Спасибо, только и сумела выговорить я, опустив взгляд. Выходит, самый страшный упрек, который я бросила мужу, был безоснователен!
Ингольв взял меня за подбородок и заставил поднять голову.
Ума не приложу, почему она тебе такого наговорила. Казалось, каждое слово он выдавливал из себя, как зубную пасту из тубы. Она же знает! Клянусь тебе, я даже не думал! Валериан же мой сын!
Я осторожно коснулась его губ, заставляя замолчать. Мы оба понимали, что Ингрид пыталась спровоцировать полный разрыв между мной и Ингольвом, а что проще, чем сыграть на чувствах матери?
Не надо. Я тебе верю.
Смирна, шепнул муж, пробегая пальцами по нежной коже за ухом. Пахло от него имбирем и медом. Моя Смирна Благоуханная.
Я прикрыла глаза, пряча недовольство. Первое время после свадьбы он часто называл меня так. Надо думать, это устаревшее название мирры пришлось ему по сердцу, напоминая о привычных командах.
Губы Ингольва с давно забытой нежностью коснулись моих век, висков, щек. Когда-то это приводило меня в восторг
А теперь я стояла, закрыв глаза, и обреченно понимала, что не чувствую ровным счетом ничего. Только усталость, бесконечную усталость. Он мой мужчина, мы вместе прожили двенадцать лет, зачали двоих детей, но Мы давно чужие, и с этим уже ничего не поделаешь.
Впрочем, муж быстро отошел от неожиданного приступа сентиментальности.
Мирра, мы не договорили, сказал он, отстраняясь, и я с трудом сдержала тяжелый вздох. Почему ты постоянно встреваешь в какие-то неприятности? Неужели так сложно согласиться, что место женщины в гостиной? Как давно ты не виделась с Гудой? А с Гюльвейг? Все нормальные жены ходят в гости, занимаются хозяйством, ездят в театр. А ты мало того что торгуешь всякими сомнительными зельями, так еще и водишься с хель, с леденцами, с драконами! Тебе хотелось заставить меня ревновать? Это глупо и ребячески, Мирра!
Годы тренировок не прошли даром: мне удалось проглотить крутящийся на языке ответ.
Дорогой Я улыбнулась через силу. Я же не могу оставить практику ради светских развлечений!
Ты вполне можешь сидеть дома. Я зарабатываю достаточно, чтобы содержать семью! А эти хель тебя подстрекают!
Они всего лишь хотят получить то, за что заплатили авансом, пожала плечами я.
Лицо мужа потемнело. Напоминание о том, что звание полковника он получил отнюдь не за воинские заслуги, никогда не приводило Ингольва в хорошее настроение. Однако от опасной темы он благоразумно ушел.
Ты так и не сказала, почему общалась с этим драконом!
Скрывать правду я не собиралась. Я так долго балансировала на краю обрыва, что теперь безразлично следила за осыпающимися из-под ног камнями. Сорвусь? Пусть.
Радость от известия, что с Валерианом все в порядке, сменилась прежней решимостью.
Потому что с его помощью я выяснила, что змею мне подкинула Ингрид! отчеканила я, глядя прямо в глаза мужа.
Змею?! вытаращился на меня он, и я едва не рассмеялась от облегчения и от того, сколь комично это смотрелось. Ингольв смотрел так, будто всерьез сомневался в моем душевном здравии, а значит, он не знал о планах любовницы. Мирра, что ты несешь?!
Ты ведь хотел услышать правду, пожала плечами я. А правда состоит в том, что милая Ингрид отчего-то меня невзлюбила. Я полюбовалась алыми пятнами, которые загорелись на скулах Ингольва, и продолжила: И вчера она подкинула в «Уртехюс» змею. К счастью, дракон услышал мой крик и поспешил на помощь. Вот и все!
При виде растерянности Ингольва меня на мгновение даже кольнула жалость. Он все никак не мог поверить в столь некрасивые поступки возлюбленной.
Взгляни. Я подняла манжету платья и протянула руку запястьем вверх. На белой коже выделялись едва начавшие желтеть синяки, а чуть ниже, у основания большого пальца, следы змеиных зубов. Надеюсь, ты не думаешь, что я сама их проделала скажем, шилом?
Ингольв отрицательно мотнул головой, завороженно глядя на мою руку. Потом заговорил хрипло:
Ты уверена, что это она?
Надо думать, он с трудом пересиливал искушение объявить меня обманщицей.
Уверена, кивнула я. Во-первых, ее видел Исмир. А во-вторых, согласись, в наших краях непросто отыскать змею. Не знаю, где она ее раздобыла
У доктора Ильина есть несколько ужей для каких-то опытов, нехотя сознался Ингольв.
Я кивнула, принимая объяснение.
К тому же на улице холодно, змее полагалось впасть в спячку, а не набрасываться на меня, заметила я, поправляя рукав.
Ингольв вздохнул с облегчением и наконец сумел отвести взгляд.
Полагаю, кровь ванов помогла твоей милой Ингрид это устроить!
На шее и висках мужа вздулись вены.
Не называй ее так! потребовал он резко.
Почему? спросила я легкомысленно, поднимая с пола оброненную во время нашего объяснения шаль. Тогда как я должна называть твою любовницу?
Мирра! рявкнул Ингольв, выходя из себя. Пахло от него колкой злостью лимонной травы, напоминающим бензин чайным деревом обиды и кислой клюквой смущения.
Он только зыркнул на меня исподлобья, тяжело дыша. А меня несло, словно поезд между станциями. Только стучали колеса (нет, это кровь стучит в висках) и свистели слова, бьющие в лицо не хуже встречного ветра.
Прости, развела руками я и притворно повинилась: Я позабыла, что жене не положено замечать такие вещи!
Прекрати! велел Ингольв, не выдержав. Больно схватив за плечи, встряхнул. Слышишь, прекрати! Иначе
Иначе что? спросила я бестрепетно, глядя прямо в голубые глаза навыкате, сейчас испещренные красными прожилками, должно быть, из-за бессонной ночи.
Боги, милосердные мои боги, ради чего я терпела эти два года?! Ради сына? И что это дало? Несмотря на мое сопротивление, Ингольв устроил все так, что я смогу видеть Валериана не чаще нескольких раз в год. А ведь пройдет всего несколько лет, мой мальчик вырастет и совсем перестанет во мне нуждаться! Сердце защемило, протестуя против этой почти кощунственной мысли.
Так ради чего?! Приличия, долг, супружеские клятвы? К йотуну! Я чувствовала себя волчицей, отгрызающей себе лапу, чтобы освободиться из капкана.
Ингольв и раньше не слишком со мной считался, а теперь Стоя рядом с мужем, я отчетливо понимала, что дальше будет хуже. Ингрид не перестанет настраивать Ингольва против меня, и он рано или поздно всерьез задумается, как чудесно бы ему жилось без опостылевшей жены. А Валериан окажется в жерновах. Быть может, лучше сразу вычеркнуть себя из его жизни?
Послушай, я приструню ее. Увезу отсюда, сегодня же. Слышишь? Ингольв так просительно заглянул мне в глаза, что сердце мое оборвалось. Он не переживал, что я могла пострадать, волновался только, как бы я не заявила в полицию. И ради Ингрид он готов был меня просить гордый Ингольв, который не просил ни о чем и никогда!
Спасибо, хоть не стал лгать, что бросишь ее, произнесла я с иронией. И, будто бросаясь с головой в море: Ингольв, я хочу уйти.
Уйти? Куда уйти? не понял он.
Куда-нибудь, проговорила я легко, словно речь шла о каких-то мелочах. От тебя.
Раздельное проживание по взаимному согласию это выход. Права мужа при этом по-прежнему будут всецело принадлежать Ингольву, но можно договориться, что он не станет ими пользоваться. В конце концов, что ему за дело до меня, когда у него есть Ингрид?
Ты с ума сошла! Судя по кисло-сладкому запаху неспелых вишен, слова эти никак не умещались в его голове. А как же хель?! И что подумают люди?
Я горько усмехнулась. Значит, первая мысль Ингольва была о хель, точнее, о том, что предпримут они, если мы с мужем будем жить порознь. Вдруг отберут дом, звание, должность? Разумеется, в наши семейные отношения или, скажем, в вопросы опеки над Валерианом ледяные вмешиваться не будут. «Людям тепло, а хель лед!»[1], как гласит известный принцип. А вот собственные подарки они вправе отнять в любой момент.
Смешок мой от Ингольва не укрылся. Муж нахмурился и резко сказал:
Я против. Об этом не может быть и речи! А тем более сейчас, когда Он оборвал свою речь, будто спохватившись, и нервно хрустнул пальцами. В конце концов, подумай о сыне!
Два года, произнесла я тихо. Тошнота накатывала волнами, то отступая, то подбираясь к самому горлу. Целых два года я думала только о нем. Когда ты бегал за каждой юбкой, когда позволял своему отцу и даже слугам меня унижать, когда запрещал мне заниматься тем, что составляет смысл моей жизни. Я думала только о том, что не могу оставить Валериана. А потом оказалось, что ты легко и просто можешь отобрать его у меня и так. И я ничего, ровным счетом ничего не смогу с этим поделать!
Я чувствовала, что меня трясет. Все невысказанные слова, все невыплаканные слезы вытекали наружу, как гной из вскрытого нарыва.
«Бабушка была бы недовольна!» будто сказал внутри меня наблюдатель, неодобрительно цокая языком. А мне было все равно Можно терпеть, заталкивая вглубь боль, обиду, гнев. Можно ломать себя и улыбаться. Но только до определенного момента, когда до предела сжатая пружина наконец распрямится.
Побагровевший от гнева муж встряхнул меня за плечи, да так, что клацнули зубы.
А ну перестань! Перестань, слышишь?! Как ты вообще могла так обо мне подумать?! Подумать, что я его там брошу? Ингольв смотрел на меня с почти детской обидой.
Я, разумеется, не сдержалась:
Почему я не должна была верить? Ведь Фиалка
Я не виноват в том, что случилось с Фиалкой! заорал он, чуть не брызгая слюной. И мне надоело, что ты постоянно делаешь из меня крайнего! Она простудилась и умерла, при чем тут я?!
При том, что ты не позволил мне заниматься аромагией. Голос мой звучал тихо и устало. Я могла бы ее спасти
Ты могла бы вообще не приезжать в Хельхейм, или не родить ее, или она могла выкарабкаться сама. Мало ли что могло произойти? А ты твердишь об этом так, словно я должен был все предвидеть!
Ингольв тяжело дышал и смотрел на меня с такой яростью, с таким запахом горелой резины, что я вдруг поняла: он подспудно чувствует себя виноватым, только никогда в этом не признается. А я никогда его не прощу. Не сумею забыть, что наша дочь осталась бы жить, если бы не настойчивое желание мужа сделать меня идеальной женой.
Теперь это уже неважно, проронила я, отворачиваясь.
Наверное, давно следовало поговорить с ним откровенно. Возможно, тогда нам удалось бы хоть как-то склеить разбитую любовь? А теперь слишком поздно
Я чувствовала себя побежденной по всем фронтам. Конечно, можно уйти из дома даже без согласия Ингольва, вот только с острова меня без его разрешения не выпустят, а практика в Ингойе превратится для меня в сущий кошмар. Впрочем, вряд ли мне вообще удастся практиковать по закону все заработанные деньги принадлежат мужу, который может потребовать их в любой момент, независимо от того, живем ли мы вместе. А в том, что Ингольв не преминет наказать меня за своеволие, сомневаться не приходилось.
Я пошла ва-банк и проиграла.
Я не отпущу тебя, слышишь? резко сказал Ингольв мне в спину.
Слышу, откликнулась я, и собственный голос показался мне безжизненным, как вечная мерзлота. Извини, мне нехорошо!
Я выскочила из гостиной и, не обращая внимания на взгляды слуг и домочадцев, устремилась прямиком в «Уртехюс».
Первым делом я заперла за собой дверь и, схватив первый попавшийся таз, упала в обнимку с ним в ближайшее кресло. Когда бунтующий желудок слегка успокоился, я закрыла глаза и с силой сжала голову руками.
Даже кончики пальцев, казалось, состояли из одной только горькой боли, и дышать было тяжело, словно у меня были переломаны ребра.
Боги, милосердные мои боги, что же делать?!
Очнулась я от настойчивого стука в дверь. Разумеется, открывать не стала в таком виде стыдно показаться кому-то на глаза. Даже не глядя в зеркало, можно представить свой внешний вид: встрепанная, бледная, заплаканная, не говоря об измятом платье и неприятном запахе от стоящего рядом с креслом таза.
Я с некоторым трудом поднялась, подошла (хотя скорее подползла) к дальнему окну, выходящему к морю, распахнула створки и с наслаждением вдохнула свежий чистый запах. На Ингойю будто нападала целая армия снежинок, и сейчас ее воины торопились захватить городские улицы, яростными осами жаля прохожих
Госпожа Мирра, откройте! Голос Петтера звучал встревоженно и настойчиво. Мальчишка бился в дверь, как бабочка о стекло. Откройте, я не уйду!
Что еще? неприветливо сказала я, распахнув перед ним дверь.
С вами все в порядке? спросил он тихо, замерев с занесенной для очередного удара рукой. Губы его были обветрены, глаза покраснели, а каштановые вихры топорщились в совершеннейшем беспорядке.
А что, похоже? усмехнулась я, отступая, чтобы его впустить. От слез у меня заложило нос, но догадаться о его настроении нетрудно было и без подсказок.
Он только отрицательно мотнул головой.
Я жестом указала на кресло, однако мальчишка остался стоять. Я пожала плечами и принялась разыскивать масло базилика. Считается, что оно устраняет меланхолию и мизантропические настроения, и теперь выдался превосходный случай это проверить. К тому же базилик должен помочь от тянущей боли в желудке.
Петтер мялся в стороне и кусал губы, явно не решаясь заговорить.
Слушаю вас. Накапав масло в аромалампу, я уселась в кресло и невидяще уставилась на свои руки. По комнате разливался травянистый, немного камфорный и сладковато-анисовый аромат. К нему следовало добавить имбирь, однако имбирь слишком сильно напоминал мне об Ингольве.
Я заставила себя поднять глаза на Петтера.
Госпожа Мирра, я Мальчишка, кажется, не замечал, как мнет фуражку. Господин полковник отправил меня подтвердить вам, что прошлой ночью мы ездили в Хэймаэль и забрали оттуда вашего сына.
Спасибо. Я наконец смогла нормально вздохнуть, лишь теперь до конца поверив в слова мужа.
Вдруг остро захотелось кофе, чтобы его горечью смыть неприятный привкус во рту. Я встала, зажгла спиртовку и вынула из шкафчика нужную банку.
С ним все в порядке, продолжил Петтер, переминаясь с ноги на ногу. Клянусь Тюром, это правда!
И вскинул на меня глаза, странно темные на побледневшем лице. Густой и тяжелый аромат его одеколона мешал мне, как лезущая в глаза прядь волос.
Спасибо, повторила я со слабой улыбкой и вдруг заметила, что руки мои дрожат, из-за чего кофе рассыпался по столу. По щекам покатились слезы, и я прижала ладонь ко рту.
Долгую минуту мальчишка молча смотрел на меня, потом шагнул вперед и обнял, осторожно прижал к груди.
Ш-ш-ш, шепнул он. Не плачьте! Все будет хорошо. Поверьте мне, все обязательно будет хорошо!
И, боги, милосердные мои боги, я вдруг обнаружила, что именно этого мне недоставало. Капельки тепла и нежности, о которых моя душа мечтала, как пустыня о дожде.
Петтер тихонько гладил меня по волосам, пока слезы не иссякли.
Простите. Я с трудом выдавливала слова. Я не в себе. Переволновалась.
Понимаю, согласился он тихо. Я Я слышал, как господин полковник на вас кричал.
И видите, что происходит между нами, понимающе заметила я, немного отстраняясь. Надо думать, выглядела я нелепо и жалко он потупился, чуть не до крови прикусил многострадальную губу.
Он мой командир, а я посвященный Тюра, глядя на блестящие носки своих сапог, проговорил мальчишка мертвым голосом. Я не должен сомневаться ни в его поступках, ни в его решениях.
Но вы сомневаетесь, тихо произнесла я. Командир для него священен. Вот только, боюсь, сейчас у мальчишки две святыни и сделать выбор между ними задача не из легких. Потому его и бросает в крайности от стараний примирить меня с мужем до попыток объясниться в своих чувствах.