мама приговор.
Нет, пожалуйста, всхлипываю я и смотрю на нее. Мамочка, пожалуйста! Леша приедет. Он будет очень рад. Мы поженимся. Правда-правда. Вот посмотришь!
Он должен был приехать несколько дней назад, отрезает она суровую правду. И где твой ухажер? Бросил тебя. Когда явится непонятно.
И явится ли вообще, между делом бросает врач, подливая масла в огонь.
А ребенок этот тебе всю жизнь поломает. Аборт, кивает она врачу, а я, уронив лицо в ладони, разражаюсь рыданиями.
Глава 4
Люб, ты бы поела, мама заглядывает в гостиную.
Не хочу, шмыгаю носом, пялясь на спинку дивана. Лениво обвожу пальцем затертый узор на коричневой ткани и снова всхлипываю.
Живот до сих пор болит, что ли?
Болит, отвечаю равнодушно.
Может, таблетку какую дать?
Не надо.
Ладно тебе, Любань, слышу, как мама подходит ближе, шаркая тапками по паркету. Ну что тебя так заклинило? Ну ненадежный этот твой Леша. Вон вторую неделю не появляется. Может, прибили уже его, а ты все страдаешь. Или просто решил не возвращаться.
Я слушаю все это, сцепив зубы. Хочется наорать на маму, выгнать из комнаты. Но нельзя, поэтому слушаю, в который раз умирая внутри.
Ну мне пора. Надо пойти на рынок, а потом на вечернюю дойку на молокозавод. Ты, Люб, поешь. Я там твои любимые оладушки пожарила.
Спасибо, шепчу, чтобы не разрыдаться вслух.
Оладушки теперь будут у меня ассоциироваться исключительно с болью и страданиями.
Мама уходит, а я наконец даю волю слезам. Рыдаю уже второй день. Все лицо опухло, в носу печет, искусанные губы потрескались. А Леши все нет. Я всеми силами сопротивляюсь, чтобы не признавать мамину правоту, но игнорировать тот факт, что мой парень пропал, тоже не могу. Хоть бы позвонил. В столице наверняка тоже есть телефонные автоматы. Да и на работе точно есть хотя бы один телефон.
В дверь звонят. Я хочу проигнорировать, но трель не прекращается. Кто-то очень настойчиво давит на кнопку, так что мне приходится встать с дивана. Завернувшись в мамин байковый халат, плетусь в прихожую. В зеркало даже не заглядываю, и так знаю, что страшная. Бледная, растрепанная, зареванная. Не глядя в глазок, открываю дверь и шумно выдыхаю:
Леша.
Бросаюсь к нему на шею, он тут же обнимает меня за талию и затаскивает в квартиру, закрывая дверь.
Люб, ты чего? Да погоди! Что с лицом? он отрывает от себя мои руки и, взяв лицо в ладони, внимательно осматривает. Случилось чего? С мамкой что-то?
Нет, качаю головой. Ле-е-еша, начинаю реветь, снова повиснув у него на шее.
Слышу, как на тумбочку опускается шуршащий пакет, потом Леша сбрасывает свои кроссовки и идет вместе со мной в гостиную. Садится на диван и усаживает меня к себе на колени. Гладит меня по спине и волосам, ждет, пока пройдет моя истерика. А, когда я немного успокаиваюсь, осознаю, что вот он Леша. Что никуда не делся, и мы могли бы быть счастливы, если бы Если бы я не совершила ужасную ошибку! Тогда я снова начинаю рыдать, захлебываясь своим горем.
Пиздец какой-то. Люб, умер кто-то? пытает он меня. Мамка?
Не-е-ет, тяну я. Да-а-а. Я его убила.
Ого. Кого убила?
Ребенка-а-а.
Какого ребенка, Люб? взяв за плечи, встряхивает меня Леша, и я смотрю в его бездонные глаза. Ну? Расскажи нормально. Ты убила кого-то?
Нашего ребенка, тяну, продолжая подвывать.
Да что ж такое! сердится он. Пересаживает меня на диван, а сам вскакивает и нервно меряет шагами комнату. Объясни нормально! Какого ребенка ты там убила?!
Нашего, отвечаю, утирая слезы, но все бесполезно, новые горячие дорожки покрывают мои щеки. Я была беременна.
Поднимаю взгляд, а Леша замирает посреди комнаты.
Когда? слегка севшим голосом спрашивает он.
Выяснилось, пока тебя не было.
Так. Дальше.
А дальше мама повела меня к врачу. Осмотрели. А потом я опять захожусь рыданиями, но быстро успокаиваюсь. Потом мама отвела на аборт.
Ты избавилась от нашего ребенка? вкрадчивым голосом спрашивает Леша, а я молча киваю. Как?! ревет он. Люба, как ты могла так поступить?!
Ты хотел этого ребенка? всхлипываю я, а потом вскакиваю с дивана. Тогда почему пропал?! Ты сказал, что уехал всего на два дня, а не было тебя все десять! И даже не позвонил! Я не знала, что с тобой!
Ты должна была ждать! орет так, что мои внутренности содрогаются. А если бы я в армию ушел?! Ты бы тоже вот так просто избавилась от нашего ребенка?! Я же говорил, что люблю тебя! Неужели думаешь, что я бы повел тебя на аборт?!
Я не могла ждать! Тебя не было, и я не знала, вернешься ли ты! Это позор, понимаешь?!
Позор родить от меня ребенка?! взрывается он. Да пошла ты!
Разворачивается и быстро идет на выход из квартиры. Я с рыданиями бросаюсь следом. Хватаю его за руку, за футболку, но он отпихивает меня, как надоедливого котенка.
Леша! Лешенька, пожалуйста! прошу я, снова хватаясь за него, пока он натягивает кроссовки. Прошу тебя, не уходи! Мне так Я не знаю, как так получилось! Я же не знала, вернешься ли ты
Отвали, легонько отталкивает меня и, распахнув дверь, вылетает в подъезд.
Я съезжаю по стенке и, спрятав лицо в ладонях, рыдаю. Слышу его торопливые шаги по лестнице. И, чем быстрее они удаляются, тем громче становятся мой рев. На меня накатывает то отчаяние, то ярость. Я луплю по захлопнувшейся двери, а потом, встав по стеночке, возвращаюсь в гостиную. Падаю на колени рядом с диваном и, уткнувшись лбом в потрепанную обшивку, продолжаю захлебываться своим горем.
Сначала мама заставила меня избавиться от ребенка, теперь вот Леша меня бросил. Он же никогда не вернется! Я ведь помню, как он говорил о том, что мы поженимся совсем скоро. Значит, он хотел этого ребенка. Но тут же в голову приходят мысли о том, что его не было полторы недели, и я не знала, что с ним. Тогда я начинаю злиться. Бросаюсь всем, что попадает под руку. Одеяло, подушка, срываю простыню с дивана, сметаю с табуретки стоящую на ней чашку с водой. Она разбивается, а вода растекается по потертому старому паркету.
Кричу. Громко, протяжно, с истерикой. Мне плевать, услышат ли меня соседи. Кусаю обшивку дивана и бью по нему кулаками, выплескивая всю ярость.
Спустя полчаса обессиленная и совершенно вымотанная сворачиваюсь клубочком на диване и тихонько всхлипываю. Слез уже нет, я все выплакала. Только дышать пока еще тяжело. И надо как-то заставить себя принять то, что теперь у меня не будет ни Леши, ни ребенка от него.
Глава 5
Вечером я сижу и тупо смотрю в окно. На улице уже темнеет, но я не замечаю красоту закатного солнца, а еще меньше стараюсь замечать веселый смех ребятни, резвящейся на детской площадке. Боль внутри меня притупилась, теперь она лишь звенит фоновым шумом. Голова гудит от боли, а низ живота тянет. Подперев подбородок ладонью, я пялюсь в пространство невидящим взглядом.
Любань, я супчик сварила, слышу за спиной.
Спасибо, я не хочу, отвечаю механическим голосом.
Доця, ну не убивайся ты так. Знаешь, сколько абортов делают женщины за свою жизнь? Я вон аж три сделала. И ничего, живая.
Я поворачиваюсь лицом к ней и смотрю без единой эмоции. У меня нет ненависти к маме. Я ее даже понимаю. Она беспокоится о своем ребенке. Но пока моя собственная боль сильнее понимания и сострадания.
Ладно, вздыхает мама. Я пойду к себе. А ты это поешь, ладно?
Потом, шепчу я и снова отворачиваюсь в окну.
Когда же наступит полное отупение? Когда я перестану ощущать внутри себя этот огненный сдавливающий шар, обжигающий мои внутренности?
Остаток вечера я живу на автомате. Маме даже удается затолкать в меня одну поварешку супа и чашку чая. Приняв душ, я переодеваюсь в теплую пижаму, потому что меня знобит. Забираюсь под одеяло и смотрю с мамой новости. Телевизор стоит в моей комнате, так что я не могу попросить маму выключить его и оставить меня одну. Приходится терпеть.
Ближе к десяти вечера раздается звонок в дверь. Мое сердце нервно дергается, но я не двигаюсь с места.
Кого это принесло в такой час? бурчит мама и идет в коридор. Я сажусь на диване, спустив ноги на пол. Внутри так грохочет, что я едва слышу, как мама поворачивает замок и приоткрывает дверь, оставляя ту держаться на цепочке. Чего тебе?
Мне Люба нужна, слышу голос Леши.
Вскакиваю. Потом снова сажусь. И опять встаю.
Я не знаю, как себя вести. Хочется броситься в его объятия и просить прощения за то, что сделала с нашим ребенком. Но в то же время и наказать за то, что не давал о себе знать почти две недели. Он заслужил это покарание, но как же мне хочется выплакаться на его плече! Чтобы пожалел меня, понял, приласкал и пообещал, что все будет хорошо.
Спит она, отрезает мама.
Так разбудите. Теть Даш, я ж люблю ее.
Ты пьяный, что ли?
Выпил немного. Мы поругались, я расстроился.
А она не расстроилась? ругается мама. Довел девочку, не ест ничего.
Как не ест?
Никак не ест!
Пустите, теть Даш.
Вот несчастье, вздыхает она. Иди уже. Обувь сними!
Через секунду дверь в гостиную распахивается, и в нее влетает Леша. Я подскакиваю на ноги. Даже не заметила, когда снова опустилась на диван.
Он подбегает ко мне и сметает в свои объятия.
Любка, я так тебя люблю, бормочет мне в шею, и я слышу, как мама тихо закрывает дверь в комнату. Прости меня. Я дебил. Конченый дебил. Надо было тебе позвонить. И не кричать на тебя сегодня. Ты не виновата, я во всем виноват. Прости меня.
Леша, всхлипываю я.
Говорить что-то просто нет ни сил, ни желания. Мы медленно опускаемся на пол. Сплетаемся в тесных объятиях и сидим так целую вечность. В голове совершенно пусто. И только сердце прожигает сожаление о том, что случилось. Услужливая память подкидывает воспоминания о пережитых позоре и боли. А фантазия рисует, как все могло бы повернуться, будь Леша здесь или хотя бы если бы я знала, что с ним все хорошо, и он будет рад этому малышу. От этого дыра в груди разрастается. Леша пытается залечить ее своими руками и поцелуями, но пока помогает плохо.