Нисходит Повеление, возгласила Префект в собрании Астрономов, играя тонами древнего языка.
Повеление пребудет, отвечал хор. Собравшиеся занимали отведенные им места под куполом.
Мемор пропустил мимо сознания докучливые детали обсуждений. Тело его оставалось неподвижно, разум же бурлил от подаваемых изменявшейся личностью импульсов. Даже Подсознание, обыкновенно смирное и послушное, покрылось коростой ароматов и овевалось будоражащими ветрами. Размеренные течения его заузливались от беспокойства.
Технические подробности он, однако, выслушал со всемерным вниманием. Сзади приближался звездолет довольно примитивной конструкции. Диагностические сенсоры показывали, что корабль предпринял разворот и пошел на сближение, как если бы первоначальный курс уводил его прочь от Чаши. Возможно, пришельцы направлялись к звезде, сиявшей впереди, к светилу, откуда исходило гравитационное излучение?
По собранию Астрономов прокатился шум. Из возбужденного гогота рождались все новые предположения. Отслеживая сигналы с приближавшегося судна, они заметили, как звездолет послал вспять несколько импульсов. Спутники зафиксировали их, однако лингвистам не удалось извлечь ничего, кроме простых правил грамматики и контекстуальных конструкций. Отраженный в языке интеллект этих существ не отличался сколько-нибудь интересными чертами. Линейная логика рассуждений, несколько слоев смысла. Они напоминали свой корабль примитивные, но амбициозные. Предпринять настоящее космическое путешествие на столь утлом суденышке! Инженеры-консультанты крохотули рядом с полнорослыми Астрономами обратили внимание на любопытные характеристики магнитополевой конфигурации и предложили исследовать удлиненный тонкий кораблик детальнее.
Возобновилась жаркая дискуссия. Мемора начало раздражать творившееся вокруг. Снова и снова воспроизводится давний диспут: Наблюдатели (их презрительно называли Сидельцами) против Танцоров. Префект предъявила собранию старинные записи и даже дала слово голосам далекого прошлого. Опыт предков, сделал вывод Мемор, говорит в пользу Танцоров. Неудивительно. Истории перемен всегда захватывают более, нежели истории стазиса. Перемены суть Истории, так велит эволюция. Этот приказ цепко внедрен в мозг.
Астрономы древности запускали множество кораблей, в основном через Гамма-Пику. Они посетили множество планет, обследовали их и забросили. Об этих случаях сложено мало историй, однако Наблюдатели продолжали апеллировать к ним. Мемор потянулся, желая показать, что следит за происходящим. Наблюдатели так напыщенны и скучны, но Мемор оставался мужской особью, а Танцорам нравились увлеченность и разнообразие. Мудрость является позднее: Наблюдатели почти поголовно женского пола.
Мемор ныне пребывал посередине между ними. Он ощущал надвигавшиеся Перемены, но мужское мировосприятие еще сохранялось.
Ассамблея довольно долго ковырялась в пыльных архивах. Мемор плыл на волнах историкоморя, переживал записи так, словно они относились к его личному опыту. Красочные, увлекательные, снабженные аннотациями древних трюков и смелых эксплойтов. Он искренне восхищался.
Чаша Небес избегает приближаться к солнцам. Она слишком величественна, слишком массивна, способна столкнуть с орбит обитаемые миры. Она посылает корабли. Телескопы у Астрономов, впрочем, всегда были великолепны; точная природа мира или его спутника выяснялась задолго до запуска корабля с ободка Чаши к интересовавшей исследователей системе. Путешествия к планетам отнимали не одну сотню долгих циклов. Один или несколько крейсеров комплектовались модулями для высадки на поверхность, а иногда приходилось сооружать орбитальные лифты и доки.
Мемор выпрямился, издал фыркающий звук, сфокусировался на становящихся однообразными записях. Ну вот, скажем, более или менее захватывающая история. Чаша пролетела поблизости от массивной планеты, слишком массивной, чтобы высылать туда экспедицию. Кораблематка расположилась в квазиустойчивой точке недалеко от крупнейшего спутника; суда странных угловатых очертаний поднялись с поверхности массивного мира, подобные розовым искрам: ракетные двигатели. Орбитальных лифтов не оказалось. Простейшие технологии. И как только пальцезмейки вышли в космос изобретательные же они существа! Сотни долгих циклов миновали во взаимном изучении. Маленькие пальцезмейки в результате несколько усовершенствовали свою технологию, но ничем таким, что могло бы угрожать Чаше, не разжились. Чаша, конечно, получила взамен самые крохи.
Затем двести пятьдесят шесть пальцезмеек отправились в Чашу на борту кораблематки. Небольшая колония интегрировалась легко, не потребляя значительных ресурсов. Они оказались куда способнее к тонкой работе, нежели большинство Птиценарода. Искусные ремесленники, великолепные техники-ремонтники. В эти дни их редко удавалось увидеть: обитали они в основном под землей. Мемора поразило уже то, что столь крошечные существа вообще вышли в космос, принимая во внимание их страстную привязанность к подземным укрытиям.
Уроки эпох развертывались и прокручивались в мозгу Мемора. Вокруг него остальные Астрономы также бороздили глубины истории. Одну из старых особей сморил сон. Из уважения к ее мудрости все сделали вид, что ничего не замечают.
Вот история о том, как некие бандиты атаковали приближавшиеся исследовательские корабли Астрономов. Астрономы дали отпор. Оборонительные комплексы Чаши проявили себя достойно. Астрономы продолжили свою миссию. Несколько отрядов Захватчиков заманили на поверхность, взяли в плен, использовали в евгенической программе, натаскали на покорность. Ныне эти существа с четырьмя конечностями неплохо проявили себя в земледельческой экосистеме.
Существа, именуемые силами, явились как мародеры. Они воспринимали Чашу как средоточие высокотехнологической цивилизации и желали вкусить ее тайн. Первые циклы после их пленения оказались весьма суматошными, но постепенно волшебство тренировочных программ победило. Силы проявили себя умелыми работниками, ныне практически бесценными. Адаптированные к их анатомии космоскафандры позволяли им выполнять сложные задания в инфраструктуре Чаши. Впрочем, даже теперь, спустя двенадцать миллионов долгих циклов, их преданность оставалась несколько неустойчивой.
Мемор продолжал листать историю за историей. В воздухе вокруг него реяли изображения. Голоса мертвых возбужденно повествовали о давно забытых триумфах.
А вот исполинская газовая планета, родной мир живых дирижаблей. Зонды сумели захватить достаточно молоди, чтобы дать начало устойчивой популяции. Существа эти жили и плодились в воздухе, лишь изредка спускаясь на поверхность. В плотной атмосфере Чаши им было уютно и безопасно. Биоинженеры искусно перенастроили их гены на физическую выносливость и повиновение. Спустя миллион долгих циклов дирижабли превратились в неоценимо важный элемент цивилизации Чаши. Они предоставляли возможность воздушных путешествий без затрат топлива. Такое наслаждение было доступно всем особям на высших ступенях иерархии Птиценарода.
Мемор погружался в анналы истории, одновременно сражаясь с обуревавшими его судорогами, спазмами, приступами.
А оно вообще того стоит превратиться в женскую особь?
Трудно судить сейчас, в нескончаемой агонии. Он как мог сфокусировался на главном. Разум воспарил над исстрадавшейся плотью. Подсознание сбросило маску и вышло на бой с болью и лихорадкой, пока Сознание укрылось в глубинах прошлого.
Вот иномирские существа не сумели должным образом адаптироваться к новой экологической нише. Генетические модификации не дали результата, однако их удалось трансформировать в новую форму жизни скрикоров, ценную и приятную на вкус добычу. Этих животных можно было употреблять в пищу необработанными, удовольствие оттого не умалялось. Мемор тут же сильно проголодался, внутренности его заныли: от одного лишь соприкосновения с сенсорно сладостными концептами погони и добычи ему нестерпимо захотелось отведать такого скрикора.
Истории успеха развертывались, всплывая из глубины веков. Они породили достигнутый ныне идеальный политико-экологический баланс. Чаша была не статичным инструментом, не артефактом, а живым существом. Впервые за миллионы долгих циклов нагрянули гости. Конечно, их можно испепелить, хотя и не без труда: это потребует мастерского обращения с колоссальными энергиями. В прошлом такое уже случалось.
Гамма-Пика нацелена, сообщила старшая и указала на звездную чашу. Корабль пришельцев намеревался влететь прямо в струю. Вот дебилы! добавила от себя старуха.
Мемор, покачиваясь на непослушных ногах, поднялся было, намереваясь вступить в спор.
Что мы, в конце концов, теряем? Это корабль-ионоточник, построенный по необычным дизайнерским принципам и с немалой конструкторской смелостью. Он позволит ознакомиться с новыми режимами интеллекта. Странными, увлекательными режимами.
Приключение!
Высказавшись, Мемор сел. Остальные затянули свои подвывающие песни: дискуссия продолжилась.
Мемор пытался отслеживать дискурс, никак не выдавая смятения от борьбы с самим собой. Разум его переполняли диковинные эмоции, древние истории укладывались с ними в странное симфоническое мыслеединство. В избранных историях ничего не говорилось о поддержании стазиса. Перемена значит действие. Действие значит приключение. Наблюдатели следят за равновесием Чаши, но авторы лучших песен сплошь Танцоры. Разумеется, случалось, что незваных чужаков попросту уничтожали. Но разве это не скучно?
Возможно, Мемор и его соседи слишком уж увлеклись героческими историями о переменах и подвигах. Время покажет. Но пока что Мемор еще Танцор. Он должен действовать сообразно.
Его так захватила сопровождавшаяся жаркими приступами лихорадки внутренняя борьба, что он едва отметил, как Танцоры побеждают на голосовании. Лишь когда кто-то из друзей Мемора обратился к нему с сердечным приветствием, Мемор понял, что его избрали Руководителем Операции. Это означало, что именно Мемору предстоит разбираться с чужаками, если те отважатся высадиться в Чаше.
Но почему я? вопросил он приятельницу из Наблюдателей.
Ибо у тебя острый ум. И полно врагов.
Мои враги
О да, они жаждут твоего провала.
Мемор смолчал, но решил, что лучше пока плыть вместе с приливом.
Напыжившись из последних сил, он возгласил на мужской речи благодарности всем присутствующим.
Да прибудут чужаки!
Часть вторая
Сильные становятся круче[13]
Как мал ты, человек, а ночь
Бескрайняя чудес полна.
Лорд Дансени
7
Они оставили на борту «Искательницы» дежурную команду из семи человек. Редвинг во всеуслышание сетовал, что протоколы миссии возбраняют ему покидать корабль, но был рад, что оставшихся достаточно для поддержания базовой жизнедеятельности спящих и обслуживания бортовых систем.
В экспедицию отправились десять членов экипажа Бет, Клифф, Фред, Викрамасингхи плюс еще пять оживленных. Эти последние все еще не вполне оправились от шока. Клифф, как старший по званию офицер, номинально считался командиром, в основном потому, что Редвингу не хотелось откладывать вылазку на поверхность до выхода из гибернации следующего по рангу корабельного офицера. У Клиффа табель о рангах в одно ухо влетела, а из другого вылетела; он подозревал, впрочем, что скоро им всем будет не до устава.
Терри Гоулд и Тананарив, однако, действовали по уставу, а именно проверяли остальным снаряжение и готовили его к быстрому применению. Походные рюкзаки, сухпайки, вода, лазеры, разная аппаратура, все компактное и устойчивое к передрягам. В низкой гравитации Чаши человек мог поднять груз больший, чем на Земле, и они воспользовались этим преимуществом. Клифф, Бет и Фред основную часть долгого полета провели, занятые тем же самым проверяли и перепроверяли снаряжение. Потом перешли к изучению мультиспектральных карт поверхности. На плоских участках стояли какие-то с трудом различимые колонны не пилоны, а словно бы возвышенности ландшафта.
Бьюты[14], сказала Бет, отхлебывая кофе. С зачерненными верхушками. Я такие на западе Северной Америки видела, но эти куда выше. Такое впечатление, что они поднимаются до самого Свода Небес. До мембраны, удерживающей атмосферу, видите? Вон та тонкая голубая пленка касается вершины бьюта.
Они высоченные, добавил Фред с довольной усмешкой. Почти семь километров. Ниже Эвереста, а с марсианским Олимпом и сравнивать нечего, но чисто по приколу стоило бы подняться. Я всегда хотел побывать на Эвересте.
Клифф старался говорить спокойно и даже изобразил убедительную улыбку.
Мы тебе устроим поход.
Временами Фред бывал очень милым парнем.
Под мерный клекот двигателей Клифф приглядывался к Фреду поджарому, мускулистому, местами даже загорелому. Как, черт побери, он умудрился загореть? Клиффу и на сон-то времени не хватало. По крайней мере, если Фреда завалить работой, он переставал безостановочно молоть языком.
Последний этап долгого снижения с орбиты выдался нелегким. В каютах так и воняло страхом: все были уже на пределе. Странно было спускаться навстречу бескрайнему, уходившему во все стороны ландшафту, сознавая при этом, что находишься в космосе.
Чаша поглотила их.
Торможение не когтило, воздух не пел приветственных песен. Клифф уставился на стеноэкраны: один дисплей показывал висящую над ними на бледно-синей нитке пламени «Искательницу солнц»; другой демонстрировал приближавшуюся бесструктурно-черную вершину бьюта. Еще один экран был занят обзорным изображением струи.
Клифф лениво следил, как извиваются огненные плети оранжевые и цвета слоновой кости. Внезапно ему явилась идея.
Абдус!
Индиец лежал в противоперегрузочном кресле. Лицо его было мертвенно-бледным, а самочувствие несомненно хреновым.
Ты ведь изучал струю?
А? А, да Клифф
Что именно она излучает?
Рентген. Микроволны. В ИК-диапазоне тоже много.
И?
В видимом свете не сильно. Много микроволнового и широкополосного радиочастотного шума.
Прикованный к креслу Абдус явно радовался возможности отвлечься от мыслей о грядущей посадке.
Она такая красивая. Такая громкая.
Готов побиться об заклад, что именно поэтому мы и не услышали их передач. Они избегают радиочастотного и видимого диапазонов. Используют связь напрямую по лазеру и по боковым лепесткам зацепить сигнал невозможно.
А, да, они умные, ответил Абдус, умолк и уставился в летевший навстречу ландшафт. Губы его неслышно двигались.
Овал озаряли молнии. Какой-то электрический процесс, подобный каскадным световым занавесям, исходящим из земной ионосферы? Клифф следил за быстрыми оранжевыми разрядами, скользившими по бьюту, как сверкающие пальцы.
Удерживающая атмосферу светло-синяя мембрана простиралась теперь прямо под ними. Видна она была лишь под определенным углом зрения. Свет Викрамасингх отражался от длинноволновых фронтов, рябивших по мембране, уподобляя ее прозрачному океану. Клиффа поражало, как легко обмануть мозг: кряжистые горы и длинные глубокие зеленые долины, казалось, лежат на океанском дне. Отчего-то конструкция выглядела и удивительной, и знакомой, родной, почти как обычная планета.