Нет у тебя вредности. Не идёт цех Муки по второму списку.
Как не идёт? Федя Борисов пошёл в пятьдесят пять? пошёл. А на соседнем карьере по выработке известняка идут? идут. А я чё, из другого замеса?
Андрей Андронович глянул на него с усмешкой. Хотел ответить: «Из дерьмового!» Не любил он работать с жалобами, особенно если они связанны с упущениями в его работе, в его отделе. А «прокол» отдела он понял, но поздно уже его исправлять на глазах обнажать свою некомпетентность. Обойдётся.
Вот и иди туда работать.
Ага, спасибо. Вовремя, однако, подсказали.
Ладно. Иди. Думать будем.
Это было первое посещение. Потом, когда до пенсии оставалось полгода, ещё зашёл думают. Потом за месяц до пятидесяти пяти.
Ну, как? Придумали что-нибудь, Андрей Андроныч?
Нет ещё. Что думаешь, так просто что ли? ответил вопросом на вопрос Подгузин.
В канун юбилея зашёл тот же ответ. Вся голова в думах, как в ракушках. Опять доказывать принялся, а тому хоть кол на голове теши. Словом: словом по слову, ладонями по столу и послал он Шилина из ОКа по накатанной дорожке.
Обиделся Павел Павлович на Подгузника. Очень осерчал. И решил сходить к Татаркову.
Генерального директора Шилин знал давно, как и тот его. Татарков ещё механиком в автогараже бегал. Потом парторгом стал вначале гаража, потом Карьера. Не раз на ДСЗ партийные и профсоюзные собрания организовывал. Тогда свой голосище отрабатывал. Проводил в массы политику партии и правительства. Ну и, естественно, особо говорливых примечал. Вроде бы спрашиваешь о наболевшем, о зарплате, что-нибудь по улучшению условий труда, о быте, о жилье, а в ответ ответ с партийной прямотой:
Ты, Шилин, в каком веке живёшь? Ты посмотри, чем страна живёт, что нового в ней происходит? Какие цели, какие планы! А ты, только и знаешь зарплата, переработки Не по-советски, не сознательно. Работай лучше, планы делай, муку на удобрение, чтобы в колхозах и совхозах поля обеззараживать было чем, от проволочника избавляться. А когда урожаи поднимутся, тогда страна богаче будет, вот тогда и тебе жить веселее будет. И нам всем. Работай, Пашка! От всех и каждого наше благосостояние зависит. Понял? Вот так-то. Думать надо Работай лучше.
Тогда и заприметил он Шилина. И вроде бы без обид и зла.
14
Татарков приём по личным вопросам граждан проводил скопом. В коридоре второго этажа и приёмной, в отведённый день, обычно субботний, народа всегда собиралось много предприятие развивающееся, строящееся, и генеральный директор вызывал по десять-пятнадцать человек сразу.
Директор жал на кнопку у себя под столом в приёмной оживлялась Нина Михайловна.
Она выходила из-за секретарского стола, становилась возле двери кабинета и отсчитывала группу, как животных, по головам. Запускала отобранный коллектив, закрывала за ними двери и тут же садилась за свой рабочий пульт со стрекочущей пишущей машинкой «Ятрань». Иногда она включалась в собеседования, отвечая на предварительные вопросы. И эти минуты становились облегчением для ушей, находящихся в замкнутом пространстве, то есть от трескотни пишущей механической машинки с электрическим приводом.
Шилин бывал не раз на приёме у Татаркова. Когда квартиру получал, когда получал дачный участок, когда хлопотал стиральную машинку, когда выписывал навоз с подсобного хозяйства. Если по первым трём бессчётное количество, то по последнему вопросу только дважды.
Пашка, я не готов тебе сейчас ответить. Зайди где-нибудь через недельку-другую. Договорились?
Такое панибратское обращение, вызвало у Павла Павловича горделивое чувство. А директора в глазах присутствующих делало демократичнее, и вызывало к нему уважение.
В следующее посещение:
Паша, думаем. Ты задал мне хорошую задачу. Ведь дерьма у нас там, озера. А почему бы и не на огороды, а? Жди.
От этой встречи Павел Павлович даже возгордился, как же, стал невольным генератором идей.
Через неделю, боясь упустить весеннюю подкормку земли перед вспашкой, Павел Павлович съездил на велосипеде на подсобное хозяйство, и решил вопрос без всяких головоломок. Без большой зауми и заявлений. Переложил из своей сумки в сумку тракториста две бутылки самогонки, «жидкая валюта», и в тот же день навоз был доставлен ему на дачный участок.
То, что Татарков к Шилину имел некоторую слабость, это прослеживалось. Видимо, их встречи на собраниях не прошли бесследно. Установилось между ними: со стороны директора снисходительно покровительственное отношение; со стороны Шилина товарищеское, подчинённое. И поэтому была надежда, что и на сей раз, эти отношения помогут ему в разрешении вопроса с пенсией.
В один из субботних дней, кстати, не рабочий, что на комбинате явление крайне редкое, Шилин, пройдя пересчёт, был пропущен Ниной Михайловной в кабинет директора.
В кабинете Павел Павлович вышел первым на линию огня, и сразу же попал в поле зрения старого товарища.
Оказывается, Татарков был осведомлён о его хлопотах и, едва толпа ввалилась в кабинет, он заговорил первым.
Пашка, я в курсе. Работаем по твоему вопросу. Не скажу, что скоро решу его. Но для тебя всё сделаю, что смогу. Думаем. Потерпи. Ты меня знаешь.
Знаю, Родион Саныч.
Вот и договорились. Вот перед всеми обещаю решим твой вопрос, Пашка, показал Татарков пальцем на присутствующих людей, просителей и соискателей. Пойдёшь на пенсию. Пойдёшь на заслуженный отдых, Паша.
Спасибо, Родион Саныч.
Пока ещё не за что. Я думаю, а ты работай.
Через три месяца заглянул в Отдел Кадров. Но не к Подгузнику, а к заместителю его. С этой одиозной личностью встречаться не хотелось. («Одиозный» какое красивое слово, даже материться не надо.)
Но не всё ведомо и уважаемым людям. В обход, видимо, её решается его вопрос.
Пытался что-нибудь выяснить у Нины Михайловны. Но и она была столько же информирована и на всякий случай предупредила:
Потерпи, Паша. Раз директор сказал, значит, думает, как это дело лучше обстряпать. И посоветовала: Ты к нему лишний раз-то не суйся, не зли. А то схлопочешь себе по лысине.
Совет секретарши он принял к сведению и лысину не подставлял.
15
В конце года всё же решил сходить на приём. Сколько можно ждать? Попытался затеряться в толпе посетителей и пройти в кабинет. Но при пересчёте голов, Нина Михайловна его обнаружила. Видимо, лысина выдала, блеснула ярко.
Ну, я же тебе говорила подожди, недовольно проговорила она, едва не прикрыв перед ним двери кабинета.
Нина Михайловна, я только на два слова. Я ему, он мне. И всё!
Ох, Пашка! Влетит и тебе и мне.
Я только спрошу и сразу в сторону.
Секретарша строго покачала головой и смилостивилась.
Только тихо.
Да вот, ей-богу!
Это ещё надо подумать, кто там будет шуметь?..
Татарков вышел из-за стола, оглядев посетителей, тут же в уме отсортировал: на тех, кто пришёл трудоустраиваться, а кто из местных, по мелочным вопросам. Кому уже знал, что ответить, а кого поманежить. И старался перемежевать разговоры между своими и чужими.
Женщины обычно топтались позади мужчин, видимо, надеясь на конфиденциальность и поговорить с директором после того, как он отпустит мужчин. Но тот их быстро выстраивал.
Чего там прячетесь за мужиков? Давайте, давайте выходите. Не на смотрины пришли, наверно, а по делу.
Женщины, что побойчее, выходили. И он спрашивал, вначале без имен.
Ты чего пришла?
Вопрос на пару секунд зависал в воздухе, и женщины, переглядываясь друг с другом, оторопело молчали.
Я тебя, Светка, спрашиваю. Что там у тебя?
Да я, Родион Саныч Светка, женщина лет сорока, подаётся вперёд, да вот, по квартире.
А сейчас, где живёшь?
Вы ж знаете, на подселении. Нас четверо в одной комнате. Два парня, муж и сын, и мы, две с дочерью.
Ну, так и что?
Так неудобно, знаете ли
А что тут неудобного? Мешаете друг другу? Так вы вон, какие две кобылы. Можете по утрянке, по зорьке, по травке пробежаться, росою подмыться. Оно даже полезнее будет. Ха! густо хохотнул Татарков.
Ай, ну и шуточки у вас, Родион Саныч, елейно возмущенно отмахивается Светка, краснея от смущения перед присутствующими.
Ладно, Светка, снисходительно отвечал Родион Саныч. Я действительно пошутил. Помогу. Тут в конце квартала распределение будет, постараюсь для тебя так и быть. Только ты своему начальнику цеха скажи, чтоб зашёл ко мне.
Хорошо, Родион Саныч. Передам, Родион Саныч.
Ну, иди.
Светка пунцовая и радостная выскакивает из кабинета.
А ты, кто такой? тычет Родион Саныч в мужчину средних лет. Тебя, тебя спрашиваю.
Двое мужчин, стоявшие сбоку, переглянувшись, обращают взоры на директора.
Ну, ты, ты, который в галстуке. Ты кто такой?
Вообще-то я инженер. Специалист по металлообработке. Слышал у вас механический завод открывается?
Да, но уже не открывается, а работает.
Вот, хотел бы пойти на него работать.
До этого, где работал или работаешь?
В Калуге, на машзаводе.
Квартира нужна?
Да.
Ну, что же Трудный вопрос ты мне задал Но подумать можно Мастером пойдёшь?
Мужчина свёл к переносице брови и почесал кончик носа. И, то ли этот жест не понравился Родиону Александровичу, то ли нерешительность инженера, директор вдруг резко переменил разговор.
Нет, ты мне не подходишь. У меня своих таких специалистов хоть всех выгоняй. Иди.
Инженер покраснел, надул желваки и вышел.
А ты кто? спросил Родион Саныч молодого человека в серой спортивной курточке.
По наведенному пальцу и по взгляду, парень понял, что дошла очередь до него.
Я водитель.
Ага, водитель! Водители мне нужны. У тебя какой класс?
Третий.
На чём ездил?
На легковых, на грузовых до пяти тонн.
Ну, ничего, ты у меня и на двадцати, и на сорока тонных научишься. На КрАЗах, БЕЛАЗах ездил?
Нет.
Научим. Петь, плясать, играть на чём-нибудь умеешь?
Нет.
Квартира нужна?
Да. У меня семья, жена и ребёнок.
Ну, раз квартира нужна, ты у меня и петь и плясать будешь. Давай заявление. И завтра чтоб завклубу показался. Скажешь, что я прислал. Ему сейчас нужны плясуны, танцоры, певцы. Умеешь петь?
Молодой человек, подходя к столу, оторопело молчал. Подал листочек. Татарков, почти не глядя, подмахнул его и сказал:
Не дрейфь! Не так всё страшно, как может казаться. Соловей тоже без тренировки не поёт. Иди в ОКа, оформляйся.
Парень не успел ещё принять заявление, как новый вопрос повис в кабинете.
А ты чего пришёл? Тебе чего не понятно?
За все время пребывания на приёме, Шилин дважды заметил на себе взгляд Татаркова. И оба взгляда были как будто бы резкими. Павел Павлович несколько поостыл, и в первый ряд не высовывался.
Ты что, не слышишь, Пашка? К тебе обращаюсь.
Кхе, слышу, Родион Саныч, ответил сипло Павел Павлович и подкашлял в кулак. Перед ним расступилась шеренга.
Ну, так что там прячёшься? За пенсией? Шилин дернул головой. Рано ещё.
Так уж год прошёл.
Надо было раньше шум поднимать.
Так я к Подгузину ходил
Он ходил. Ха! Нашёл к кому обращаться.
Так он же, это, начальник кадров и, это, ваш заместитель по общим вопросам.
Вот то-то, по общим. Сейчас разбирайся и за него, и за вас тут. Иди, Пашка. Как что-то прояснится, я тебя сам вызову. Понял?
Понял.
Вот и иди, работай.
Ушёл со смятением в душе. И с обидой. Вроде бы явно не обидел Татарков, хоть и грубо начал, но ведь не выгнал. А у него не заржавеет, дури хватит. И не мог понять, что же администрацию сдерживает, почему не отправляют его на пенсию? И что ему самому делать?..
Ну, что-что? елки-моталки, ждать!
Проходили недели, месяц, о пенсии никто не напоминал. Только начальник цеха Хлопотушкин спросил как-то:
Ну, что там у тебя с пенсией, Палыч?
Палыч спросил сам:
А я думал, ты мне што-нидь скажешь?
Да что я?.. Спрашивал как-то у Подгузина. Он на Татаркова кивает. Ты бы ещё сходил к нему на приём, сам.
Так он же пообещал вызвать?
Ну вызовет не вызовет, а напомнить не помешает.
Ещё пошлёт по бездорожью
Не пошлёт. На рабочих он сильно пасть не разевает. Это нашего брата отлает, как отстирает. Так что, сходи.
Шилин пожал плечами, дескать, может быть
И сходил.
16
И в отличие от прежних встреч, эта оказалась теплее, даже душевнее. Что было несколько неожиданно и обнадеживающе. Но за прошедшие посещения, пройдя все стадии настроения директора и обещания с ним, эта милость уже не воодушевляла. Наоборот, вызывала иронию и недоверие.
Ты, Павлик, заходи. Напоминай почаще. Хоть и решается твой вопрос, и я его держу на контроле, но под лежачий камень сам понимаешь.
Да как-то неудобно
Ты мне брось. Неудобно. Напоминай. А там, думать будем.
Так зайду. Только когда?
Где-нибудь через месяц. И без всяких очередей. Тут этих, кивнул на присутствующих в кабинете посетителей, не переждёшь. Договорились? А теперь иди, работай.
Шилин с новым настроением ушёл из кабинета.
И, действительно, Татарков на его появление реагировал спокойно.
Ты, Паша не обижайся. Дело не простое. Но для тебя что-нибудь придумаю, постараюсь, говорил директор в следующий раз.
Пашка, мне перед тобой стыдно, честное слово, говорил он в очередной раз. Но поверь, было б всё так легко, давно бы я тебя выгнал, и дня бы не задержал. Отдыхал бы ты. Но подожди ещё. Подожди, Паша. И даже похлопал по плечу.
И точно, выгнал на пенсию в пятьдесят шесть лет и два месяца.
Вначале Подгузин позвонил Хлопотушкину. Тот во второй цех. В итоге, Шилин ушёл с предприятия на пенсию. И с тяжёлым сердцем.
И вот сначала апреля он на заслуженном отдыхе. Занимается хозяйством, строит планы. А в подсознании нет-нет да что-то подточит, и словно огонёк подпалит сердце обида. Ведь Федю Борисова отпустили в пятьдесят пять, а он чем хуже?.. В последнее время, даже начала довлеть навязчивая идея, чтобы такое-этакое ядрёное придумать, чтобы как-то наказать администрацию предприятия. И хотелось найти такое, что могло бы компенсировать ему не только душевные переживания, но и материальные потери.
И однажды, после долгих раздумий, кажется, нашёл такой способ. То ли с неба эта подсказка упала, то ль козёл подсказал? Больше-то на пастбище не с кем посоветоваться.
Охваченный этой идеей Шилин побежал к Гене Крючкову. С ним и составили письмо в райсобес. И, чтобы оно не попало какими-либо путями на стол Подгузину или же к Татаркову (с той же почты, где у них явно свои люди), Павел Павлович сам свёз его в райсобес, отдал под роспись секретарше, настоял.
Я те што передаю? Документ, и особой важности. Так и выдай мне на него расписку и с печатью. Ты што думаешь, я дурака валяю? Делать мне неча
Девочка пыталась объяснить гражданину:
Такие письма должны пересылаться почтой.
Ага, знаем мы, куда они пересылаются. Примай, дочка, и давай расписку. И запомни: етот документ, ткнул в конверт пальцем, в обязательном порядке должон лежать на столе начальника собеса. Я прослежу, уже погрозил пальцем.
Секретарша пожала плечами. Выдала гражданину бумажку с подписью и приложила к ней печать.
Удовлетворённый и успокоенный, Шилин продолжил свою частную сельскохозяйственную деятельность, поджидая ответ из Собеса.
17
Утром, едва ли не с первым автобусом, Шилин уехал в районный центр Кондырёво.
Ради такого случая прилично приоделся: в пиджак десятого года носки; в брюки, на которых жена утюгом с трудом восстановили старые «стрелки»; в облупившиеся полуботинки, тщательно замазанные гуталином; в сорочку, на которой ворот был распущен на две верхних пуговицы; и в белую матерчатую кепочку, прикрывающую лысину. Во внутренний карман пиджака вложил документы.
День был тёплый, добрый, и даже птички чирикают, посмеивался он, глядя на птиц и прислушиваясь уже к соловьиным трелям. И все эти приметы наполняли его ещё бόльшим оптимизмом и создавали приподнятое настроение.