И все печально кивали. Были времена крепкие Хотя никто точно не мог припомнить когда это так резали?
Отряд Свенельда шёл по сколькому от тысяч лапотных следов берегу, и пришлось спешиться, чтобы кони не скользили. Одна Хельга ехала верхом важный груз. Под уздцы её коня вёл Асмунд. Молодые гридни поглядывали на разубранных древлянок. Юноши уже два месяца были в пути и не ведали ласк. Сегодняшняя ночь их сулила лишь бы старшак Свенельд не заупрямился. Да нет ведь, скажет, сторожить до утра!
Хельга ощутила, как кто-то дёрнул её за полу рубахи. Обернулась и посмотрела с коня вниз. Пена черёмухи, а за ней глаза, точно речной камень, и улыбка, в миг спрятанная, как слабое место в бою.
Я давно за тобой смотрю, был голос за цветами, видать тебя хорошо. И лента на плече белая. Невестишься?
Хельга приняла пышный венок. Юноша снова улыбнулся, а она в ответ. Лёгкое сходство с её старшим братом, немного женственные глаза от длинных ресниц, но мужественный крылатый нос и широкий подбородок со шрамом. Хельга уже напрягла спину, потянула ногу, чтобы перекинуть через седло и исчезнуть в толпе с этим юношей.
Но Асмунд объявился по эту сторону коня.
А ну, шелудя! он замахнулся на юнца. Бешеные глаза вращались от венка до серых глаз древлянина, точно прикидывая выбить сначала глаз или вырвать венок?
Но юноша даже не моргнул.
Это будет последнее, что ты сделаешь, сказал он Асмунду.
Тогда варяг заметил, как от частокола через толпу к ним бегут вои. Копья в их руках повёрнуты к бою.
Юнец-то не прост, смекнул Асмунд. И вместо удара, шлёпнул коня по крупу, и тот понёс Хельгу быстрее. И сам Амсунд, оскалившись, побежал за конём. Воины остановились близ юнца, он что-то сказал им и махнул рукой. Те поглядывали в след Асмунду, но за ним не пошли. Юноша тоже усмехнулся и побрёл в другую сторону.
Конечно, Асмунд и сам попортил много девок, когда двадцать лет назад впервые пришёл с варягами в городок Изборск. Славянки тамошние были ой как хороши! Скандинавки казались ему теперь мужеподобными. А эти буйная смесь лютого чародейства и застенчивой невинности. Он понимал, что за Хельгой началась охота. И охотник был не холоп, и не пахаря сын, а птица крупная.
Свенельд выслушал его, но не услышал. Ему нужнее было скорее уладить дело со жрецами. Проклятие чуров духов умерших предков, на такой священный праздник страшное дело! Если на будущей княжне порча, сидеть ему через полгода на колу из зада в рот.
И Свенельд общался со жрецами. Кому сунет в руку перстень, кому шепнёт про месть Киева, а иному довольно улыбки и хлопка по плечу. Свенельд не зря был при Ингваре первым советником.
Хороводы уже набрали силу. Казалось, всё вокруг начинало вращаться. Кружилась голова. Но то были сотни людей в несколько кругов, и малые круги неслись быстро, а широкие змеились, волновались, и вплетали в себя всё новые руки. Лица закидывались, вопли радости рвались к первым звёздам. Те мешались с искрами костров, и было не разобрать вскоре где звёзды, где искры. Ночь горела ярко, и даже чёрные чащи приглушили птичьи хоры природа внимала людским голосам.
Древляне, как и прочие славяне, чтили каноны гостеприимства. И старейшины, приметив чужеземцев, распорядились быстро. Холопы обнесли отряд Свенельда медовухой и лепёшками с печёным ягнёнком. Тиуны древлян и тиуны Киева обменялись оружием высший знак доверия.
Хотя дело было не только в гостеприимстве. Искоростень три года назад впервые увидел Олега Вещего со дружиной, и тот обязал древлян платить дань Киеву по десять человек в год приводить в его войско. А за это сулил беречь от хазар и всех, кто копьё в их сторону повернёт.
Теперь в сытом дурмане киевские гости сидели на постилках из лапника и наблюдали пляски. Свенельд ждал, пока жрецы закончат обход капищ, окурят все идолы и придут к ним проводить очищение. Асмунд же снова видел в толпе серые глаза и надменный подбородок со шрамом. Дерзкий юнец выслеживал Хельгу.
Гул в толпе усилился, а ближние хороводы вдруг остановились.
Князь! Князь-отец! задорили в народе.
Асмунд побледнел. Дубовый престол на земляной насыпи близ идола Перуна занял грузный лысый и явно больной старик, а рядом с ним, на троне поменьше сел тот самый юнец!
Молодой наследник, понял Асмунд. Это ж надо было!
Он намотал косу бороды на кулак и горько скривился. Конечно, можно Киев на Искоростень натравить, а это пустить предлогом. Но надо ещё подумать, какая с того выгода самому Асмунду. В Ингвара он не верил, в отличие от Свенельда. Но жилось-то пока не плохо. Скорей бы уж убраться отсюда!
Древлянский люд, тысяча человек, обступала насыпь с резным престолом. Князь на больных ногах возвысился приветствовать народ. Чуть ниже сидел наследник. Асмунд заметил, как хищнёнок рыщет по толпе. Он велел Хельге слезть с коня и заслонил её собой. Попытался отвлечь ягнятиной, и она взяла, потому что не ела с утра.
Постепенно народ утих, и только дальние хороводы распевали русалий плач. Так было заведено князь не мог говорить сразу на весь трёхтысячный Искоростень, и потому сидел первую часть ночи с одним концом города, вторую и третью с другими. Всюду были идолы и насыпи для княжьего трона. Так весь город мог созерцать саженого отца в свете ярых кострищ.
Асмунд услышал высокий ломкий голос:
А на другой год жертвы первые класть будет уже сын мой. А мне не долго сидеть осталось.
Народ загудел, но нашлись и те, кто весело присвистнул:
Не стыдно! Малко славный! Малко в князи наши!
Грузный князь закопошился в старческом кашле и обернулся к сыну. Тот вытянулся к отцу, кивнул и встал. Гудение в народе улеглось.
Братия и дружина, да весь люд лесной! начал он звонко, в ушах от его голоса и после речи старика будто посвежело. Пусть жертвы наши угодны Даждьбогу станут, а Стрый разнесёт их дым, да навь отступит до срока.
Он вскинул руку, и весь люд сделал так же. Асмунд не видел, но знал княжич выбросил горсть зерна.
Завтра девицы, что нынче ночью с молодцами лягут, пойдут сеять в поле. И потому хочу, чтобы больше девиц легли сегодня, и гуще посев был.
Народ повеселел, княжич огляделся задорным глазком.
Там и свадьбы сыграем. Завтра же! А что? Гулять надо, пока Сварог с неба радуется.
Кое где подбросили кверху венки, полилась жалейка с бубенцом.
Славно толкуешь! Малко свет белый! кричали.
А и сам я невестушку заприметил, добавил княжич Малко, и в народе засмеялись.
За спиной Асмунда Хельга тоже прыснула смехом. Асмунд рванул с неё венок и тронул древко топорика. Но Хельга показала язык.
Пусть придёт сюда ко мне горлица моя! послышались слова Малко. А ты гуляй, люд лесной! Да хороводы шире води!
Асмунд отвёл Хельгу к прибрежным кустам, где никто не гулял, было сыро и жглись комары, да велел гридням её сторожить. А сам разыскал Свенельда.
Ну куда ж мы уйдём? возмутился тот. Просто держи её на коротком поводке. Жди, пока ночь не минует. Гости незваные хуже врагов бывают. Тем паче на родовой тризне. Помнишь ли Вёльвы слепой песни? А речи Высокого?
Асмунд был из данов, но боги и сказания у них со скандинавскими свеями были одни. И каждый с пелёнок знал первые строфы слепой Вёлвы-прорицательницы о речах бога Одина, прозванного скальдами Высоким за величавость слога. Песни Высокого упреждали хозяина от грубости к гостю, а гостя от излишней пытливости и простоты в чужом доме.
Из хвойных искр вышел старик-жрец, приведший их сюда. Лицо его было теперь другим. Спокойная маска с широкими от мухоморов дырами зрачков.
Старший жрец хочет вас видеть, и добавил по пути, зовите его Белояр. Он даст вам язык неба.
Жрец отвёл Асмунда и Свенельда к двум дубам, меж которыми была втёсана скамья. На ней лежали хлеба и жертвенное мясо. Косматые в белёном льне волхвы говорили с деревьями.
С людьми же Белояр оказался немногословен. Ему было неинтересно, откуда и чьи по роду гости. Он только сказал, что чужаки сильно осквернились, и нужно окурить их заговоренной смолой и дать выпить мёду с коноплёй. Что было немедленно исполнено.
Варяги опасались за ценный груз Хельгу. Неужели и её надо вести сюда? Но Белояр возразил женщинам, у которых нет кровей в эти дни, нечего бояться. Русалки тащат к себе только мужей.
А как же те девицы, которых мы видели в лесу? спросил Свенельд.
Это привечальницы, разъяснил Белояр, им от племени досталось на молчание обеты брать, чтобы звать чуров матерним нутром.
Варяги уже ощутили действие мёда с коноплёй и не стали спорить. Всё вдруг показалось проще, чем было раньше. И впрямь, скверна, как камень с плеч, рухнула на землю, и душа стала легче тополиного пуха. Звонче бубны, ярче свирели сердца ширились и ласковые реки текли в жилах.
Достойный муж этот Белояр, заключил Свенельд, когда они с Асмундом шли обратно, спотыкаясь.
Да, но имя глупое.
И они смеялись и коверкали имя, а оно становилось всё смешней и смешней, пока не стало заклинанием, вызывающим смех. И решено было не произносить его больше.
Вокруг кипела жизнь, носились нагие девушки и юноши в венках. Асмунд заметил некоторых гридней из своего отряда. Те тоже бегали за беломясыми древлянками, чьи щекастые потные лица манили хохотом, а руки несильно прикрывали пах.
Эй! Мешок кишок! рычал Асмунд, шлёпнув по ляжке одну из них. Он хотел, было, кинуться вдогонку.
Пошли! Нам надо, вяло тянул его Свенельд. Оба расхохотались, вздрогнули от грянувших рядом бубнов, и снова стало легко и смешно.
Очистили так очистили, заключил Свенельд, оглаживая живот и рёбра, нам бы такой мёд научиться варить!
Прихватим завтра с собой пару жрецов. Плашмя по голове и поперёк седла.
Смех уже не помещался в груди. И варяги были готовы лечь отдохнуть прямо тут, среди сотен чужих ног, срубив мечами те, что помешают. Как вдруг вышли к зарослям, где Асмунд оставил Хельгу. Но там уже не было ни гридней, ни девицы. Только на ветке бузины змеилась верёвка.
Хельга исчезла. Асмунд нервно хохотнул и упал в песок на колени. Свенельд оскалился.
Это как же так?
Он смерил взглядом собрата и с размаху смазал тому по затылку. Асмунд вскочил, качнулся, бросился кубарем два тела скатились в реку. Вода остудила. Сплюнув кровь, Свенельд прошептал:
На колу из зада в рот
И не за то, что скверна, прибавил Асмунд, а что девку про
***
На тёмной ночной листве белыми брызгами лепестки вишни. Их смыло ливнем с ветвей на всё вокруг.
А душисто как, страсть! Хельга сжалась под широким плащом.
Его набросил ей на плечи Малко. Они сидели над рекой среди вишен и встречали рассвет. Он пока лишь выбелил восток, но ещё не тронул багрецом горизонт. Ночь держала власть. Ливень был коротким, и только освежил запах земли в пыльце.
Малко сидел рядом на бревне. Он робел тронуть её слишком горячую кожу. Несколько раз это было случайно когда накидывал плащ, чтобы не замёрзла, когда давал руку перейти ручей. Ещё снял с её шеи комара. Рука горела от жара мокрых волос, до которых коснулся.
Ему самому недавно исполнилось шестнадцать. Он ещё не знал женщин, а Хельгу трогать не смел она, конечно, уже могла иметь детей, и пахло от её мокрой косы по-женски сладко-горькой смородиной. Но то не корень врастал в чернозём, а два крыла шуршали в листве.
Он подвинулся к ней вплотную, приобнял.
Ты знаешь, кому я венчана? спросила она, чуть отпрянув.
Кому же ещё? Кто княжьего сына затмит? уверенно спросил Малко.
Только сам князь. Господин Великий Киев.
А ну смеяться, он легонько толкнул её локтем.
Да не смеюсь я. Ведут меня к нему.
Хельга впервые прямо посмотрела ему в глаза. Два мокрых огонька в лунном свете.
Ну и что? он отвёл взгляд и мотнул ещё не обритыми на мужицкий манер кудрями. Будешь моей, я его сюда не пущу. У нас своя земля, да свой народ. Придёт время, и Олегову дань смахнём!
Говорил Малко это так, будто завтра сам собирался идти копьё ломить на Киев. Хельге этот буйный норов был по нраву.
А ну если разлюбишь?
Что ты!
У вас у князей по десяти жён, а я простая, не боярская зарежу их всех или сама зарежусь.
Он взял её за плечи и тоже долго поглядел в глаза.
Люба ты мне, Ольга. Одна люба на всю жизнь будешь. Княгиня Ольга будешь.
Смущённый смех перерос в негодование. Она отпрянула от него по шершавому бревну.
Себе не хозяйка я что ли? Там князь, тут князь Против вас поди попробуй!
Они посмеялись вместе.
Неволи нет, упрашивал Малко, отвернёшь меня, лети зегзицей. Только я-то иссохну, меня-то не станет. А коли князя не станет, и люда его не станет. Всё племя древлянское помрёт. Вот к чему твои отказы ведут.
Хельга снова усмехнулась.
Чего ж ты? хмурился Малко.
А смешно ты меня назвал Ольгой. Оль, пробовала она на вкус новое слово, Оль-га. Громко так.
По-нашему это, по-славянски, отмахнулся он, ну а ты не уходи от прежних слов. Неволить тебя не хочу. А только запала ты мне в душу
Что ещё за душа такая?
Говорят так у нас. Не варяжское это слово.
Душа, повторила Хельга медленно и тихо.
В ответ ей из сырой рощи с того берега пролился соловей. Ручейком просочился в шелестах мрака, и всё затихло перед ним. Звенели звёзды, хвоя, блеск воды по ним скользила трель, и собиралась лучом золота меж бровей. Распускала думы, умиляла и баюкала. И кто слышал её, еле заметно менялся в лице. Что-то в глазах, что говорило о жизни этой самой души.
Соловей поёт так красно от того, после долгого молчания шепнул Малко, что не помнит прошлого. Что спел, того уж нет, всегда по-новому. А новое выходит свежо, и не ждёшь его. Дивен птах удивлением. А душа дивом жива
Малко не успел договорить ощутил душистый поцелуй в щёку. Не было слаще мига в его жизни.
Хельга протянула ему белую ленту, что повязал ей старый жрец. Много услышалось в этом жесте. И Малко поцеловал её плечо в кожу плаща.
Страшный свист оборвал соловьиную трель. Малко схватил Хельгу и повалил за бревно.
Стрела!
Сердце колотило в горле, а ночь-предательница сняла чёрный покров, уступая рассвету. Снова просвистело. Глухой стук в ближний ствол воткнулось острие.
Кажись, крикнул кто-то! ответила Хельга. Будто стоны там. Ранили кого!
Ползи вниз. К реке. С нашего берега стреляют. К обрыву надо
Они сползли к песчаному скосу. Малко пробовал спуск по сосновым корням, что торчали из отвесной стены над рекой. Точно веревочная лестница плохого мастера.
Но снова полилась трель соловья, будто и не было ничего. Страшная в своём безразличии песня. Убьют тебя или нет, а соловей будет петь одинаково.
Но эта трель была той нитью, по которой душа Асмунда нашла ход обратно из навьего мрака в мир живых. Варяг привалился к широкому, как стена, стволу липы. Даже такое укрытие не спасло его в плече торчало древко стрелы. Конопляный отвар, выпитый им недавно, действовал он почти не чувствовал боли, только неловкость движений. Рука слушалась с запозданием и казалась неподъёмной.
Он отложил свой короткий мадьярский лук, здоровой рукой обломил конец древка, попытался вытащить наконечник, и тут простонал от боли наконечник был явно широким и с лёгким винтом. Вонзаясь в плоть, такой разрывает её по кругу и закапывается, точно гарпун. Вытащить его можно только продавив насквозь ту часть тела, куда попала стрела.
Конечно, бывалый воин Асмунд уже терпел раны стрелами. В былые дни он хорошенько заливался брагой, пока боль не затуплялась в пьяном дурмане, и тогда корчевал кровавые пни. Конопля лишь немного помогала, и скорее взвинчивала нервы тысячи мыслей неслись отчаянно.
Как это могло выйти? Его задумка сорвалась. Кто-то следил за ним, и теперь выстрелил сам. Попал в него первым. А ведь план был отменный!