Тропы, которые я выбрала
Повести
Валерия Дмитриевна Фролова
© Валерия Дмитриевна Фролова, 2024
ISBN 978-5-0062-3521-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Тропы, которые я выбрала(повести)Попутчица***
Вот мы едем по дороге, она не перестаёт болтать. Я думаю, как заебало жить. Нас немного заносит. Она трындит про перфомансы, про оптику зрения. Я поправляю очки. Смотрю в зеркало оставшаяся позади дорога, залитая солнцем и рисовым туманом. Она уже лишена страха. Снова смотрю вперед.
Мы проезжаем Лесной Абагур.
У нас там Денис сидел.
Кто?
Наркоман.
Наркоманов не ломает зона.
Я думаю, зачем мы потащились через металлургический завод. Когда покажется Елань, она замолчит и скажет:
Название сказочное. Вот бы об этом что-то написать. Как мы едем через Елань, Муратово, Лесной Абагур, Пятую ферму.
Но Лесной Абагур это зона.
И что? Можно поиронизировать для своих. Ну, тех, кто в курсе.
А Сосновка как тебе?
Про Сосновку лучше не писать, сосать некрасиво.
Но это от сосен.
Какая разница слышится-то сосать!
А Смирновка?
Слишком по-военному.
Мы влезаем, как черепаха, под горку сплошная рвётся, чтобы мы въехали туда, где слишком по-военному.
Вот тут дом подруги, там сестры, чуть дальше дядя и где-то мы катались на велосипедах, но не с ней, и я разбила коленку и чужой звоночек. Я жду, когда пройдёт рыжий кот. Лопоухая машина тупо пялится на нас, криво припаркованная, распластавшаяся по всей ширине дороги. Приходится сигналить, ждать. Выходит мужик, отгоняет паркует поближе к зелёным деревяшкам, похожим на забор.
Спасибо! я ему киваю.
Да он же не слышит, опусти стекло! Поболтаем.
Он понял.
Мужчина уходит и мы ползём дальше.
Я что-то хочу показать ей. Полинявшую серым ограду. Парковочное место, выверенное до миллиметра двумя кирпичами. Двух людей.
Давай, вылезай.
Знаешь, я не хочу что-то. Может лучше до озера? Ты говорила, здесь есть озеро.
Река.
Ну, река, да. Я правда плавать не люблю. Наверняка она переливается зелёным, болотным чем-то.
Наверняка.
Пока она рассуждает, выходит дедушка, машет нам, улыбаясь. Я знаю, что он свободен, а бабушка на кухне нарезает огурцы с огорода и моет толстый зелёный с белой головкой лук.
Привет! я машу ему рукой.
Мне страшно, что он стоит там, будет смотреть теперь, как я паркуюсь. Почему-то забываю, где их машина. Он неразговорчивый, улыбается только.
Ладно, раз тебе так хочется. Только недолго. А туалет есть?
Она выходит из машины и как-то смешно начинает стоять. Нелепо и по-простому, как ей не подходит. Убирает руки за спину, держится прямо, а ноги чуть согнуты в коленках.
Я паркуюсь, выкручивая руль по десять раз то влево, то вправо. Наезжаю на кирпичи. Выхожу. Киваю на деревянный домик это туалет.
Она морщится и идёт по грядкам белыми босыми ногами. Я смотрю в окошко да, оставила туфли в машине. Странная попутчица.
Заглядываю на крыльцо, открываю отчего-то сырую дверь.
Ну, здравствуй.
Мы обнимаемся, щупая спины друг друга.
А ты чего приехала? А это кто?
По делам. Потом.
Бабушка понимающе кивает и морщится от улыбки.
Ну, проходите, да.
Старая черноватая скамья трещит кожей, по тазикам на столе ромбами раскидана чищенная картошка, грязная лентами кожура. Скумбрию купили. Укроп сорвали. Все, как обычно и раньше.
Она входит.
Я там бумажку в дыру кинула. Думаю, не засорится.
Приветствие колючее, странное.
Привет-привет.
Она начинает свою старую песню, колдуя пространством и временем, моей памятью и людьми из неё. Я устала, хочется спать.
В квартире поспишь. Мы на ночь что ли останемся? Я не хочу. Давай, давай.
Я одна умею водить машину. Ещё дед. Но он отвернулся.
Да посидите ещё. Не Москва, припаркуетесь как-нибудь.
Бабушка знает, как я боюсь парковаться ночью, словно на кладбище оставленных кем-то автомобилей-мертвецов. Она мне подмигивает она всегда меня хвалит. Потому что я самостоятельная. Сама вожу машину. Сама её заправляю. Сама смотрю, как какой-то очередной мужик, друг друга, знакомый знакомого, меняет аккумулятор или прикуривает старый.
Ну, как там, в Москве?
Спокойно. Как здесь.
Ну, знаете у вас там.
Она подхватывает и говорит:
А ты из Москвы?
Дальше мы говорим о Москве. Зачем она врет, что никогда там не была?
Мне нравится разглядывать солнце за окном, порезанное занавеской на части причудливые треугольники, кружки и квадраты, неопознанные сетчатые фигурки. Гремит поезд, он лезет на рельсы прямо около соседского участка, там живут глухие, но чувствуют вибрацию, тряску земли. Не могут не чувствовать.
А вы когда обратно?
Не знаю еще. Мы пока в квартиру.
Ну, правильно, правильно.
Я знаю, что в квартире чисто и очень тепло. Грязной ногой касается моей голени будто бы нам пора. Я назло говорю:
Мы хотим в баню. Она никогда не была в русской бане!
Бабушка воодушевленно хлопает в ладоши и бежит растапливать баню очередной страницей старого «Вокруг света». Когда-то жгли книги, но я забрала их в багажник, увезла, не читала положила под кровать. Надо будет ей показать. Может быть, она заберет?
Она смотрит на меня с вызовом. Снимает одежду и идет голая, среди синего, нарастающего темнотой и солнцем, неба. Бабушка встречает её в дверях бани, мешкается и закрывает дверь, идёт ко мне.
Необычная у тебя подруга.
Не то слово.
Мы смотрим на закат.
Когда она возвращается с полотенцем на голове, с грязными мокрыми ногами, я пихаю её в машину, машу на прощание бабушке с дедушкой и сажусь за руль. Она в синем халате с красными маками.
Прикольная у тебя бабуля. И баня ничего так. А ты что, мыться не будешь?
В квартире есть душ.
А что тогда здесь устроила?
Для эстетического эксперимента. Понравилось?
Как смола плачет по дереву, да. Я сидела и тыкала капли ногтями, они рвались и залеплялись собой же. Баня может сколько угодно простоять, согласна? Это какое-то самолечебное здание.
Да что ты говоришь.
Пока мы не выехали на трассу, я торможу и достаю из кармана кофты дешевую зажигалку. Щёлкаю.
А при пожаре?
Она молча закатывает глаза и наконец-то обувается. Я не люблю, как выглядят у людей ноги. Мне стыдно на них смотреть.
Спасибо.
За что?
За то, что обулась. Но я не стану ей объяснять я знаю, она все делает наоборот. Пусть думает.
Мы по ямам въезжаем в ночь. Ночью всякий город красивый. Мало освещённый по углам, он обязательно вспыхивает где-то в районе главной площади. Каждая улочка, спрятанная в темноте, тихая своими домами и шаркающими ногами людей, ведёт к свету.
Квартира не в бараках, но там, где они когда-то были. Отшиб посреди центра города. Игрушечная высотка, шутка строителей, маленькая вахтерша просит вытирать ноги что она здесь делает, в этой желтоватой тишине подъезда? Заходим в лифт.
Может быть, здесь и уснём? она тянет свои руки к моим.
Выходи.
Пятый этаж, где от шага просыпаются лампы. Квартира на сигнализации. Как и все здесь.
Заходи, только быстрее. Не проходи никуда.
Я тыкаю по кнопкам-цифрам и жду. В пустоте квартиры пищит.
Всё, сняли. Можешь раздеваться.
Я снова смотрю на её халат. Она улыбается криво, но ничего не шутит. Как я могу спать с ней в одной квартире?
Я в душ. Делай, что хочешь.
Я знаю, она откроет бутылку полусладкого Киндзмараули, сохраненную где-то на кухне, в тумбочке под столешницей, на которой шоколад, мятные пряники, дешёвая по акции халва. Я больше люблю полусухое Лыхны. К вину не нужна закуска я страдаю алкоголизмом?
Может быть, пока я моюсь, случается что-то страшное. Я часто так думаю. Меня защищают стенки стекла, горячая вода и пар. У меня даже закладывает уши. Пока я моюсь, пусть происходит что-то страшное, но я не стану выходить. Я даже не стану думать. Пусть происходит.
Она допивает второй стакан мы пьем вино стаканами, когда одни.
Хочешь?
Я отказываюсь качаю головой. Но через мгновение уже говорю, что хочу. Так я устроена.
Она наливает мне красную столовую жидкость.
Ну, за нас! А интересная у тебя квартирка.
Она не моя.
Я стараюсь выпить побольше. Раньше мелатонин помогал, но теперь нужно что-то покрепче. Хотя это вранье вино не помогает от бессонницы. Даже самая сильная доза заставляет проснуться в третьем часу утра, трясти головой, бояться шума. Иногда кто-то говорит эхом, если выпить много. Голоса реагируют на движения. Вы знаете, если пили.
А чья?
Бабушки.
Как зовут твою бабушку?
Я молчу. Я ей показала их, но говорить имя, называть это какой-то грех. Такой, как она, лучше не говорить.
Ладно. Кстати, а ты знаешь, что вино полезно?
Она подливает себе ещё немного так, чтобы мне не осталось. Я думаю, слава богу. У неё губы кровят.
Ты спишь на диване в зале. Выбирай, какой хочешь. И там есть хороший телевизор.
Я не смотрю телевизор.
Я знаю. Но я тебе все равно покажу, как пользоваться пультом. Мы же надолго здесь.
Надолго.
Я только молчу дальше.
А я буду спать в спальне. И прошу тебя туда не заходить.
Священное место?
Я провожу её, пьяную, к спальне, тяну за руку. Вот, посмотри.
Посмотри!
И тычу в картинку над кроватью там двое, мужчина и женщина, оба тени под солнцем. Голые.
Да, священное.
Поняла.
Мы возвращаемся на кухню. Я пью из её стакана большими глотками.
А что мы вообще здесь делаем?
Хочется чему-то принадлежать. Хотя бы этому городу.
Ну, глупая! Это тебе все должно принадлежать.
Молчим.
А я вот вообще космополитка.
Я не принадлежу этому городу.
Да это и так понятно. Можно было и не лететь.
Но, кажется, чуть-чуть.
Чуть-чуть. В самом нелепейшем из вариантов. Например, он хмурится, как я у меня всегда сдвинуты брови, у него тоже. Я бледная.
О чем задумалась?
О чем-то.
Она комментирует наш разговор, как если бы меня в нем не было. Как если бы она о нем писала или рассказывала кому-то третьему. Она ведет пересказ. А потом:
Ладно, я спать. Ты что-то погрустнела.
И выплывает из-за стола. Она что-то поет? Мне не слышно, уже нет, она уткнулась самым ртом в подушку, чтобы я не могла слышать. Только для этого.
Я и сама хочу спать. Я, конечно, не пойду в спальню. Это священное.
Я просто усну там, на ковре рядом с её диваном. Я надеюсь, когда она проснётся, она наступит мне на лицо. И немного вскрикнет.
Ну, дура! Ты че разлеглась?
Она не заснула. Мы вдвоем ночью.
Ты сама говорила, что любой диван! Вот еще один! Ложись давай!
Я мямлю, что это перфоманс.
Если бы я б убила себя это бы был бы перфоманс?
Ну, глупая! Вставай!
Она тянет меня, как я её, к разложенному дивану. Укладывает. А сама ложится на другой поменьше.
Этот город тебя с ума сводит, реально. Перфоманс! В перфомансе должен быть смысл.
Я не хочу говорить о смыслах. Если она скажет что-то о Достоевском, меня стошнит на ковер. Я потому засыпаю.
А наутро все, как обычно утром. Мы пьем кофе из кофемашины, за дикие деньги куплены капсулы.
Я прогуляюсь. Ты останься.
Она не кивает, но глазами вниз-вверх это будто согласие. Что ей здесь смотреть? Она сказала, что неместная.
Мы потом съездим на крепость, это из чувства вины.
Я и сама никогда не была на крепости.
Хочется сдать квартиру на сигнализацию, чтобы сюда приехали и её повязали. Представляю, как они заламывают ей руки. Называют воровкой. В этом есть немного от истины.
Не скучай. Вина больше нет. Магазин там, слева. Поешь мороженого.
У нас здесь вкусное мороженое.
Я еду в лифте, на первом этаже прячется за жалюзи консьержка, тянет мелко нитку. Здороваюсь, ухожу. Курю.
Жарко на улице, печёт. Я хочу найти школу. Там, наверное, никого нет. Потому что лето.
Дороги безлюдны. Большие торговые центры и дома, похожие на полиэтиленовые пакеты. Со шлагбаумом только наш двор. Чтобы никто не проехал, даже таксисты. Иногда зимой по газону нарастает лед и мы ползем по нему, чтобы долезть до приехавшей машины. Можно сесть и скатиться. Но будет глупо. Водитель не пустит на сиденье. Тут водители любят свои машины они покупают им дома.
Я иду до сквера. Я, в общем-то, не очень люблю ходить. В сквере танки. Скамейки. Дети лезут на зеленое голыми коленками и руками. Если пройти дальше покажется спрятанная за домами школа. И я иду.
Я не знаю, моя ли она. Просто не хочется больше гулять.
Это же не твоя, ты в лицее училась, тебя на машине возили. Ты сама говорила.
Как нашла?
Да чего тебя искать, ты так ходишь, что даже конспирация не нужна. Я не хочу дома одна тухнуть. Хочу впитать в себя твое!
Новый опыт?
Вот-вот.
Она садится на скамейку и начинает обдирать с досок лак.
Ну, рассказывай. Чего пялишься на это школу?
Я представляю, что это моя.
Да ты так со всем делаешь! Тебе, получается, все равно, что наполнять особыми смыслами?
Получается.
Садись ко мне.
И я сажусь.
Вот там, прямо за школой, была горка. Зимой.
Это не твоя школа.
А ты представь. Ты же любишь художественные эксперименты.
Да, была горка. С неё катались разные дети, я всегда очень боялась. Я помню, как бегала с нее, чтобы не катиться. От этого чаще падала, ничего не расшибла.
А это моя учительница хореографии.
Правда, идёт. Она встает со скамейки и идёт к женщине рыжие волосы вьются проседью, такая же квадратная челюсть и нехватка веснушек.
Здрасьте! А вы учительница хореографии?
Уставилась, как обычно.
Вы помните?
Она называет ей моё имя. Я кукла.
Расскажите о ней!
Она говорит что-то нелепое. Я перескажу.
Да, учительница сказала, что я вечно опаздывала на такт.
Правда?
Постоянно закрывала глаза и начинала как бы хромать.
Вот так?
Как бы не успевать за другими.
Она и за мной не успевает теперь!
А когда мы были в паре, например, с тем, чью фамилию я не назову, я вечно тянула его куда-то вниз.
Знакомая история.
Зато я умела садиться на шпагат конечно, она не упомянула, что это от страха. Она сказала, я растяпа была.
Правда.
И это правда.
Мне больше нравились труды, вырезать звездочки из желтого картона. Я работала ножницами так же плохо, как танцевала, но не получала за это наказания, только улыбку другого учителя мягкую, пусть снисходительную.
Снисходительность это привычное, почти родное.
Она прощается с нами, желает не сломать пальцы потому что длинные пальцы главное достоинство женщины.
Мы отходим, она отходит. Конечно же, я начинаю.
Разве обязательно было ее останавливать? Расспрашивать?
Конечно, да!
Зачем?
Я хочу о тебе написать, глупая.
Не надо обо мне ничего писать.
Это почему? Только не притворяйся. Я уже знаю, что ты не такая. Знаешь, ты очень жадная до внимания. Я это уже поняла.
Я не собиралась притворяться.
Тогда почему?
Ты все переврёшь.
Господи. Я хотела узнать о твоем детстве прежде, чем писать о такой правильной и молчаливой тебе, какая ты сейчас!
Я не просила обо мне писать! Зачем ты вообще поехала со мной?
Она молчит. Я молчу.
Да пиши, что хочешь. И будь тоже. Только если ты хотела узнать что-то интересное, чтобы написать очередную херню о субъективном восприятии жизни, могла бы написать о себе.
Это слишком самовлюбленно.
Может, ты влюблена в меня?
Я не влюбляюсь так быстро, глупая.
Я ведь пошутила.
Пошли за кофе.
Представляет ли она стаканчики с пластмассовыми крышками, столик с сахаром, салфетками? Я веду её в Эльдорадо.
Докупим капсулы.
Какие прозаические у нас прогулки.
Ты ведь прозаик.
Вечно докапываешься до слов.
Тебе бы тоже стоило. Потому что ты ведь
Прозаик, спасибо. Мысль уловила, пошли домой.
Ты могла быть дома!
И ты тоже!
Я не умею на неё полностью злиться. Это всегда только ярость, не злость. Мне кажется, я могла бы её убить. Думает ли она о том же?
А ты знаешь, мы похожи!
Она молчит.
Обе любим Парщикова
Я никогда не любила Парщикова!
Она любит притворяться интеллектуалкой и только для этого затевает такие разговоры, только для этого говорит имена, только для этого. Я бы хотела ее осадить, но не могу. Я не чувствую себя интеллектуалкой, я чувствую себя претензией на нее.
Глупо быть претензией на что-то посреди разрушающегося города. Я вижу, что через минуту строители бросят очередной кирпич и сядут курить под солнцем в своих синих штанах и оранжевых касках. Сколько пережили эти стены из бетона, голые и некрасивые символы умирания?