Теперь Иоанн Корнуольский противопоставляет противоположным авторитетам ряд богословов в качестве представителей своего собственного тезиса. Эти схоластические знаменитости Ансельм Кентерберийский, Бернард Клервоский, Ахард, Роберт Мелунский и Маврикий Сюллийский, преемник лангобарда на епископском престоле Парижа. В отношении двух последних он отмечает, что, хотя он не читал их соответствующих трудов, он посещал их лекции и диспуты, и их комментарии к ложным христологическим и другим позициям Петра Ломбардского побудили его изменить свои собственные прежние взгляды204.
Для Иоанна Корнуольского эта конфронтация с богословскими авторитетами лишь прелюдия к самостоятельному и глубокому рассмотрению проблемы.
Теперь он приступает к обоснованию своего тезиса «firmissimis sanctorum testimoniis et rationibus fidei consentaneis».205 Среди аукторитов, согласно текстам Писания, первое место занимает Августин. В ходе трактата также упоминаются Иларий Пуатье, Иоанн Дамаскин и богословские труды Боэция. В обращении с ratio другой движущей силой схоластического подхода Иоанн Корнуоллский проявляет себя проницательным диалектиком, умеющим нанизывать довод за доводом, разрешать возражения и трудности, сводить противоположное мнение к абсурду, раскрывая его сомнительные последствия, и освещать собственную доктрину со всех сторон206.
Техника силлогизма ему хорошо знакома и служит ему отличным подспорьем в борьбе с противоположными возражениями207.
В одной из глав он также показывает, что знаком с Аристотелем и его переводчиками и толкователями, такими как Порфирий и Боэций208. О его методичности свидетельствует и тот факт, что Иоанн Корнуольский неоднократно пытается прояснить контекст и последовательность несколько сложных умозаключений с помощью «Epilogatio praecedentium», а также развивая ранее высказанные мысли и утверждения.
Он несколько раз умело применяет метод «sic-et-non», представляя и обосновывая решение «auctoritates, quae videntur esse contrariae.209 Разбирая и примиряя эти явно противоречащие друг другу изречения Отцов, он также занимается проницательными и неясными терминологическими изысканиями. Однако он не хочет смешивать и размывать философское и богословское использование языка. Он ярко выражает это в одном отрывке.
Как только речь заходит о Христе, замечает он, или о личности в Троице, или о божественной сущности в целом, как только обсуждается содержание веры, желательно держаться подальше от выражений, характерных для логиков. Если же действительно нельзя избежать такой манеры говорить, то следует воздерживаться от нее, как только кажется, что она заходит слишком далеко.
Ведь, как правило, слова, которые являются одеждой чисто естественного рассуждения, не соответствуют величию сверхъестественной истины. Кроме того, большинство профессоров логики это занудные слогатели и ловцы силлогизмов210.
Из сказанного должно быть ясно, что «Евлогий» Иоанна Корнубийского направлен не против метода, не против научного направления его учителя Петра Ломбарда, а скорее против одного из его доктринальных положений. Сама «Эвлогия» очень интересное, характерное достижение схоластического метода преподавания и изложения в начале последней четверти XII века. Диалектика даже в большей степени проявляется в ученике, чем в мастере.
Полемика Иоанна Корнуольского по своей общей тенденции и формулировке не могла и не могла подавить влияние ломбардских «Сентенций» как общего богословского достижения.
В последней четверти XII века на сцене появляются еще два оппонента лангобардов, которые, по-видимому, находились в более тесном контакте друг с другом: неизвестный автор «Liber de vera philosophia» и мистик и аббат Иоахим из Фьоре. Вскоре мы столкнемся с «Liber de vera philosophia» в трактате о школе Жильбера де ла Порри. В разделе «Que videntur suspiciosa esse in scriptis modernorum» неизвестный автор, церковный настоятель, возможно, аббат, привлекает на свой форум самых значительных богословов XII века. Петрус Ломбард, охарактеризованный как «magne dignitatis homo», последний из этих современных людей, призванный к строгой ответственности. Из «Сентенций» выделено тридцать восемь предложений. Наибольшее количество критикуемых доктринальных положений взято из учения о Троице, то есть из первой книги «Сентенций». На последнем месте стоит предложение из третьей книги: «Christus secundum quod homo non est aliquid.211
Аббат Иоахим из Фьоре (ок. 1202 г.), на родство которого с автором «Liber de vera philosophia» указывал П. Фурнье212, резко выступил против Петра Ломбарда в утраченном трактате «De unitate trini- tatis 213и назвал его еретиком за то, что тот произнес фразу: «Quoniam quaedam summa res est Pater et Filius et Spiritus sanctus et lila non est generans neque genita neque procedens». Иоахим видел в этом высказывании опасность появления четверицы (Отец, Сын, Святой Дух, сущность) вместо Троицы. Чтобы противостоять этой опасности, он объяснил тринитарное единство скорее в терминах veritas collectiva et similitudinaria214. Однако подход аббата полностью не достиг своей цели. Через тринадцать лет после его смерти Четвертый Латеранский собор (1215) рассмотрел это сочинение Иоахима из Фьоре в шапке «Дамнамус», осудил его и объявил правильным учение Петра Ломбардского. «Nos autem, sacro approbante Concilio, credimus et confitemur cum Petro Lombardo, quod una quaedam summa res est» etc.215 Эта блестящая защита Петра Ломбарда на Латеранском соборе, включение его имени и его учения в доктринальный декрет общецерковного собрания были чрезвычайно ценной рекомендацией для «Magister sententiarum» и, несомненно, способствовали высокому авторитету и уникальному распространению труда «Сентенции» в последующий период. Позднее святой Фома посвятил аббату, руководствовавшемуся самыми лучшими намерениями, следующие апологетические слова в своей декларации на капитуле «Дамнамус», которую стоит прочитать: «Joachim autem, abbas Florensis monasterii, non bene capiens verba Magistri praedicti, utpote in subtilibus fidei dogmatibus rudis» etc.216 Таким образом, реакция против «Сентенций» Петра Ломбардского в конечном итоге способствовала и привела к тому, что это произведение заняло постоянное и благоприятное положение в церковной теологии. Авторитет мастера «Сентенций» не пострадал от того, что в XIII веке ряд сентенций был составлен его комментаторами как противоречащий общепринятым богословским взглядам.
Список этих сентенций, который часто встречается в рукописях, а затем и в печатных изданиях, не всегда оставался неизменным. Уже у Бонавентуры таких сентенций 8, позже их число возросло до 15, а у отдельных богословов до 22 и 26217.
§8 ПОЧЕМУ «СЕНТЕНЦИИ» ПЕТРА ЛОМБАРДА ПРИОБРЕЛИ ТАКОЕ БОЛЬШОЕ ЗНАЧЕНИЕ В СХОЛАСТИКЕ?
Поразительно высокий авторитет «Сентенций» Ломбарда в схоластике218, зафиксированный, в частности, в огромной литературе комментаторов, заставляет задуматься о том, почему «Magister sententiarum» приобрел такое значение. Этот вопрос уже неоднократно задавался и на него давались различные ответы. К. Вернер 219отмечает следующее: «Причины, по которым труд Ломбарда стал столь высоко цениться, легко распознать. Люди в целом чувствовали потребность в том, чтобы иметь возможность ознакомиться со всем церковным богословием, как оно развивалось до того времени, в систематически организованном сборнике. Petrus Lombardus предоставил такой сборник, по возможности объективный, полный, не перегруженный, с соответствующим рассмотрением наиболее выдающихся патристических авторитетов, на августиновской основе с исключением всех лишних отступлений. Некоторое величественное спокойствие, господствующее в работе, определенность и прямота концепции и изложения, которые не столько дают почти исследования, сколько зрелые суждения предыдущих серьезных исследований, и действительно с благоразумным выбором подчеркивают именно то, что наиболее поучительно и полезно, и в дополнение к этому та глубина чувства августиновской концепции, связанной с мистицизмом, которая ни разу не смогла произвести впечатление, все это вместе сделало Книги сентенций классической книгой в своем роде.»
Й. Симлер220 называет шесть причин, обеспечивших Sentenzenbuch столь высокую репутацию. Первая точка зрения аналитический метод, поскольку «Сентенции» превзошли более ранние и современные богословские труды благодаря ясным и четким делениям и поскольку техника вопросов, решений, различий, возражений и декламаций, используемая «Magister sententiarum», полностью соответствовала методу диспутов, предпочитаемому в школах. Второй аспект это сухая однородность, единообразие изложения (Luniformite seche et invariable); хотя это не подходит для книги, которую хотят прочитать за один раз, это очень рекомендуемое дидактическое качество для книги, написанной в учебных целях и предназначенной для преподавания и обучения. Кроме того, книга «Сентенции» соответствует потребностям и взглядам богословия того времени благодаря цитатам из Отцов в каждом вопросе и всему тому, как трактуются авторы Отцов. В-четвертых, «Сентенции» в большей степени, чем другие произведения того времени, представляют собой полную, методически проработанную систему богословия. Пятая причина репутации лангобарда заключается в том, что он стимулировал жажду знаний и обучения читателей, ставя перед ними тонкие вопросы. Шестая и последняя причина, приведенная Симлером, заключается в том, что Ломбард умерил свой диалектический, философский подход. Будучи умозрительным мыслителем больше в вопросах, чем в ответах, он давал комментаторам простор для собственных размышлений. Шесть «внутренних качеств этого произведения», которые Протоис 221перечисляет в качестве причин влияния «Книги сентенций», во многом совпадают с точкой зрения, высказанной Симлером. Эти качества «Libri quattuor sententiarum», которые подчеркивает Протоис, четкая и методичная классификация материала, ясность изложения, надежность решений, сила и богатство доказательств, лаконичность текста, трезвость философского развития, что давало комментаторам большую свободу действий.
По мнению Р. Сиберга222, тот факт, «что лангобард не обладал никакими признаками гениальности, сделал возможным те преимущества, которые его книга cтала рассматриваться как Библия наряду с Библией».
По мнению берлинского историка догматики, «тот факт, что Ломбард не передал пальму первенства ни одной из существующих школ, сделал его труд полезным для всех». По мнению Вернле,223 «почти случайно это сочинение стало учебником позднейшего теологического университетского образования». А. Эрхард 224называет в качестве достоинств, которые квалифицируют «Libri quattuor sententiarum» как теологический справочник позднего Средневековья, «относительную краткость и легкую ясность целого, опущение слишком тонких отдельных вопросов, скорее воспроизводящее, чем обучающее изложение, тесную связь с церковной доктриной, наконец, мудрую сдержанность в сложных проблемах».
Упомянутые вышеупомянутыми авторами качества и дидактические достоинства Sentenzenbuch, безусловно, оказали причинное влияние на его широкое распространение, поскольку комментаторы также затрагивают те или иные из них в своих предисловиях. Однако этих качеств недостаточно, чтобы объяснить всю значимость «Сентенций» как бесчисленных комментариев к основной богословской книге всей последующей схоластики, тем более что подобные качества присущи и другим богословским сочинениям XII века. Положение лангобардов в схоластическом богословии во многом можно объяснить удачным стечением исторических обстоятельств или, если угодно, случайностей. Прежде всего, именно личность Петра из Пуатье, самого преданного ученика Ломбарда, позволяет понять мощное влияние «Magister sententiarum». Как мы увидим, этот парижский канцлер оказал весьма значительное влияние на парижских богословов конца XII начала XIII века и тем самым также вел пропаганду своего учителя и его афоризмов. Вторым благоприятным обстоятельством для лангобардов стало осуждение Иоахима Фьорского на Латерануме и утверждение доктрины Троицы «Magister sententiarum» в caput «Damnamus» этого общего синода:
«Nos autem, sacro approbante Concilio, credimus et confitemur cum Petro Lombardo, quod una quaedam summa res est, incomprehensibilis quidem et ineffabilis, quae veraciter est Pater et Filius et Spiritus Sanctus.» 225Именно личность Петра из Пуатье, вокруг которого на рубеже веков собрались парижские суммисты, и включение имени Петра Ломбардского в доктринальный декрет Латеранского собора226 способствовали тому, что имя «Magister sententiarum» не кануло в лету, как имена других сентименталистов XII века, а продолжало мощно звучать в XIII веке.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ШАРТРСКАЯ ШКОЛА. ЖИЛЬБЕР ДЕ ЛА ПОРРИ, ИОАНН СОЛСБЕРИЙСКИЙ И АЛАНУС ДЕ ИНСУЛИС
Шартрская школа227, представленная в XII веке Бернардом и Тьерри Шартрскими, Бернардом Сильвестрисом, Вильгельмом Коншским и Аделардом Батским, отличается от других школ, особенно парижских, весьма своеобразной окраской. Это смесь гуманистических, натурфилософских и, если хотите, натурпоэтических красок; это преимущественно платоновская окраска, которая придает произведениям вышеупомянутых магистров индивидуальность и привлекательность. Эти люди не оказали столь прямого влияния на развитие схоластического метода, по крайней мере, в своей литературной деятельности. В их трудах использование разума и философии для исследования, обоснования и систематизации доктрины веры отходит на второй план как центральная методологическая идея. Формальное влияние аристотелевского «Органона» также не особенно заметно у этих авторов, хотя в «Гептатеухоне» Тьерри Шартрского мы видим одно из первых свидетельств зарождения «Logica nova».
Даже если влияние этих мыслителей на развитие схоластического метода не было прямым, они, тем не менее, были косвенно ответственны за развитие схоластики.
Их увлечение Платоном, безусловно, способствовало сохранению в XIII веке платонистских и неоплатонистских тенденций и течений наряду с августинизмом и аристотелизмом. Кроме того, их натурфилософский подход, несомненно, способствовал созданию благоприятной атмосферы для аристотелевско-арабской научной литературы в христианской схоластике.
Три других ученых, также принадлежавших к Шартрской школе, имеют непосредственное отношение к истории схоластического метода в XII веке: Жильбер де ла Порри, Иоанн Солсберийский и Аланус де Инсулис.
§1 ЖИЛЬБЕР ДЕ ЛА ПОРРИ
Жильбер де ла Порри 228(род. ок. 1076 г., канцлер Шартра, 1141 г. профессор в Париже, 1142 г. епископ Пуатье, в качестве которого он умер в 1154 г.) один из самых уважаемых и влиятельных теологов XII века. Он один из немногих мыслителей ранней схоластики, доживших до эпохи высокой схоластики и нашедших комментаторов своих трудов.
Сфера влияния этого схоласта все больше расширяется перед глазами тех, кто стремится исследовать ненапечатанную философскую и богословскую литературу XII и начала XIII века. Личность и ученое значение Гильберта отражены во взглядах и суждениях современников, способных судить о нем, совсем иначе, чем мы часто встречаем в более поздней историографии схоластики.
Для того чтобы составить правильное представление о значении Гильберта для развития схоластического метода, необходимо сначала обрисовать научную индивидуальность этого теолога, затем описать его научный метод и, наконец, осветить влияние его методологических принципов и методов работы на целый ряд выдающихся учеников.