Что мне теперь делать? садясь в домашнее кресло напротив Гены через журнальный столик, спрашивал он, злясь и на него, но ещё не выражая этого открыто. Опять к Татаркову проситься на работу?
Может и к нему. Он же тебя не по тридцать третей статье4 уволил.
Но я же им там такую бучу отчебучил!
Ну и что? пожал плечами Гена. Может и простит. Ты же не со зла, по глупости. Скажешь, что погорячился, мол. А мы, тем временем, обратимся в Министерство Социального обеспечения за разъяснениями.
Но ты, когда писали первое заявление в собес, говорил, что они должны были мне компенсировать задержку за пенсию.
Говорил, несколько смутившись, признался Гена.
А чё на деле?
Но я ж не думал, что так получится. Да и ты сам заставлял.
Я! Так ты-то об чём думал?
Я?.. Как тебе помочь.
Помочь? Спасибо! Помог он! Думать надо было, что делаешь, а не меня слушать. Мало ли что я напридумываю. Ты-то должен был сразу сообразить, раз такой грамотный.
Ха! Я что, пророк?
А какого хрена берёшься писать? Ничего не понимает, а чего-то писать берётся, пис-сака?
Геннадий Крючков онемел.
Тоже мне, писарь! продолжал срывать своё негодование Павел Павлович на Крючкове. Писарь, олух царя небесного, ха! Бери бумагу и пиши новую жалобу. Да такую, чтобы она сработала.
Гена начал краснеть от возмущения.
Писать?..
Писать! Пиши, куда хочешь! Но, чтобы меня вернули на пенсию. Не то сам мне платить будешь пенсионную ставку.
Я? Вот ничего себе! удивился ещё больше Гена, и заерзал в кресле. Ему хочешь помочь, ему сочиняешь письма, а он моим же салом и мне по мусалам.
Крючков приподнялся и надвинулся на Шилина.
А вот этого не хочешь? Крючков выставил перед ходатаем кулак, сквозь пальцы которого шевелилась фига.
Павел Павлович отдёрнулся назад от неожиданности, и вспотел, то ли от схлынувшего тотчас с него возбуждения, то ли от Гениного сюрприза, который ещё немного и может вышибить из глаз искры.
Шилин опомнился, осел, моргая глазами и тряся подбородком.
Затем заговорил незлобиво, вытирая лысину кепочкой.
Ладно, Гена, ладно. За первое письмо я тебя, так и быть, прощаю. Давай другое писать.
Но Гена хмуро ответил:
Не буду!
Как не будешь? Я что теперь по твоей милости пропадать должен?
Сказал, не буду, и баста!
Нет, ты что, не понимаешь в каком я положении? Меня же мои овечки засмеют.
Какой баран, такие и овечки.
Вид Шилина был растерянный, подавленный. А резкие переходы его из одного состояния от воинственного до уничижительного, обезоруживали своей простотой вариаций.
У Гены злость отхлынула. Он усмехнулся, отводя от собеседника взгляд.
Почувствовав перемену в Гене, Павел Павлович приоживился.
Ну, ладно, Гена. Погорячился я. Ты ж должен меня понять, али как? должен. Ты ведь человек с понятием, иначе бы я к тебе не пришёл. Нашёл бы кого другого. Но я к тебе пришёл. Ты душа человек, и писарь хороший. Давай писать новую жалобу, а?
Чтоб ты меня потом ещё раз отлаял?
Но ведь не изодрал в клочья, живой.
Гена покряхтел, повздыхал, поводил белёсыми бровями вверх-вниз и откинулся на спинку кресла. Несмотря на злость, ему всё-таки жалко было Шилина.
Ладно, только, чур, без наездов. Сам с собой потом матерись, или со своими козлами, а я не причём. Договорились?
Договорились, облегченно вздохнул Павел Павлович, обтирая лицо и лысину кепкой. И с досадой произнес: И почему со мной такие заморочки? Федя Борисов ушёл, а меня в рожки взяли.
Крючков невольно глянул на его худую шею, как бы прикидывая её размер и размер рожкового ключа, под какой она подошла бы.
Гена подумал и ответил:
По двум причинам. Шилин поднял на него глаза. Первая оттого, что наш цех «муки» не входит в структуру ДСЗ.
Как не входит? Мы ж на одной площадке с ним и я с него начинал работать.
Это на деле, а по документам? В трудовой книжке этого нет. Смотри что записано: ТПКа тире цех «муки». Как это понять? Может это мукомольный цех, по помолу пшеничной муки? А должно так быть: ТПК ДСЗ ц. Муки. То есть Татарковский производственный комбинат, тире, дробильно-сортировочный завод, тире, цех известняковой Муки. Что означает одну технологическую цепочку по одному ископаемому минералу, или известняковому камню. Это раз. И далее машинист помольного оборудования. Что это? То есть у тебя стоит неверная запись в трудовой книжке относительно твоей профессии. Должно быть машинист шаровых мельниц. Это два. И агломерация, и обогащение тут не причём. Они от другой статьи. Ну и третья
Какая третья?
А третью тебе Подгузник объяснил, усмехнулся Гена.
Павел Павлович взбросил на Крючкова взгляд, в котором промелькнули искры, но заводиться не стал. В нём уже злость и негодование как будто обволокло чем-то эластичным и тугим, как нарыв, как чирей кожею, в которую только ткни, брызнет дурью.
И Шилин мысленно удрученно согласился: «Дурак! Конечно, дурак. Эх, забодай меня козёл, ёлки-моталки!..»
Гена спросил:
Фёдор Борисов, где работал до перехода к нам на «муку»?
На Пятовском карьере. У нас только четыре или пять лет отработал до пенсии.
Так, видимо, там он эту вредность и отработал на шаровых мельницах. Там отдел кадров книжку ему заполнил правильно. И проблем не стало. Подошёл срок, и, пожалуйста, заслуженный отдых по второму списку. А наш ОКа засекретился до того, что забыл или знать не знает о прописных истинах. Ему такие тонкости ни к чему.
Ну, Подгузник! Ему не в кадрах сидеть, а бут в карьере долбить. Одиозная скотина. Вот что теперь делать? Евгений Павлович закачал головой из стороны в сторону.
Помолчали.
Ну что, куда писать? спросил Гена, переходя к делу.
Да в облсовпроф, наверное
Гена хмыкнул.
Да ни хрена он тут не поможет. Он не нашего ведомства.
А куда тогда?
Гена пожал плечами.
Не знаю. Подумать надо
«Думать, думать как эти думки достали, с досадой накинул на лысину кепочку Павел Павлович. Нашёл управу Егорий как чувствовал. Вот тебе и подарочек к Первому Мая!».
20
За две недели до Первого мая в Горный цех приехал на «Уазике» генеральный директор комбината Татарков Родион Александрович. Выдернул из управления цеха начальника Горного.
Машина остановилась у недостроенного перешейка дороги, где директор ещё за неделю до этого сам приказал остановить работы по отсыпке дороги.
В тот день Татарков, выйдя из машины и заведя руки за спину, под полы коричневого костюма, стал прохаживаться вдоль машины, вперив взгляд перед собой. Глубокие мысли буравили его чело, и они отражались извилистыми морщинами на лбу. Молчал.
Подняв глаза и глядя куда-то за плечо Дончака вдаль, вдруг спросил:
Слушай, Дончак, у тебя ум есть?
? Дончак не нашёлся что ответить, дёрнул плечом.
Я тебя спрашиваю: у тебя ум есть? назидательно повторил свой вопрос Татарков.
Да как вам сказать? Порой, кажется, есть. А порой нет. Смотря по обстоятельствам.
Ну-ну. Оно и видно. От вас никакой инициативы. Всё им преподнеси, разжуй, растолкуй. Никакого понятия у самих. Раздолбаи. Вздохнул.
Ты когда дорогу отсыпать будешь? спросил Татарков, измерив начальника цеха взглядом.
Дык!.. Так вы же запретили!..
Нет, он меня не понял. Я что тебе запретил?.. Я тебя спрашиваю: я тебе, что запретил?.. сам же ответил. Са-мо-де-я-тель-ность. Ты понял? Дончак тряхнул головой. Так я тебя спрашиваю: ты, когда будешь отсыпать дорогу?
Когда прикажите!
Ха, понял. Так вот, приказываю: отсыпать дорогу! И каждый день мне докладывать, минуя Пьянцова (директора ДСЗ). Понял?
Так точно, Родион Саныч!
И чтоб дорога мне была к праздникам!
Родин Саныч, не прощаясь, сел в машину, и машина ушла, заметая за собой след пылью.
После весенней распутицы и дождей наконец-то установилось погожая погода. В карьере подсохло.
Радуясь погожим дням, начальник горного цеха Дончак Николай Митрофанович приступил к осуществлению задуманного проекта: прокинуть от третьего уступа дорогу, сокращающую путь БЕЛАЗам втрое. Здесь уменьшались бы энергозатраты, расход горюче-смазочных материалов, время и, что самое главное, сбережение техники, машин, которые и без того давно отмотали свой моторесурс и работают, можно сказать, на чистом энтузиазме водителей и слесарей. И подарок к Первому Мая.
Забьем в соцобязательства отдельным пунктом чем не подарок к Празднику!
Дорога, перешеек, всего-то сто двадцать метров. Его начальник горного цеха задумал прокинуть ещё зимой, но зима не лето. А сейчас самое время, в карьере подсохло. А то машины все баллоны поободрали о бут, которым умащивали в карьере дороги. Генеральный директор постоянно тычет в глаза на планерках.
Раздолбаи, на вас колёс не напасёшься, как на огне. Ни хрена не думаете! Думать надо
Теперь, когда дорога будет, начальника цеха не в чем будет упрекнуть. Наоборот, за инициативу и бережливость отметит. Дончак наполнился воздухом, словно готовился принять на свою гордую грудь орден. Все мы не без тщеславия
С первых дней апреля начали отсыпать перешеек. Из отходов от буровзрывных работ и немного от ЦПД цеха первичного дробления камня. Вбухали не один десяток БЕЛАЗов-самосвалов и прогнали не раз бульдозер. Ещё недельку, и дорога будет готова. Тогда уменьшатся простои ДСЗ дробильно-сортировочного завода, которому горный цех добывает известняковый камень.
В семь утра Николай Митрофанович уже был в цеху, приехал вместе с рабочими с первым автобусом. Принял доклад мастера ночной смены, ознакомился с рапортами предыдущих смен, принял двоих рабочих по личным вопросам и, переговорив по телефону с директором автопредприятия Амбиковым, направился в карьер пешком, сменные «БЕЛАЗы» ещё не подошли, на которых можно было бы съехать в разработки. Да и пешком лучше, всё осмотришь, всё приметишь.
Кстати, Амбиков кричит, ругается:
Машины уже без резины остались. Дороги, кричит по телефону и на планерках, делай!..
Делаем, за один день что ли? Подожди недельку, да даже дня три-четыре и будет тебе дорога. И так на свой страх и риск затеял прокладку. Дело нужное. Но, как говорится, у нас, как и везде, всякая благая инициатива наказуема.
«За ночь ещё на дорогу отсева от ЦПД подсыпали, бута, Николай Митрофанович подсчитывал кучи, спускаясь по основному съезду дороги вниз. Сейчас бульдозерист сменится и разровняет, спланирует дорогу. За день ещё подсыплем. И будет к празднику подарок», размышлял он.
В основном дорога отсыпается во время простоев завода, когда тот останавливается по каким-либо своим техническим причинам, чаще из-за поломок завод на ладан дышит, тоже нет денег на его реконструкцию. Или из-за отсутствия БЕЛАЗов, КрАЗов, тоже сыпятся. Да мало ли что у них там не так?
Загудели электрические экскаваторы. В карьер въехали два «КраЗа» самосвала. За этими машинами подойдут два «БЕЛАЗа», ещё пара тройка «КраЗов», опять «БЕЛАЗы» и процесс начнётся. Первые полтора-два часа бесперебойные перевозки работа на задел, на обеспечение полуфабрикатом ЦПД и ДСЗ.
В девять тридцать возле управления цеха (одноэтажного кирпичного красного здания, где находились и бытовые помещения горняков) остановилась машина Генерального директора Татаркова. Он вышел из «УАЗика» и направился по дорожке из бетонных плит, по краям окаймленной ажурной вязью из толстого металлического прута. Вошёл в управление.
Кабинет начальника цеха был закрыт. Никого. Все, видимо, на рабочих местах: кто в карьере, кто в мехмастерских, кто на ЦПД. Директор вышел из здания и как будто бы был недоволен.
Где этого носит?..
Родион Александрович задумчивым взглядом обвёл панораму прилегающей территории. Из ЦПД доносился грохот, хруст камня, стук грохотов. У мастерских сверкала электросварка.
Поехали в карьер, приказал водителю, садясь в машину.
Из всех производств, цехов и заводов, карьер всегда был для Генерального директора объектом повышенного внимания. Судьбоносное подразделение. От него зависит работа ДСЗ, выпуск щебня, прибыля́. А они-то как раз и начали снижаться. Нужны были какие-то мероприятия, чтобы поправить положение.
«Вот именно какие-то? Тут думать надо. Поэтому надо определяться на месте размышлял Татарков. Не то эти раздолбаи (директора заводов, начальники цехов и иже с ними) не мычат, не телятся»
С этой целью он и приехал: осмотреться, принять решение.
Навстречу из карьера поднимался груженный «БЕЛАЗ». Он шёл тяжело, меланхолично покачиваясь на неровностях. Маленький «Уазик» прибился к обочине, и они разошлись, как черепаха и муравей.
С высоты контура карьер представился огромной пригоршней. Внизу работали, как игрушечные, экскаваторы, бульдозеры, самосвалы. По мере спуска, ладонь, казалось, сжималась, её борта поднимались, отчетливее прорисовывались уступы, дороги и отводы, как морщины.
Ещё издали Татарков заметил работающий на отводе бульдозер, который равнял недостроенный участок дороги. Прокладывают новую! Кажется, Дончак не такой уж и раздолбай. Только это, как же это? Э-э, нет, у нас так дела не делаются
Дончак сам руководил работами по планировке. Снимать людей не откуда, сейчас в колхозах люди нужнее.
Завидев спускающуюся в карьер легковую машину, начальника цеха окрикнул электрик. Хотел предупредить того о приближающейся опасности, но за гулом дизелей бульдозера Дончак не расслышал окрика. Пришлось электрику расстояние между ними сокращать скачками.
Митрофаныч, генеральный нарисовался! запыхавшись, сообщил он.
Дончак обернулся.
Генеральный директор остановился на основной дороге. Выйдя из машины и заложив руки за спину, разглядывал карьер. Примечал всё, что появилось в нём нового или чего не появилось, но желательно было бы, чтобы появилось. А появился новый участок дороги. Это, хорошо.
Вниз, навстречу начальнику цеха, спускаться не стал. До конца перешейка было метров сто. Начальник сам спешил к нему по камням и осыпям.
Здравствуйте, Родион Александрович! запыхавшись, но с некоторым подъёмом, выдохнул Дончак,
Татарков про себя заметил: эко, как разгорячился!..
Спросил, кивнув на приветствие:
Ты чем тут занимаешься?
Дорогу отсыпаем, Родион Саныч.
Нет, я тебя спрашиваю: ты чем занимаешься?
Так это дорогу. Это же втрое короче. Экономия и выгода очевидны.
Не-ет, он меня не понял. Я тебя спрашиваю: ты, чем тут занимаешься? у Родиона Александровича брови сошлись у переносицы и, казалось, что они вот-вот выщелкнут бородавку между ними.
В глазах Дончака погас свет вдохновения, и промелькнула растерянность: что тут не понятного?.. Гордая грудь его опала.
Дорогой занимаюсь, Родион Александрович сказал он, отводя тоскливый взгляд в сторону недостроенного участка. На его сухощавом лице набухли желваки.
Кто приказал?
Да никто сам вижу, что надо делать.
Родион Александрович прошёл вниз по дороге метров пять. Остановился. Остановился и, шедший за ним, начальник цеха.
Прекратить!
Не понял, Родион Саныч
Поймёшь, когда я тебя выгоню! Родион Саныч решительно дернул головой и вернулся к машине. Сел в неё, и уехал.
Дончак в смятении долго, до полного исчезновения «УАЗика» за контур карьера, смотрел машине вслед. Потом потоптался на одном месте, словно отдирал от дороги прилипшие подошвы резиновых сапог, и вяло стал спускаться с насыпи.
Выходя на новую дорогу, показал бульдозеристу руками крест: шабаш! Отстроились
Бульдозерист приглушил дизели.
Что, Митрофаныч? спросил он, высунувшись из кабины. Парень лет тридцати, мощный комплекции, отчего казалось, что только такой силе подвластен этот огромный механизм.
Гони на вскрышу! Хватит, отработали! потёр шею Дончак.
Бульдозерист, не веря услышанному, заморгал от удивления голубыми глазами, потом сплюнул, выругался, перекрыв гул дизелей матом, и задвигал рычагами. Вначале поднялась лопата, затем бульдозер резко развернулся на одном месте и, рявкнув, словно повторил негодование своего хозяина, загрохотал по только что спланированной им дороге прочь.