Когда в первый раз к себе пригласила
Квартира у неё странная, как и она сама.
Последний этаж старого обшарпанного дома, но подъезд вылизан до блеска.
Разделись в прихожей, в комнату зашли берлога! Тёмная, все стены в книгах пустого места не найти. Письменный стол с компьютером у окна, ещё один низкий старинный на гнутых ножках, возле два огромных кресла в тёмно-коричневой коже и, главное, камин настоящий, а не подделка электрическая с дровами, с трубой через чердак, на крышу. Шторы на окне плотные, тяжелые, свет не пропускающие.
Нагнулась к камину. Юбка черная, короткая колоколом, ноги затянуты во что-то тёмно-малиновое. Всё так необычно Чувствую хочу её, как женщину хочу.
Она чем-то на дрова попрыскала, спичку зажгла полыхнуло. Шторы задернула, свет погасила.
Сели в кресла, друг напротив друга. Отсветы от пламени по корешкам книг гуляют. Лицо у нее при этом освещении чужое, отрешённое, вместо глаз провалы. Молчим.
Не по себе стало давит. Вдруг печка та, что дома была перед глазами замаячила, дверца открытая пламя гудит, мечется. Дымом, плесенью, тряпьём затхлым запахло. Стараюсь отогнать не получается.
Почувствовала она, что со мной что-то не так, поднялась.
Пойдём, позвала, квартиру тебе покажу.
Дверь открыла, выключателем щёлкнула белое! Потолок, стены белые, кровать огромная, белым мохнатым пледом застелена, тюлевые занавески на окне, даже платяной шкаф и тот белый. Люстра на потолке распласталась света много. В углу трельяж зеркальный на низком столике.
Нравится? спрашивает.
Я только ошарашенно кивнул.
Давай тогда здесь устроимся.
На кровать легла, руки за голову закинула.
Ложись, говорит, не стесняйся.
Черная на белом Вот, думаю, и приплыл ты, Лёшка!
Тапочки скинул, лег рядом. Никакого желания уже не чувствую. Как телка в постель уложили. Но деваться-то некуда ситуация
Повернулся к ней, руку на живот положил. Мне кажется, женщины любят, когда мужская рука у них на животе. По Марине сужу. Может, с деторождением как-то связано?
Она мою руку с живота сняла не сбросила, аккуратно, рядом на покрывало положила.
Лёша, ты уверен, что тебе сейчас это надо? Мне нет. Но, если ты правда хочешь, я могу
Хорошо, понял, пробормотал. Давай не будем.
Больше мы к этому не возвращались: ни ей, ни мне не нужно было. Один раз, когда мы уже часто встречаться стали, спросил, как у неё с этим делом. Мне уже тридцать три, говорит, и замужем побывала, и попробовала всё. Тебе скажу. С мальчиками нравится, которые совсем молодые, у которых это в первый раз, понимаешь? Ничего не знают, не умеют, и меня и себя боятся это заводит.
В тот первый день, в той белой комнате, лёжа рядом на постели, меня и понесло Как плотину прорвало. И про работу, и про Марину с Алиской. Только про детство не рассказал.
Она не расспрашивала, нет. Я сам.
У меня сегодня легкий день. Банк «Московский» окучиваю. Виляю хвостом изо всех сил, стараясь понравиться, а меня подозрительно обнюхивают. На пробу дали первый мелкий заказик: поклеить защитную плёнку на окна. Фирме этот заказ не очень интересен: так, рабочих подкормить. Но все понимают: пробный шар. На таком заказе и проверяется схема отката.
Сижу, смету на компьютере набираю. С генеральным мы вчера мельком переговорили: сколько сверху набросить. Здесь всё просто, даже сметчик не нужен, сам управлюсь.
Виктор вернулся. Когда я в офисе, он курить на улицу выходит. Сел за стол, в окно смотрит. Дождь моросит, капли на стекле.
Слушай, протянул. Тут какие-то слухи нехорошие витают. Про дефолт, как в позапрошлом
Каждый день слышу. Напуган народ, сам себя стращает.
Я не про народ. Серьёзные люди поговаривают.
Вот за это Виктора уважаю. Может напустить тумана в ясный день. Поза расслабленная, говорит не спеша, ручку пальцами вертит сразу понимаешь: владеет человек информацией. Я так не умею и, честно говоря, завидую. Какие серьёзные люди? Что поговаривают? Ничего толком не сказал, а как весомо прозвучало. Здесь мне с ним тягаться сложно. У меня принцип общения на другом строится. Нет, Лёля молодец! Такой психологический образ для меня придумала. Вернее, даже не придумала увидела, какой я, выделила нужное и построила образ. Работает! А главное мне в этом образе удобно, напрягаться не приходится: моё это.
Лёля
Вот смотри, Лёша
Лето было. Гуляли с ней на Ленинских горах, смотрели, как внизу, по грязной Москве-реке пароходики взад-вперёд шныряют. Трамплин серый язык до воды раскатал, словно лизнуть хочет. Здание Университета гордо высится, окнами на солнце сверкает. На смотровой площадке не протолкнуться рынок. Бурлят страсти, иностранцам матрёшки и шапки-ушанки с кокардами впаривают. Шум, гам, матерки летают. Пустые пивные бутылки под ногами перекатываются.
Толпу рыночную обогнули вот и церковка обшарпанная, от неё вниз, к реке. Тихо, людей нет, тропинки натоптаны между деревьев. Я здесь всё знаю. Университет заканчивал.
Помнишь, когда мы первый раз встретились? Ты почему на меня тогда внимание обратил?
Устроились на лавочке под деревьями. Внизу набережная гранитная, пустая. Солнце листву пронизывает, тени на траве.
Не знаю Наверное, одета необычно, стрижка
А что почувствовал? Только честно.
Удивился.
А ещё? Тут нюансы нужны. Вспомни.
Я на тебя как-то сразу свысока стал смотреть. Ну как на городскую сумасшедшую. Только они обычно старые, а ты молодая.
Вот! Лёля улыбнулась. А теперь, давай вычленим главное. Первое тебе интересно; второе ты сразу почувствовал, что ты «выше».
Ну, допустим Не могу понять, куда она клонит.
На тропинке появилась пара, совсем молодые, будущие студенты, наверное. Ведь и я так же когда-то Какая эйфория была поступил! Казалось, с прошлым: с домом, с интернатом, покончено навсегда. Вот он шаг в новую жизнь.
Лёля замолчала. Ждет, когда пройдут.
Слушай, Лёль, а почему ты эти перчатки длинные перестала носить? Я, по-моему, ни разу больше на видел.
Не знаю Настроение было такое достало всё. И сразу же, меняя тему: Помнишь, ты про Виктора рассказывал? Второй менеджер у вас на работе. Что на него походить хочешь, а не получается?
Ну?
Не получится у тебя. И не надо. Ты другой. И вести себя должен по-другому.
Интересно. Рассказывай.
Какие у тебя главные качества? Я работу имею ввиду. Энергия, уверенность в себе, желание добиться результата. Их и надо облечь в подобающую форму. Ты только не обижайся, дослушай. Вот твой Виктор Дорогой костюм, хорошая машина, вальяжность, умение себя подать. Он москвич из хорошей семьи, он этим живёт, дышит он по сути такой. А ты? Деревенский парнишка, осевший в Москве.
Да не слишком лестный отзыв. Сунула носом в прошлое, в деревенское дерьмо, и хочет, чтобы я остался доволен?
Пропустила мимо ушей. Смотрит задумчиво перед собой. На реке буксир баржу толкает. Медленно. Кажется, не движутся, застыли на месте.
Москвичом стать у тебя не получится. Для этого не только прописка нужна. Нужно, чтобы мамки, няньки за тобой ходили на ёлку на Новый год, на выставки, в театры, в музеи. Чтобы рядом в песочнице такие же, как ты, в голубых комбинезончиках, лопатками ковырялись.
Я молчу, слушаю, но уже потихоньку заводиться начинаю. Вот сука! думаю. Говорит всё правильно, но ведь обидно!
Тебе это и не нужно. Надо самим собой быть, и тогда всё получится. Я понимаю, что ты сейчас злишься, но не обидеть хочу, помочь.
Чем ты мне поможешь? Опустила ниже плинтуса, правду-матку в глаза? Этим?
Нет. Попробуй по-другому на все взглянуть. Что происходит сейчас? Приезжает на переговоры молодой человек. Рожа, прошу прощения, деревенская, чёлка до бровей. Костюм сидит, как на корове седло, машина старенькая иномарка. Щёки надувает, солидного из себя корчит. И к тебе сразу вырабатывается определённое отношение. А теперь, к чему я весь этот разговор завела. Надо всё поменять. Никаких костюмов. Свитер, джинсы. Машина пока не нужна на метро приехал. Ты простой парень в очочках, который хочет попасть в обойму, урвать свой кусок пирога. Ты понятен! Вот так на тебя будут смотреть сначала это первое впечатление, самое важное. Твой визави несколько удивлён и сразу неосознанно свысока на тебя поглядывать будет это здорово, это-то как раз и нужно. А дальше он вдруг с удивлением замечает: смотри-ка, а ботинки-то на нём баксов триста, и часы на руке из-под свитера выглядывают Ролекс, похоже настоящий, портфель-сумка через плечо натуральная кожа. Ох, похоже, непростой парнишка Разговариваешь ты с ним на понятном языке, щеки от важности не надуваешь и, главное, убедительно доказываешь, что всё легко, всё получится. Любые возникающие проблемы ты берёшь на себя. Ему нечего волноваться. У тебя ни тени сомнения. Тут звонок по мобильному телефону. Представляешь? Их в Москве раз-два и обчёлся. Достанешь, я в тебя верю. Извиняешься, важный разговор, отходишь в сторонку.
Подожди, тут я не выдержал, а кто мне звонить будет? Что за фигня?
Лёша! Не тупи. Секретарше велишь в определённое время твой номер с городского набрать. Проще простого. И последний гвоздь. В разговоре, может быть не сразу, где-нибудь в конце Университет, кандидат наук. Всё. Он твой!
Налетел ветерок, зашелестели листья, и уходящий в излучину реки буксир вдруг загудел басовито, раскатисто.
Раскачивался вместе с вагоном. Лица пустые, тревожные. Самому не по себе, как вспомнишь о взрывах в метро, о подорванных домах. Действительно тревожно, хотя и понимаешь: это массовый психоз. Вероятность попасть в такую переделку предельно мала. Но это математика, а в жизни
Огромная страна, отлаженная система госбезопасности, а горстку террористов уничтожить не можем. Это с нашей-то непобедимой армией? Сталин за сутки такие вопросы решал! Не демократично, зато действенно. А мы демократично русские города сдаём, ребятишек молоденьких на убой посылаем. Неужели всё так прогнило? Навалиться один раз, всем миром раздавим! Что мешает? Ельцина на второй срок выбрали. И что? Так и будет всё продолжаться? Нет, это хорошо, что его переизбрали. Стабильность, стабильность вот что сейчас необходимо. А кого ещё? Явлинского? Так слабак он, чувствуется. Я уж не говорю о других клоуны.
Битком, а середина пустая. На лавочке бомж развалился, спит. Разит от него, как из помойки. Штаны мокрые обоссался. Люди глаза отводят, жмутся друг к другу, а ему хоть бы хны. Вот оно личное пространство. Отвоевал. Едет с комфортом. А что? Тоже ведь способ выживания.
Передёрнуло от омерзения. Это уже не человек. Избавляться от таких, не раздумывая.
Можно на машину пересесть не видеть это быдло. Только там, наверху, не лучше.
Вспомнил, как полгода назад подрезала «пятёрка» с дочерна тонированными стёклами. Еле по тормозам успел ударить. На клаксон надавил, справедливо возмущаясь. «Пятёрка» встала, перегородив дорогу, и вывалились из неё трое молодых, стриженых, в спортивных штанах с бейсбольными битами наперевес. Ведь испугался С этими не поговоришь, просто не успеешь. Постучали битой в стекло. «Какие-то претензии, мужик? спрашивают. Что разгуделся?» Лепетал что-то просительно в ответ. Не за себя испугался, драться в интернате научили. Машину, козлы, изуродуют. Уехали. До сих пор стыдно за испуг, за этот лепет.
Страна поделилась на слои. Нет единого целого. Комфортно лишь в своём слое. Задача прорваться в следующий, верхний, обустроиться там. И никакое образование не поможет. Это раньше на что-то влияло. Сейчас только природная изворотливость и деньги вот пропуск. И не дай бог оступиться, покатишься вниз не остановить.
Станция. Двери со стуком разъехались. Спрессованную людскую массу выплюнуло наружу, в вагоне стало свободней.
Тётка в проходе, в черной деревенской кацавейке, платком по глаза замотанная, девочку лет семи за руку держит. Заголосила привычное: «Поможите, люди добрые»
Когда вошла, и не заметил.
Отвернулся. Не интересно. У мамы платок такой же
Таганка. Площадь, забитая гудящими машинами. Небо серое, площадь серая, люди серые. И, кажется, не вздохнуть ватой забито горло.
Сквозь строй бабок, мимо картонных коробок с разложенной жратвой, мимо расхристанных ментов с наглыми рожами, вдоль ларьков с орущей музыкой пересёк площадь в переулки. Здесь тихо. Вот и банк. Сверкает вымытым стеклом фасад, тяжелые двери с огромными хромированными ручками. Потяни на себя, открой, войди и ты в другом мире, чистом и светлом.
Мама
Пока был жив отец, она держалась. Как мы жили в такой бедности? Как вообще можно жить в такой бедности? Одна ведь тянула. В грязи, в холоде. Огород. Копеечная зарплата. Зимой на одной картошке сидели. Отец всё пропивал. Последние два года не работал нигде. Возле магазина тёрся с утра до вечера.
Сорвалась. Устала. Заездила её жизнь. Это я сейчас понимаю. А тогда? Что я мог тогда понять? Её словно выключили. Тумблер повернули, и кукла перестала двигаться.
Зимой темнеет рано. Я в школе допоздна тепло. Домой идёшь готовишься знаешь, что увидишь.
Сидит в темноте за столом возле окна. Платком замотана, валенки на ногах хорошо хоть сапоги, придя с работы, сняла. Чекушка и рюмка маленькая на пустом столе. Не топлено. Сама не ест, и я голодный. Спросишь молчит, а если и отвечает, то невпопад. Мне порой казалось, что она уже и не думает ни о чём просто сидит, ждёт. Смерти?
Печку растопишь, картошку в мундире варить поставишь она всё сидит. Клюнет из рюмочки и замерла.
В тряпки зарыться, пока тепло ещё держится, не выдуло, и замереть, согреваясь. Спрятаться от темноты за окном, от холода, снега, а она всё сидит
Чувствую ли я свою вину? Не знаю нет, наверное. Всё правильно сделал. Если бы с ней остался пропал. Жизнь она жёсткая. Её прогрызать надо, иначе задавит. Маму задавила
В интернат в соседний город поехал. Сам с директором договорился. После восьмого либо работать, матери помогать, спиваться вместе с ней, либо в интернат доучиваться, в институт потом. Записку на столе оставил и уехал. Бросил её. Да и она меня тоже Пока в интернате был, ни разу не навестила.
Даже не знаю, жива ли? Хотел деньги высылать, как зарабатывать начал, но понял: ниточка к ней потянется сам себя на длинный поводок посажу. Вычеркнул.
Стеклянный куб на втором этаже переговорная, сейчас это модно. С улицы сюда не попадёшь только по рекомендации. Банковских трое. Все в костюмах, словно близнецы однояйцевые, лишь я в свитерке и джинсах. Сели за стол, бумаги разложили. Моя задача вычленить главного, который проект вести будет, присмотреться к нему.
Ого! Что-то новенькое: хозяин хочет на первом этаже картинную галерею устроить. Лестницу на второй этаж надо заменить мрамор и перила латунные, поменять остекление и входную группу, отделка ещё. Жирный заказ намечается. Ну кто хозяин, мы, конечно, знаем. Не так их и много сейчас настоящих в банковской сфере. Березовский, Смоленский да Гусинский вот они финансовые столпы нашего времени. Ну, до хозяев нам как до небес Нам бы кого попроще, пожаднее.
Что же Лидуся не звонит? Пора бы уже, самое время.
Ага. Вот и звонок. Отлично Лёля придумала.
Извинился, отошел. Трубу рукой прикрываю, разыгрываю серьёзные переговоры. Сейчас главное не переборщить со временем, а то эти раздражаться начнут.
Дальнейшее развитие событий? Теперь будем долго перебрасывать мячик через сетку: факсы, сметы, встречи, телефонные звонки. Они станут давить проведением тендера, мы уныло прогибаться, занижать стоимость. Нарыв должен созреть, чтобы прорваться. Как только будет скромно озвучена сумма отката, всё быстро закрутится. Забудут о тендере, прикроют глаза на завышенную смету работ. Начнётся гонка скорее сделать и, наконец, получить в руки аккуратную стопку новых зелёных банкнот, чуть маслянистых на ощупь.
Всё. Сегодня я отработал. Обнюхались.
Дождь моросит. Фонари зажгли, хотя и не стемнело. Пробка на Садовом. В свете фар капельная взвесь в воздухе. Не хочу в метро толчея, час пик. Пешком до Курской. От Таганки вниз, к Яузе, потом наверх вот тебе и Курская. Идти-то всего ничего Я много пешком хожу Москву ногами чувствую. Она действительно на семи холмах стоит. В метро или на машине этого не заметишь. Например, если от Университета то вниз, к Москва-реке, потом вверх на Пироговку, вниз опять к Москве-реке, к Кремлю и дальше к Проспекту Мира, а там снова вниз, к Яузе и опять наверх, в сторону Мытищ. С горки на горку
Иду, лужи обхожу, от зонтов уворачиваюсь. Ну конечно, возле моста через Яузу давка машинная пытаются пролезть, просочиться с набережной на Садовое. Стоят впритык, только дворники время от времени туда-сюда по стеклу. Люди между машинами пробираются, и я следом. Боковым зрением зацепил. Сидит на корточках, спиной к гранитной тумбе моста привалившись. Шапочка спортивная синяя с белым. Замер, и холодно, всему холодно, будто ледяным ветром дунуло. Отец?! И страшно на миг стало. Как он здесь? Почему?