Да Ну что же. Давайте так поступим. Первое вы распишитесь под своим опусом. И второе я предлагаю юмореску переименовать. У вас она «С африканским загаром». А это, знаете ли, никак не вяжется с нашими климатическими условиями. Если озаглавить, скажем, «С шоколадным отливом»?
Гена несколько приободрился неужто примут? И с готовностью тряхнул головой.
Поясню. Шоколад всё-таки более доступен, во всех магазинах. И вы пишите, вода у вас с кранов течёт и цветом напоминает жидкий шоколад, кофе. Или вам не нравиться?
Да нет, почему же?.. По-моему, тоже хорошо.
Так будет более приземлено.
Василий Иванович ещё раз внимательно посмотрел на собеседника.
А попробуйте написать рассказ. На любую тему и любой жанр. Можете мне прислать по почте, или вот так привести, как сейчас, когда поедите в Калугу.
Крючков пожал плечом.
Не знаю, получится ли?
Ну, если захотите, то должно. Тут же у вас получилось, и неплохо.
А что, эта статья она годится?
Годится. Небольшие правки, конечно, требует, но это уже наша забота. Грамматику подтянем, препинаки проставим.
И опытный журналист Шапкин потратил на беседу с писателем ещё полчаса, стараясь выяснить подробности проживания в процветающей республике Татаркова. Хоть и секретный объект, скрытый, но слухи о нём широкие.
Геннадий отвечал:
Посёлок неплохой, в смысле его расположения. Дома растут быстро, думаю, через год-другой я тоже получу квартиру.
А сейчас, где живёте?
В однокомнатной подменного фонда. Нас четверо, я, жена, мальчик и девочка. Стою на расширении. Боюсь только, вот за эту вот статейку не лишили бы. Но и жить в таких грязных условиях уже невмоготу. Две конференции было, одна в прошлом году, профсоюзная и вот, по весне, колдоговорная, люди спрашивают:
Родион Саныч, когда же у нас вода нормальная из кранов пойдёт? Не выносимо так жить!
Он отвечает:
Вы об этом Плохина спросите. Он знает, шутит Татарков так. А если серьёзно, то думаем. Дело серьёзное, я понимаю, и с кондачка его не возьмёшь. Вот поднакопим деньжат, возьмёмся и за воду. Слово даю решим вопрос.
А на деле всё по-прежнему. Вот и не выдержал, написал крамолу.
Шапкин улыбнулся.
Тут на фельетон похоже. С юморком, остро. Вы не возражаете, если мы его фельетоном пропустим?
Да нет, почему же. Хоть как, лишь бы помогло. А точно пойдёт в газету?
Пойдёт, не сомневайтесь. К нам на вашего директора ещё немало писем поступает. В том числе и по шоколадной воде. И ваша статья как раз вовремя. Ждите, может быть, в субботний номер и вставим.
И, уже прощаясь, редактор вновь вернулся к предложению:
Так что, Геннадий Миронович, попробуете себя в литературном жанре, в рассказах, в юморесках, в стихах?
Крючков смутился.
Да какой из меня писатель.
Ну не скромничайте, не скромничайте. Мне виднее есть в человеке данные или нет. А в вас они скрыты. Развивать надо. Жили бы в Калуге, походили бы к нам, у нас при редакции есть литобъединение «Вега». Его ведёт Валя Волков, писатель и поэт.
Хорошо бы, конечно. Да живу далековато, не наездишься. Это уж тут подпёрло настрочил.
Василий Иванович засмеялся.
Тогда надо, чтобы почаще вас подпирало.
Крючков только дёрнул плечами, выражая не согласие.
12
Геннадий ездил в редакцию в субботу, и потому с волнением пережидал дни до следующей субботы. И вдруг, в четверг после обеда, ему позвонил начальник цеха Хлопотушкин.
Гена, это твой фельетон в «Знамёнке»? «С шоколадным отливом»? голос был с задоринкой, которая, видимо, осталась ещё от прочитанного текста.
Крючков от неожиданности даже подрастерялся.
Что молчишь? Или статус писателя не позволяет вступать в разговоры с нами, грешными.
Скажите тоже А газета у вас?
Да, вот передо мной.
Я сейчас подойду.
Давай.
Крючков не шёл, он бежал, и, наверное, так, как бегут на первое свидание влюбленные. Взволновано и быстро, перепрыгивая лужицы грязи на территории ДСЗ. По-молодецки вскарабкавшись на сцепку вагонов, стоящих под погрузкой щебня, спрыгнул, попав на край лужи кирзовым сапогом. Поскользнулся, но чудом устоял и продолжил свой путь.
Каждый, кто начинает заниматься литературным творчеством, испытывает благоговейное чувство перед своим напечатанным первым произведением. И по-своему проявляют эмоции: одни улыбаются едва ли не идиотской улыбкой; другие улыбаются, но со скромностью невесты на выданье; третьи улыбаются со значимостью народившегося гения; четвёртые Словом, тут можно приводить с десяток типичных и не типичных образов, поскольку как бы там не судить, а дело не ординарное. Складно писать, а тем более для областной газеты, не всякому дано. Избранным. Тут гордость по неволи охватит. И Крючков не исключение. Он улыбался, обозначим так вторым и третьим способами, застенчиво-значимо.
Слушай, как тебе удалось её опубликовать? был задан первый вопрос начальником цеха.
Да как? Как и всем, наверное, и слукавил, через чёрный ход.
Это ж удивительное рядом!
А что, не по делу?
Да почему же! По делу. Я думаю, не найдётся в республике ни одного человека, кто не оценил бы её по достоинству. Великое дело, ничего не скажешь. Только одному товарищу, мне кажется, она будет не по нраву.
Родиону Санычу?
Да. И, полагаю, тебя могут ждать кое-какие неприятности.
Какие?
Виктор Михайлович пожал плечами.
Тут товарищ Татарков не предсказуем. А рычагов у него столько, как у клоуна, играющим с Арлекино.
Ну что ж Будем считать, что пострадал за народное дело, криво усмехнулся Геннадий.
Ну, ты раньше времени не паникуй. Татарков тоже не без понятия. Есть в нём дурь, но до определённых пределов. С областной газетой он в конфликт вступать не станет. Если бы из неё корреспондент приехал, то тут бы он заиграл его, свозил бы на базу ОРСа и весь инцидент исчерпан. И статьи бы никакой не появилось. А тут не увернёшься. Словом, будь повнимательней и только.
Хорошо, Виктор Михайлович, приму к сведению. И вопрос можно?
Какой, давай.
Газету не подарите?
Э, нет. Пусть побудет она в цеховой подшивке. Это же для нас знамя, засмеялся. А ты, когда поедешь домой, зайди на почту и купи. Она до семи работает, успеешь.
Ладно. Могу идти?
Давай.
Но не удалось Крючкову купить газету на почте до него все экземпляры были распроданы, и «на удивление», как подчеркнули работницы почты, посмеиваясь.
Пришлось через соседей доставать, у тех, у кого была подписка на областную газету, и кто успел её прочитать.
А через час Хлопотушкина нашёл звонок Нина Михайловна. Начальник цеха находился в пультовой второго цеха, где проходило обсуждение фельетона.
Трубку взяла Антонина Серёгина.
Да и тут же передала её Хлопотушкину.
Михалыч, тебя Родион Саныч кличет, услышал он голос секретаря генерального директора. Будь ласка.
Когда?
Да в любой час, кроме ночи. Но чем быстрее, тем лучше.
Понял. Еду.
«Из-за статьи Крючкова», подумал Хлопотушкин, готовясь к выговору.
У начальника цеха была личная машина «ВАЗ-2101» «Копейка», у единственного человека в цеху, которую он получил досрочно за выдающиеся производственные показатели цеха. Все остальные работники стояли на автомобили в очередях: цеха, завода и комбината. Хлопотушкин использовал машину и по служебным и по домашним делам. На ней он и выехал в управление комбината.
Но, к удивлению Хлопотушкина, директор не был раздражен. Даже как будто бы снисходительно добродушным, и за своевольный поступок Крючкова не высказал недовольство. Единственное, похожее на упрёк, прозвучало замечание:
Ну что, говоришь, таланты у себя взращиваешь? Похвально. Похвально, ничего не скажешь.
А дальше повёл разговор в деловом тоне.
Как, Витя, если я тебя назначу директором Керамического завода, потянешь?
!?..
Что, удивил? усмехнулся генеральный.
А а куда же Быхана, директора керамики?
Выгоню к чёртовой матери. Мне такой руководитель не нужен. Это благодаря его творческому руководству, мы дожили до весёлой жизни. Вон как весело о нас пишут.
Так тут, как я слышал, Плохин руку приложил
Плохин?.. Плохин кто? исполнитель, а Быхан руководитель. Завод совсем завалил, да ещё это Татарков потряс газетой. Пусть убирается в своё Подмосковье, там устраивает грязелечение. Словом, Витя, готовься.
Хлопотушкин был в смятении. Он хорошо знал о делах на Керамике, в которую входили два цеха Кирпичный и Керамический по производству облицовочной плитки. Самые трудоёмкие производства, где мало того, что всё построено на мышечной силе, так ещё и всякие ущемления, как финансовые (как, впрочем, и на всех производствах), так немало и моральных. На каждой планёрке язык Татаркова не забывал поддеть Быхана.
Где кирпич, где плитка, я тебя спрашиваю?
Воруют, Родион Саныч, отвечал директор завода с партийной прямотой.
А ты у меня там на кой?.. Организуй охрану.
Давайте штатное расписание и фонды под неё и хоть сегодня.
Вы поглядите, какой он умный, а! Сам выкручивайся, сам сторожи. Начальников цехов и мастеров заставляй. Добровольные дружины создавай.
Создавал.
И что?
Быхан усмехнулся.
Так почему-то не хотят они бесплатно сторожить.
Вот вам и ответ, резюмировал генеральный. И обращался к аудитории: Вы что-нибудь понимаете? Нет, вы понимаете, что это за руководитель? Организовать у себя не может элементарных вещей. Не-ет, так дальше жить нельзя. Но я тебя научу. Помогу решить этот вопрос. Вот, при всех обещаю.
И, похоже, угроза теперь воплощается в дела. Видимо, последней каплей терпения Татаркова стала вот эта статья в газете «Знамя».
Виктор Михайлович призадумался. Это куда же он попадает?.. Прощай спокойная жизнь. Цех «Муки» ему будет сниться благодатью .
Что, Витёк, призадумался? спросил по-отечески генеральный. Не печалься, всё будет у нас с тобой там нормально. Ты молодой ещё мужик, справишься, я в тебя верю. Вон, цех какой у тебя всем на зависть. И тут людей подтянешь, воспитаешь из них передовиков и энтузиастов.
«Чтобы быть энтузиастом, руки не надо этим энтузиастам оббивать!» пронеслось в голове новоявленного директора. Но сказал о другом:
Честно говоря, я это производство слабо представляю. Да и образование среднетехническое, не высшее.
А у меня что, высшее специальное? Высшая парт школа да автодорожный техникум. А ничего управляюсь. Главное в нашем деле настрой, энтузиазм, напор. Программа Партии под рукой на ближайшую пятилетку? под рукой. В ней все направления. Да мои коррективы к ним по ним и рули. Так что справишься. Я верю. Ты ж партийный человек. А партия сказала, ты, что должен ответить?..
Виктор Михайлович покачал головой.
Так что вперёд! И с той же деловой хваткой, как и в цехе.
И потом, с охраной, как-то вопрос решать надо? задумчиво проговорил Хлопотушкин.
Решим эту проблему, Витя. Я тебе помогу.
Хотел спросить: «Как Быхану?..» А спросил о приемнике:
Кого вместо меня на цех?
Хм, найдём кого, не переживай, усмехнулся Татарков. Есть у меня тут один кадр на примете, тебе он понравится.
Уходил Хлопотушкин от генерального директора в расстроенных чувствах. Отказаться от столь завидной перспективы было невозможно. Или увольняться. И он начал проигрывать варианты увольнения и варианты трудоустройства. Можно устроиться где-нибудь на соседних родственных предприятиях. Многих из руководителей он знал, ездил не раз к ним по производственным делам. Но вот так вот, сразу, от налаженного производства, спокойной работы уходить было обидно и досадно. Какая-то роковая несправедливость как будто бы нависла над ним.
Эх, ай-я-яй, что же ты натворил наш писатель, Крючков Геннадий Миронович
13
Павлу Павловичу Шилину на дом пришло письмо из райсобеса.
Он только что вернулся с дачи, где почти сутками проживал и по хозяйственной необходимости и по охране своих животных. Чем глубже углублялась Перестройка в стране, тем беднее становилось в магазинах, а отсюда, как следствие, воровство, грабежи на дачах.
Ещё не распечатывая письмо, он запотирал ладонями. Ага, сработало!
Павел Павлович, растягивая удовольствие и в предвкушении доброго известия, расположился за кухонным столом, где жена ему готовила ужин. Приладив к глазам тяжёлые очки в роговой оправе, стал вскрывать конверт с красным ведомственным штемпелем.
На листе писчей бумаги скреплённой печатью были всего лишь три строчки.
«Уважаемый Шилин Павел Павлович, просим вас прибыть в райсобес к 14.00 часам, в кабинет 13.
При себе иметь документы: паспорт, трудовую книжку.
Дата. Подпись».
Та-ак, ёлки-моталки, заулыбался довольный этим сообщением Шилин.
Что там, Паш? спросила жена.
Та-ак. Ишь, змеи. Не на того нарвались. Последнее относилось к администрации комбината, к сотрудникам отдела кадров и лично к его начальнику Подгузину. Думаете на вас нельзя найти управу?.. Найдё-ом.
И передал содержание письма жене.
Прибыть тринадцатого это, значит, на следующей недели. То есть во вторник, подытожила жена.
Поеду!
Конечно, поедет. Всё оставит, хозяйство, своих коз, и поедет.
Тебе придётся пасти коз, пока я буду ездить в собес.
Надо подсчитать, как я буду работать. Не то подменяться придётся.
Подменисся.
Выйдя на пенсию месяц назад, Шилин взялся за подсобное хозяйство, за личное подворье. Пенсия была небольшая, жёстко установленная правительством сто двадцать рублей, и потому, пока есть силы, решил увеличить её за счёт прибыли на личном подворье. Решил разводить коз и овец себе на жизнь и детям-внукам на гостинцы.
У Шилиных были три дочери: старшая была замужем, родили уже двух внуков-погодки, и жили в Подмосковье; средняя после железнодорожного училища работала проводницей поездов; младшая в Туле, учится на кондитершу, на пряности потянуло.
В свои пятьдесят шесть лет Павел Павлович не чувствовал себя выболевшим. К косе, к топору ещё смолоду обучен, от молотка руки тоже не отвыкли, работа на шаровых и молотковых мельницах ловко их приладила к этому инструменту. На таких аппаратах без универсальных инструментов просто нельзя обойтись. Гаечки на них такие, что ударный ключик на «тридцать шесть» и «сорок один», игрушкой кажутся. Кувалдочкой, бывало, так их обзвонишь, что руки по самые плечи радуются. Особенно, в ремонт.
А ремонтировать приходилось частенько, особенно на шаровых мельницах, поскольку оборудование, наверное, старее его самого, и запчастей нет. И хоть руки постанывают по ночам, но по гвоздику и сейчас бьют, не промахиваются. На даче перестроил сарай, огородил загон досками и горбылём выписал на комбинате, то, что «подешевше», и в итоге сарай (все это на дачном участке в пять соток) был удобный, помещение тёплым, и от нынешних обитателей жалоб не поступало.
Ноги тоже ещё не истоптал, пасти коз годятся. По буеракам старого карьера, оставшегося от разработок известнякового камня, заросшего буйной молодой зеленью, ещё могут попрыгать. Так что не во вред своему здоровью поработать даже нужно. В труде и заботе на старости лет жизнь не так ломотной покажется. Некоторые, выходя на пенсию, глядишь, через год-два в больницы и аптеки дорожки набивают едва ли не через день. Да разве ж это жизнь на заслуженном отдыхе? Надо прилаживать себя к делу, к чему-то полезному. А так
Павел Павлович, по его мнению, поздно ушёл на пенсию. В пятьдесят бы пять, как и положено ему было по вредности в самый раз. А в пятьдесят шесть-семь поздновато. Это бы что он мог за этот год поделать? Как бы мог жить?.. Так нет, отдел кадров комбината протянул. А проще сказать украл этот годочек с хвостиком.
Вначале, за год до пенсии, сходил к начальнику Отдела Кадров, к Подгузнику. Доказывал ему, что, мол, есть у него вредность. Но Подгузин (в народе Подгузник) ни в какую.