Она ничего не поняла, но, глубоко вздохнув, выпалила про вчерашнее:
Я написала заявление в исполком с просьбой дать мне комнату по потере кормильца.
Вот видите, как хорошо вы поступили. Вопрос сузили, ввели свои реалии и подали в письменном виде. Ну, вы просто молодец! Вы успешный ученик!
Это матери уже не понравилось, и она его перебила:
Знаете, что они сказали?
Я слушаю, слушаю.
Они сказали, что не строят. Они сказали, чтобы я ехала к вам и у вас подала такое заявление.
А вот это они молодцы! Надо же как лихо завернули! и он впервые добродушно посмотрел ей в лицо. Да они у вас просто бюрократы, я смотрю. Знают, что ответить, не подкопаешься.
Это ей опять не понравилось. Она опять перебила его:
Так какой же будет ваш ответ?
А вот это, милая женщина Кто вы у нас по штатному расписанию?
Весовщик с Ржевки. Выпхина.
Ну, так вот. Мы ведь тоже не строим, как ни огорчительно бы это не звучало.
Она задохнулась от возмущения, хотела что-то пальнуть, но он её перебил.
Ну правда, не строим. Ну вот честное слово. Хотите я вам выпишу машину угля? Антрацита? Будете всю зиму печку топить. Это самый лучший уголь. И вам положено.
Я даже не знаю, смешалась она.
А что не знать-то? Есть склад у вас? В вашем городе паровозы есть?
Есть.
Значит и отпускной пункт есть. Берите квитанцию, я вам выпишу. И до свидания.
Так мать взяла меня на угольный склад. Там меня посадили рядом с шофером. Кран насыпал уголь, дежурная взяла накладную, и мы поехали к хозяйке. Ехать было недалеко. А после того, как остановились на хозяйкином участке, я, как и все взрослые, залез в кузов и кухонным совком тоже пытался сбрасывать уголь наземь.
Ночью мать не могла решиться ни на что. Но утром пошла в исполком, ворвалась, невзирая на бунтующую очередь, в кабинет и выпалила инспектору по жилому фонду:
Они не строят!
Инспектор так же невозмутимо обернулся к ней и возразил, как будто они не прерывали своего позавчерашнего разговора, как будто это шахматная партия и каждый обсуждает свои варианты вслух:
Но ведь мы тоже не строим.
Тогда вся кровь бросилась ей в лицо, и она, заревев, выбежала вон из кабинета. Фурией сделав несколько кругов по приемной, она нашла в дальнем углу стул, села на него и начала в голос реветь.
Несколько раз секретарша пыталась приструнить её, подействовать своим непререкаемым тоном, очередники жались к двери инспектора, пытаясь дистанцироваться от нее, а она ревела, ревела, но всё слабее и слабее.
Кроткое зимнее солнце в окошке ушло за горизонт, и в приемной осталась одна женщина, одетая, как религиозница, в платок и длинную юбку. Она подошла к ней, села рядом и стала говорить таким голосом, каким, может быть, в её детстве могла бы говорить добрая фея.
Не плачь, моя сладкая. Я помогу тебе. Я знаю одного человека, который все твои проблемы как рукой снимет. Но только ты должна быть очень твердой и выполнить все условия. А они такие: нужно встать ни свет, ни заря и на первой электричке слышишь? На первой электричке в 4.12 поехать в Кунцево. И там, сойдя с электрички, идти в промзону в сторону телезавода. Идти придется пешком, потому что автобусы ходят только с шести утра. А в шесть часов запись прекращается. Тебе, следовательно, надо пешком до шести утра подойти к приемной этого человека. Когда ты придешь туда там будет стоять постовой милиционер у стола с раскрытой книгой, на которой написано: «Прием посетителей». Но он может принять только пятнадцать человек. Если твой номер будет до пятнадцати то ты записана. Если пятнадцать уже записались, то ты должна будешь поехать ещё раз. Впрочем, заметила религиозница, сам постовой закрывает эту книгу после пятнадцати записавшихся, кладет эту книгу в несгораемый шкаф рядом с собой и закрывает на ключ до того дня, когда наступит день приема. Обычно это две недели. И если ты это сделаешь твои проблемы будут решены. Он всё может.
Может быть, мать слишком долго искала платок, чтобы утереть слезы, но она не заметила, как религиозница исчезла. Выйдя из исполкома и насухо вытерев глаза, мать сказала себе: «Я сделаю это».
Она поехала на первой электричке в 4.12 и прошла за сорок минут безо всякого транспорта до площади перед заводоуправлением. Милиционер записал её на прием к депутату Подгороднего района Московской области и лаконично сказал:
Свободны. Теперь ждите повестки. Когда придет, вновь приедете сюда.
И мать вернулась домой ждать и подготовиться, как сказать кратко и содержательно. Постоянно она шептала про себя: «Я воссоединилась с мужем в Московской области в Подгороднем. Приехала из провинции с ребенком. Чтобы ездить в Москву на работу сняли в комнату в Подгороднем тогдашней последней станции электричек. С дальних станций невозможно ездить в Москву там останавливаются только поезда дальнего следования, а работы нет. Муж устроился в типографии одной из центральных газет и ему вскорости обещали квартиру. А в Подгороднем мы снимали частную. Но мужа сбросили с электрички. Я потеряла кормильца и очередь на квартиру мужа. Я потеряла прожиточный минимум, из которого я платила за частную. У меня нет денег ехать обратно. Я здесь работаю. Одна треть моей зарплаты уходит на съемную. Я пошла в исполком и попросила комнату по потере кормильца. А приемщик заявлений (не знаю, как его назвать) сказал, что исполком не строит и мне надо обратиться по месту работы. Я обратилась, и там объяснила свою ситуацию, что я потеряла мужа, что половина зарплаты уходит на съемную, а еще и за садик платить, а начальник сказал, что может мне лишь дать угля как железнодорожнице, а насчет комнаты помочь не может, потому что они не строят. Я не знала, что делать, но одна сердобольная женщина подсказала, что можно обратиться к вам. Ни от приемщика заявлений, ни от ее секретаря я такого не слышала. И потому, если я обратилась не по адресу, то извините. А если по адресу то прошу помочь».
На прием к главному инспектору по жилвопросам мы поехали вместе. Когда мы сели в электричку, мать стала подговаривать меня сказать ему, если он будет спрашивать, как я делаю уроки, что я их делаю на чемодане. Мать сменила тактику взаимоотношений с властями и подготовилась серьезно. А я не понимал, что в нашей ситуации надо просить на бедность, и недоумевал. Ну да, пару-тройку раз я делал так уроки, получилось ситуативно, но зачем же незнакомым людям в каких-то там кабинетах весь наш реальный быт выворачивать? Она настаивала, а я возражал, должно быть, стесняясь перед взрослыми дядями говорить свою семейную правду-матку. Но, заведенный ею, пообещал, а сам еще три остановки до кунцевской большой кусок земли земного шара стал против воли вспоминать, как это пару-тройку раз я делал уроки на чемодане и почему.
Оказывается, когда хозяин попал на пять лет в тюрьму, в Мордовские леса или в Сибирь, точно не знаю, то хозяйка пожаловалась какой-то женщине, что у нее нет денег на посылки мужу. И вроде бы та женщина посочувствовала ей и сказала (а после выяснилось схитрила) такую фразу: «Я тебе дам денег под роспись». Хозяйка подумала, что она дает по доброте душевной и деньги взяла. А теперь, и это совпало с приходом хозяина домой, эта женщина подала в суд, чтобы отношения с ней были четко квалифицированы судом как отношения купли продажи недвижимости и оформлены незамедлительно, даже если хозяйка дома и будет оспаривать это и трактовать отношения как передачу денег в долг.
Еще когда муж был еще в тюрьме, хозяйка о чем-то догадывалась. Но ни с кем не посоветовалась, а про себя подумала: «Сдам эту комнату жильцам, а когда придут делить и увидят, что тут живут люди, то истице скажут нет, как же, мы не можем жилье отделять, здесь люди живут». И хозяйка успокоилась такими соображениями, что при людях дом ломать не позволят. Когда была пустая комната, тогда да, а при жильцах как же ломать? Она дала объявление, и мы приехали жить на съемную. А суд решил иначе. Суд подтвердил, что отношения были отношениями купли-продажи и истица имеет право выделить свою долю в этом доме в соответствии с этой бумагой, и предупредил хозяйку, что такого-то числа будет произведен раздел.
Хозяйке пришло извещение, что такого-то числа состоится раздел недвижимости, обязываем быть дома во избежание конфликтных ситуаций. Хозяйка сообщила нам. Мы с матерью напряглись.
Ровно в десять часов нелицеприятный стук в дверь. Мать открывает на нее как хоругвь угрожающе движется решение подгороднего суда о разделе недвижимости. Его держит решительная женщина средних лет и громко повторяет в устной форме письменное решение суда, пытаясь продавить наши ряды.
Позади нее стоит полк верных: cудебный исполнитель, сладкий и упитанный молодой человек, юрист, смотрящий вбок и не говорящий ничего, и четверо рабочих с плотницкими инструментами, понуро опустившие головы. Их дело работа, и быть пушечным мясом в перепалках хозяев им не по нутру. Но работу дают люди, которые должны отладить свои отношения. И если затеется драка, то они вынуждены будут своими телогрейками оттирать работодателя от ответчиков по суду. То есть истица пришла вооруженная до зубов.
Мы молча потеснились, видя, что оппозиция не подготовилась к достойной встрече. Истица сразу убрала в карман решение и громким четким голосом воскликнула: «Так! Где ключ от следующей двери? Дайте ключ от следующей двери!»
Воскликнула, не поворачиваясь, удерживая нас взглядом. Напряжение ослабло, но не ушло. Хозяйка не появилась, но ключ поплыл по рукам. Старый, огромный, ветхозаветный. Когда им с лязганьем открыли следующие двери и быстро, буквально косметически обежали взглядом большую комнату метров тридцати, истица ещё раз воскликнула:
Ну вот! Теперь меряйте и отрезайте! Ставьте стену, а я пошла. Мне некогда!
Когда рабочие смерили, оказалось, что половина дома это как раз комната за нашей стенкой и половина нашей. Рабочие провели по нашей комнате жирную меловую черту. Видя, что никаких эксцессов нет и новая хозяйка ушла, незаметно исчез и судебный исполнитель, а мы с матерью начали переносить все вещи из одной половины комнаты в другую, искать старые тряпки, плащи, пальто, что там было в сенях ненужного, и этим закрывать вещи от пыли, побелки и опилок, которые сейчас посыпятся в нашей комнате.
Рабочие сменили без истицы свое настроение. Молча помогали всё подпихнуть, минимизировать свое рабочее присутствие, которое разразится вот сейчас. А хозяйка даже предложила переехать на это время к ним в гостиную, где стоял такой купеческий сервант с огромными розами на дверцах и лежали такие блюда-полотенца дореволюционной работы, что я всё время, когда заходил к ним, удивлялся: какие же были люди в своем ремесле хитрованы. Даже непонятно, из чего эти блюда-полотенца под пирог на двенадцать персон сделаны и из какого-такого дерева такие большие розы и чем вырезаны? Вот бы посмотреть и узнать и познакомиться с такими людьми?
Рабочие, наконец добравшиеся до своей работы, оставив за скобками нас и новую хозяйку, привычно и вожделенно начали пилить доски пола по отчеркнутой линии и даже довольно благодушно ответили на наш с матерью вопрос: если вы распилите пол, а за окном снег мы сможем ночевать в этой комнате или нет? Мать никак не хотел ютиться в гостиной у хозяев.
Да нет, а чего? Я думаю, мороз небольшой. Семь-десять градусов будет. Стены выдержат.
Мать сказала:
Ну тогда я ночую здесь.
Да мы быстро сделаем. Всего два-три дня. Только выйдите, мы стену сломаем, пыли много будет. А дальше отпилим пол, прокопаем фундамент под стену и её кирпичную, да без двери, поставим максимум за три-четыре дня и уйдем.
Ну тогда я вообще никуда не пойду, здесь пережду. А ты сядешь на стул и на чемодане сделаешь свои уроки.
Вот как всё было. Рабочие через пять дней ушли. Мать всё вымыла, и я сел за стол. Зачем теперь рассусоливать про чемодан главному инспектору по жилвопросам района? Нескромно как-то.
Глава 16. Человек, который может всё
Оказывается начальство нашего Подгороднего сидит в Кунцево, при заводоуправлении, перед огромной цветочной площадкой из огненно-красных цветов. И каждое перо цветка как язык пламени.
Нас провели лестницей, вроде дворцовой, с коврами и двухъярусными пролетами в холл, тоже с коврами. Немного подождав, мы прошли в кабинет, который больше напоминал дворцовый зал с огромным окном, открытым на ту самую площадку с цветами, предупредительно политыми утром и сейчас благоухающими на всю приемную.
Зал был аккуратно разделен банкетками на две половины: на собственно кабинет и зал заседаний, в котором могло поместиться человек двадцать-двадцать пять без всякого нажима.
За столом в летней рубахе апаш сидел отдохнувший мужчина с приятным черноморским загаром. На него приятно было взглянуть. А когда он начал говорить, то был еще симпатичнее. Голос ровный, располагающий, безо всякого нажима. Мать села напротив него, а мне предложено было сесть сзади на банкетку.
Поскольку он не походил на моего отца-смоленца (деревня отца находилась у Шевардинского редута), а походил на работника на шей хозяйки воронежца дядю Лешу, я никак не мог к нему примениться.
Приветствую вас, Лидия Васильевна! Разрешите предложить вам стул и узнать от вас имя вашего сына. Здесь в документах его нет.
Акимушка, польщенная, сказала мать.
Садитесь, пожалуйста, и расскажите, что привело вас сюда?
Оторваться от него взглядом было невозможно. Невозможно было оторваться от его мягких слов, доверительной интонации человека, кровно заинтересованного во всех нюансах твоей жизни, с олимпийским спокойствием выслушивающего все и всяческие жалобы, истории, просьбы и просто разговоры.
Мать вкратце объяснила нашу ситуацию. Из нового она ввернула-таки чемодан, на котором я делаю уроки, как совершенно невозможное для матери, и что она просит хотя бы угол для ребенка. А он переспросил меня, действительно ли я делаю уроки на чемодане? И мне подумалось, что мать, наверное, не так уж неправа, как мне казалось вначале. Надо выучиваться просить на бедность. Люди и слушать тебя не будут, если ты не в аховом положении. Но согласиться с этим мне всё равно было неприятно, и я отвернулся к окну. Боже! Какие каллы за окном на светлой лужайке площади. Огромный квадрат пурпурных калл шеренгами и рядами торжествовал свое существование.
Он умел слушать жалующихся. Отвечая, он вежливо, спокойно, четко ставил слова, но я не мог уловить смысл его ответа. Оказалось, и мать не поняла и переспросила по завершению его речи:
Так что же? Вы дадите нам комнату по потере кормильца или нет?
Ответ поразил нас обоих:
Решаю не я. Я только даю рекомендации по уже решенному делу и высылаю их по месту разбирательства. Решают всё равно они.
Мать, ничего не поняв, рухнула в настроении. Как не дали так и не дадут! Рекомендации С жалобами надо заканчивать. Такую уйму времени и сил потратила. Все они хороши. С чего бы им друг другу глаза выцарапывать?
А меня всю дорогу распирала мысль: как это может быть, что хозяйский работник очень похож на этого начальника? Я не знал, что это называется просто: оба они воронежцы.
В размере месяца почта прислала его ответ. Мать вызвали. Она опять оказалась в своем исполкоме перед инспектором с лошадиным лицом, и он, инспектор по жилвопросам Подгороднего, стоя зачел ей ответ кунцевского начальника: «Просим более внимательно рассмотреть решение по поводу жилвопроса гражданки Выпхиной».
В присутствии секретаря лошадиное лицо изрекло: «Мы, посоветовавшись, решили оставить свое решение без изменений. Без изменений потому, повторил он, что на изменение решения нет никаких оснований». Тогда мать, вдруг взорвавшись, соскакивает со стула, молниеносно подбегает к столу лошадиного лица и что есть силы ударяет своим кулаком по столу с воплем: «Долго вы еще будете мучить меня своими проволочками?!» Лошадиное лицо отпрянуло, побледнело и потопталось на месте.