Что можно сделать, что бы отсюда выбраться? Каком-то образом найти выход через консоль, она же конфиг, она же терминал, она же командная строка как ни называй, через неё я в эту печку сунулся Либо меня там через тело отключат хоть штатно, хоть аварийно. Скорее всего должны отключить Должны же? Должны. Если сигнал пришёл. И если только баг не настолько жёсткий, что это потребует какого-то времени. Если в квадрате, значит, да? Но всё равно вероятность большая. Что я, в самом деле? Так Значит, меня достанут, но лучше как-то я сам, верно? Всё же это моя гениальная авантюра он ясно вспомнил свои спешно-обрывистые зарисовки схем и кода на доске в админской и рассудительность на тему того, что операционная система должна документировать ход его мыслей. Наверняка, на контрольной панели в дежурке уже отобразились как предупреждения об опасности, так и баги: Стыдоба, конечно Ну и отлично И мне поделом, и ребята поработают, не зря же на смене сидят. Ничего. Я же за них тоже, бывет, работу делаю. И на том спасибо справятся. Ну или я быстрее разберусь Делов-то! Поесть пока, что ли? Любчик испытал заметное облегчение от разделённой с предполагаемыми спасателями ответственности за свою жизнь и положение, поэтому отвлекающие ростки голода снова пробились на прямом пути сосредоточенности. Ситуация, как ему казалось, сводилась к понятной и простительной. Он радостно, с аппетитным предвкушением шмыгнул носом, ловя нотки многочисленных специй и пропитанных вкусами масел с базарных кухонь, подхваченных бризом с Лагос Лагун. Предполагаемая неотвратимость удачного исхода повлекла желание успеть исследовать новые возможности.
Вторая нигерийская столица в то время представляла довольно приличный по всем меркам мегаполис, с агломерациями вобравший в себя более тридцати миллионов человек. Здесь регулярно встречались цифровые кочевники, туристы и деловые люди со всего мира. На улицах помимо африканского говора, звучал английский, китайский, испанский, русский, арабский, хинди Первый здесь оставался в ходу в силу исторически ещё недавней принадлежности Нигерии к колониальному английскому подданству, но в развитом мире слышался всё реже, поскольку пользователи англоговорящих стран первыми перешли на устройства вспомогательного мышления, как следствие, быстрее всех привыкали к внешне-немой коммуникации на уровне мысли, да и роль английского как интернационального языка терялась с пришедшим повсеместно мгновенным переводом.
Город являлся довольно безопасным, поскольку российские военные подразделения обеспечивали не только внешнюю защиту, но и косвенно внутреннюю как минимум своими присутствием и видом, содействуя гражданскому порядку, следить за которым должны были всё таки местные полицейские и прочие служащие. В каком-то смысле в XXI веке африканцы повторили историю Российского государства, добровольно призвав внешние силы на установление режима. Земля их и правда была богата, а порядка в ней не было, вот наиболее прагматичные и рассудили, что зависимость и беды от западных внешних сил и угрозу бандитизма и политических переворотов помогут преодолеть призванные на помощь союзники. Конфессии в обмен на суверенитет казались выгодной сделкой для обеих сторон. Русский, китайский и индийский миры пользовались в Африке довольно большой поддержкой и популярностью из-за отсутствия исторической неприязни, гуманитарной помощи и кредитов, которые часто не только давались, но ещё и время от времени прощались, что особенно нравилось африканским режимам в отношениях с русскими. Частное, а затем и официальное военное присутствие, возобновленное Россией во втором десятилетии текущего века с Ливии, ЧАДа, ЦАР, Мали, Судана, имело цель не только закрепиться в северном и центральном регионах, но и плавно выйти в Африканскую Южную Атлантику, что и сделало для нашего героя возможным уже второй, в каком-то смысле тоже казённый, визит сюда.
Легко шаркая сандалиями по плитке Макоко и разминая шею обретённого тела, Любомир заглядывал наперёд в уличные лавки через две-три, ища того самого, запомнившегося ему, старичка-повара. Почему бы и не лобстер, если я здесь вновь, здорово бы откушать! вернувшееся авантюрно-игривое настроение и предвкушение ужина приятно застелили холодным одеялом кострище недавнего шока, поэтому вопрос откуда взять денеги пока не заботил, как и мысли об истинном владельце тела. Найдя нужную лавку, он как-то интуитивно, по телесной памяти сунул руку в карман и, вынув пачку пластиковых купюр, выбрал приличного океанического здоровяка и заранее расплатился с поваром, попросив подать вместе с деликатесом свежую лепёшку и салат. Сев за аутентично-обшарпанный пластиковый столик, Любомир стал наблюдать за движением на базаре. Фланёрство принесло несколько философских мыслей, одна из которых, наконец, обнажила вопрос: Если моё тело сейчас лежит в Антарктиде, полностью обеспечено и ни в чём не нуждается, по крайней мере, точно не хочет есть, то чьё тогда это голодное тело, в котором сейчас моё сознание, на каких я в нём правах, и где сознание, которому должно принадлежать это тело? Н-да. Здесь, как сказал бы Ладно! Отставить лирику Вопросы ясны. Что у нас есть в дано? сунув руку в другой карман, он вытащил аналоговое удостоверение личности, в Африке их ещё использовали. Конечно, он мог бы пробить информацию о теле и через консоль, но любопытство, граничащее с манией самолюбования фокусника-новичка, обрётенной после удачного трюка с деньгами, брало верх.
III
Спустя пару секунд после подключения к крио сотрудника службы информационной безопасности Антарктической Лаборатории при Российском Федеральном Производственно-Исследовательском Кластере по разработке устройств и операционных систем вспомогательного мышления и виртуальной реальности Любомира Версальского сообщение о внутренней угрозе появилось в штабе лаборатории и мозгах всех дежуривших этим вечером администраторов. Ситуация являлась нештатной, поскольку смена Любомира уже закончилась, но привычной для всех сотрудников, поскольку Любчик фанат своего дела -, неспроста считавшийся кадром ценным, если ни сказать гениальным (а иначе в свои двадцать семь он и не мог претендовать на то, чтобы оказаться в подобном месте с его-то уровнем доступа), довольно часто работал сверхурочно и залезал в самые глубины алгоритмов, принося крайне неординарные и ценные результаты, которые помимо государственной пользы, давали известные плоды коллегам по цеху и начальству в виде повышенного доверия, продвижения, премирования и социального рейтинга. И в этот раз беспокойства коллеги не только не испытывали, но и радостно потирали руки, а то и держали кулачки за ещё сохранившийся юношеский энтузиазм Любчика:
Во парень-то наш опять даёт! Другой бы на его месте уж час как шашни крутил в Антарктик Холл!
Н-да, там сегодня, я слышал, будет живое выступление модной бразильской группы. Туристическим круизом занесло. Ребята на живность и айсберги приплыли посмотреть да на полюс слетать отметку поставить. Ну вот и сюда заодно выступить.
Слышал, наши их вербуют. Глядишь, на экскурсию заглянут.
Посмотрим На выступление я б сходил, жалко дежурство Солистка там просто м-м-муа! Какой голос, черты! Плавные И мимикой вот это она так Умеет. Глазами р-р-раз!..
Ха-ха-ха! Придёт на экскурсию возьму тебе автограф, а то сам-то не подойдешь! В краску ударишься! Ме да ме опять! Ха-ха!
А вживую, вживую, знаешь, как прямо? Уши щекочет, когда они играют и голос её Ты его прям по-другому чувствуешь Это тебе не вот этот фаст-фуд электро-нейронный, когда раз и всё! сразу в голове Язык свесил, волосы привстали А тут нутром чувствовать нужно, понимаешь?!
Ох и сладко ты щебечешь! Точно дышишь неровно Я тебе говорю: влюбился! Сотню социального рейтинга или тринадцатую ставлю покраснеешь!
Если что в мире и осталось неизменным с пришествием нового поколения технологий, так это старая добрая любовь к игре во всех её проявлениях. Как и раньше, она единственная вносила искры задора даже в скучные процессы и предсказуемые отношения. Действительно, как ещё скоротать время в социуме? Ни мирной забавой, так войной. Удел созерцания и созидания, самодостаточная увлечённость каким-либо предметом или явлением по-прежнему являлись доступны малочисленным белым воронам, жившим по какому-то собственному, с неясными мотивациями и смыслами укладу. Большей части населения Земли требовались придуманные занятия и развлечения, повестка. Утолив голод, люди охотно приняли программную сетку послевоенного светлого будущего, освоив обновлённые правила учёта репутации и социального рейтинга, быстро адаптировались для игры в него, как некогда адаптировались к взаимодействию с деньгами, статусом, популярностью и другими внешними атрибутами. Не то чтобы кто-то внедрял или выбрали эту игру по доброй воле. Сознательно ей и не удалось бы серьезно препятствовать в силу мощи идеи и уже набранной динамики, меняющей систему оборота ценностей, наверное, так же фундаментально, как первые деньги сменили чистый обмен товарами. В странах, чьи руки оказались развязаны от долговых обязательств, технологии первыми позволили вернуть финансовую систему в похожее состояние, сделав деньги многосоставным виртуальным активом, сообщающимся где-то внутри, в то время как на виду крутились только товары.
В противовес публике антиутопистов XX века, сформировавшей отталкивающее представление о социальном рейтинге и тотальнойной прозрачности, современники тридцатых годов только и ждали, когда, наконец, выйдет новая версия иерархических лестниц и лифтов, они-то к этим идеям уже созрели. Теперь каждый находился в прямом эфире: все проявления так или иначе засчитывались, принося или убавляя социальные очки. Сделал доброе дело повлиял на стольких-то людей молодец! Затем уже они под твоим влиянием совершили энные поступки тоже зачлось. И так далее и в обратную сторону. Нанёс вред, совершил преступление? извини, не скроешь, воздастся В остальном, выставление на показ или скромность дела лично-рекомендательные. Система в любом случае всё документировала и считала коэффициенты, которые ложились в основу сложной экономики.
Вопрос социального баланса обрёл совсем не психологический, а вполне финансово-материальный смысл. Вспомогательная система ориентировала пользователя в те сферы, где он являлся полезным и социально-приемлемым так ловко, что он мог и не замечать её вездесущую руку. Пока что рекомендациям разрешалось не следовать. А при твердом нежелани ещё находились пути и вовсе игнорировать саму технологию. Но кому от этого было лучше? путь не из легких. Слывшие по-началу разговоры о том, что свободы воли якобы сделалось меньше, в процессе парировались тем, что её и до того насчитывалось столько же, а с учётом реализации скрытых потенциалов, теперь стало даже больше. Альтернативно мыслящим и желающим себя опробовать наперекор оставалась витиеватая дорога, хоть и на свой риск. И современные, максимально регламентированные, системы продолжают держать её приоткрытой так, что по-настоящему нуждающийся в ней и решившийся платить справедливую цену непременно её отыскивает.
Поколения начала двадцать первого века хоть и являлись глубокими адептами психотерапии в различных проявлениях, но модели их поведения зачастую оставались подобны привычной бытности рыб, движущихся по пространству аквариума, разве что более объемного, чем у предшественников. Психология раздвинула прозрачные рамки, вытеснив этику и религию, имея преимущество в способности объяснить что-угодно в приемлемом свете, что, по-правде, не являлось полезным, но делалось необходимым для дальнейшего прогресса. После исчезновения стен основная масса плавающих жителей, не заметив этого, продолжила нарезать круги по привычной траектории. Просвещенные же понеслись в открывшуюся пучину, почти гарантированно нарываясь там на неприятности и страдания, гибли, подхватывая и распространяя нравственные болезни. А кому хватало толку выстоять, насновавшись, делались сильнее и возвращались в ограниченное пространство реализовывать полученное преимущество в среде сородичей или приживались в какой-нибудь другой ёмкости. И только немногие отшельники девались куда-то туда, где история о них далее умалчивает и по сей день, ибо мотивация поведать её иссякла вместе с ними самими. Бытовавшая же тогда тяга к саморазвитию, биохакерству и, вообще, всяческому, желательно без приложения усилий, улучшайзерству своих качеств приводила к тому, что в обществе тридцатых буквально ждали вспомогательных мыслительных операционных систем как манны небесной. И как бы хранители старого мира ни ужасались чипированию ещё в начале века и ни жгли вышки с мнимыми вредоносными сигналами то были лишь волки-волки. Когда пришла реальная пора, большинство староверов приняли правила новой социальной нормы, экономики и государственности.
Система лучше любого психоаналитика раскладывала пользователю представления о мире и мотивы, с помощью которых он принимал решения; с легкостью формировала группы и совместимости, точно отображала уровень популярности или политической поддержки, отчего процедура выборов претерпела значительные изменения. Эмоциональный мир, бывший в прошлые века тёмной материей человеческих поступков, стал куда более прозрачен, обнажив тщательно-скрываемую под благородством сложность мотиваций, непременно содержащих в том числе и аморальные обусловленности. Впрочем, в массе люди быстро в это наигрались. Мало кто желал постоянно-честно отслеживать собственные мысли и мотивы, зато по части наблюдения за чужими недостатка интереса не наблюдалось.
По началу на разочарование привыкшим к манипулятивности в социальной жизни, технологии привели к сведению на нет описанных, и поэтому устаревших, техник манипулятивного воздействия. Во-первых, потому что они моментально считывались устройствами потенциальных жертв, во-вторых многие неосознанные манипуляторы осознали глубину своей природы, в силу чего возник большой моральный пересмотр прежнего поведения, и, как следствие, произошло утончение самих техник. Возник дискурс: во имя чего и в каких ситуациях данные техники приемлемо применять, когда и как следует им противостоять или повиноваться. И главное: можно ли обойтись без них? Однако повестка и тенденция скоро поменялись. Начиная с третьей версии устройств вспомогательного мышления стало невозможно оспорить тот факт, что каждое устройство являлось не персональным, а корпоративным или государственным детектором и манипулятором, документирующим все сигналы, определяющим относительность правды-лжи и сложность мотивации многократно глубже, чем пользователи. Уже не столько данные, сколько пользователи переставали принадлежать себе в понимании прошлых поколений, но некоторым корпорациям и государствам ещё удавалось внушать людям веру в персональность, однако лишь потому, что те были не в силах признаться себе в обратном. Свобода иллюзии и право на её отстаивание процветало в таких обществах, отчего они и пришли к отставанию от тех, которые с положением вещей честно смирились и первыми приступили к освоению принципиально-новых областей проявления воли.