Точно, вот так эта болезнь и называется: золотая лихорадка. Научную трезвость сохранить почти невозможно, мало кто в состоянии устоять.
Дэвид Адам, как и Селия, старался разглядеть в Дэвиде Мерино здоровую сердцевину. Никакого труда это не составляло, он действительно производил прекрасное впечатление. И надо признать: Дэвид всегда готов грудью встать на защиту сотрудника. Но при одном условии: ты должен быть стопроцентно лоялен. Его обаяние, юмор, находчивые реплики противостоять если не невозможно, то очень трудно. И главное, к Адаму-то он как раз относился прекрасно. Зачислил в лабораторию, даже не дождавшись конца интервью. И все бы хорошо, но Адама смущала витавшая вокруг Дэвида аура бесшабашности. У него то и дело возникало чувство, что Дэвид вполне способен перейти границы, и не только в отношении женщин и морали.
Но что да, то да с помощью обаяния и умения убеждать Дэвид выбивал большие, серьезные гранты. Но тут-то и таилась ловушка: серьезные гранты подразумевают серьезные результаты. От результатов зависела вся его карьера. А если результатов нет, остаются два выхода: честный и скажем так, не особенно. Но это как посмотреть. Адаму часто казалось, что если Дэвид убежден в результате исследования, то ему ничего не стоит умножить, скажем, экспериментальную выборку на два или на три. Мы же знаем, что эксперимент безупречен, а время подгоняет. Нельзя же сомневаться во всем.
Адам так и не мог разгадать Селию. Или она выросла в какой-то идеальной семье, или, наоборот, детство было таким чудовищно трудным, что несуетливый оптимизм выработался у нее в качестве защитного механизма.
Надо собраться с духом и спросить. Когда-нибудь все равно придется это сделать.
Ангел с дисплея исчез, телефон тоже молчит. От Матьё уже несколько дней ни одной эсэмэски. Адам бросался на каждый звоночек мобильника, но всегда это оказывался кто-то другой. Настоящая пытка. Они встречались в прошлое воскресенье, это было замечательно, хотя уверенности, что Матьё воспринял это точно так же, у Адама не было.
Нельзя же без конца посылать сообщения. Еще одно и Матьё сразу поймет: он в отчаянии.
Уже четыре часа, а он еще ничего не сделал. Какие-то ерундовые, ничего не значащие дела толкутся в очереди за право откусить заметный кусок дня, не говоря уже о бесконечных видеоконференциях и совещаниях. У французов особый темп жизни. Они, по-видимому, так и не отделались от национального сибаритства в утренние часы еле двигаются, потом настает очередь двух-, а то и трехчасового ланча, и никому даже в голову не приходит, что в это время полагается выполнять порученную работу. В Нью-Йорке работают с рассвета до заката, ланч если повезет. Взамен люди могут себе позволить десятки двухминутных перерывов пожевать, сделать пару упражнений или перекинуться словом-другим с коллегами.
Американский образ жизни переводу на другие языки не поддается.
Адам вздохнул. Еще только четыре. Открыл присланную Селией статью и начал вычитывать. Рано или поздно все равно придется позвонить Дэвиду и доложить любой утаенный контакт с Гарвардом тот расценивал как предательство. И не только с Гарвардом с какой угодно другой задействованной в проекте лабораторией. И кстати, не только Дэвид Нгуен тоже не хотел ничем и ни с кем делиться.
Скверные новости, Адам.
Адам вздрогнул и резко развернул стул. Сами.
Почему?
Одна из твоих мышей.
Густая, похожая на птичье гнездо шевелюра поблескивает в равнодушном свете жидкокристаллических ламп на потолке. Сами, пожалуй, самый талантливый в группе, но не то чтобы необщительный, нет, так сказать нельзя, обсуждать с ним что-то одно удовольствие. Но Сами терпеть не может пустую болтовню и без стеснения дает это понять.
Что?
Сдохла.
Сдохла? Не может быть
У Адама появилось ощущение, что на нем немилосердно стянули пояс. Уже немало мышей погибло, у них просто нет права еще на одну необъяснимую смерть. Экспериментальная часть проекта Re-cognize уже напоминает этический кошмар.
Пневмония. Сами отрицательно покачал головой, будто прочитал мысли Адама. Бактериальная пневмония. Никакой катастрофы, но проблема в другом. В клетке были три мыши. Ветеринары хотят усыпить остальных двух.
Но это же
Альтернатива антибиотики.
Но это же невозможно! Микроглия важный элемент иммунитета. Антибиотики повлияют на результат.
Знаю.
И что будем делать?
Сами пожал плечами на ковбойский манер, но с заметным сочувствием:
Это твои мыши.
Вид не менее грустный, чем принесенная им новость. Две застиранные футболки одна поверх другой, темные круги под глазами. Сами родился в крошечной сирийской деревне, родители погибли в их машину заложили бомбу. Два брата и маленькая сестренка ухитрились бежать в Турцию на грузовике спрятались в стоящем в кузове большом деревянном ящике. В лаборатории молчаливый и загадочный Сами воспринимался как чужак, но Адаму он очень нравился. У Сами было удивительное чутье, он безошибочно находил слабые места в эксперименте. К тому же он не очень свободно владел языком, что в глазах Адама было преимуществом: Сами говорил только самое необходимое, на ненужные детали просто не хватало словарного запаса.
Возможно, эта история вообще никак не повлияет на результат.
Возможно, грустно согласился Адам. Мы все равно обязаны указать, что применялись антибиотики. И ни один журнал ты же сам понимаешь кто примет работу с контаминированным экспериментом? Придется все переделывать.
Да придется.
Где вообще она могла подхватить эту инфекцию? Раздражение росло по мере осознания нелепости ситуации. Они и так давно превысили запланированный срок. Несколько месяцев опоздания.
Кто-то снебрежничал. Другого объяснения нет.
Черт бы подрал три месяца коту под хвост.
Так что сказать ветеринарам? уже на пороге спросил Сами с таким видом, будто извинялся, что отнял столько времени.
Адам глубоко вздохнул.
Пусть усыпляют.
Сами молча исчез, после чего Адам повел себя весьма необычно: вслух произнес несколько грубых, чисто американских ругательств. Дэвид Мерино такого ни за что бы не допустил. Снебрежничал Как будто этот кто-то, кто снебрежничал, знать не знал, чего стоит такая небрежность. Впрочем, во Франции гигиена понятие довольно размытое. Чтобы прийти к такому заключению, достаточно спуститься в метро в час пик.
Адам выключил монитор и встал. Дэвида удар хватит, когда узнает. Три бесценные мышки улетели в свой мышиный рай, не пожелав поделиться хоть какими-то результатами.
Он вышел на улицу. Было не особенно холодно, но небо затянуто тучами, а в воздухе висит моросящий парижский дождичек. Зиму в Париже действительно можно назвать зимой с большой натяжкой разве что в том смысле, что погружает в депрессию. Адам нашел лавку под навесом и присел, и в тот же момент пискнул телефон.
Не глядя на дисплей, зажмурился на секунду а вдруг поможет исполнению желаний? Расхожее мнение любовь превращает человека в ребенка. Даже какие-то афоризмы существуют на этот счет. Всем влюбленным по двенадцать, то-то взрослые и злятся. Представил лицо Матьё зеленые глаза, длинные густые волосы, модная небритость, которую почему-то называют интеллектуальной. Интеллектуальная небритость, что бы это ни значило. Очевидно, человек настолько занят своими чересчур интеллектуальными мыслями, что не успевает побриться.
Нет сообщение от мобильного оператора. Пора пополнить карточку.
Адам раздраженно сунул телефон в карман и снова выругался, на этот раз еще затейливее. Как же он устал от всего этого спектакля! Сплошное, бесконечное ожидание. Короткие, слишком короткие моменты счастья и вновь томительное, выматывающее ожидание. Если он уже ничего не значит для Матьё, то достоин ли Матьё занимать все его мысли? Может, и нет, но что поделаешь? Он тосковал по Матьё так, что ему иногда казалось: достаточно хотя бы увидеть друга, хотя бы как там у Жака Бреля? Тень его руки, тень его собаки, хотя бы тень его тени
Одержимость другого слова не подберешь.
Три дохлые мыши, а теперь еще и это. Он сунул замерзшие руки в карманы и долго сидел и дулся то ли на нерадивых лаборантов, то ли на Матьё, то ли на самого себя.
* * *
О боже Селия прикусила губу. Отец в койке, под желтым больничным одеялом, с белоснежной повязкой на лбу. О, папа
О боже, пожалуй, да, а вот о, папа рановато, Тыквочка. Живу пока. Тед Йенсен с интересом посмотрел на завязанный подарочной ленточкой яркий пакет у нее в руках. Я и не знал, что у меня сегодня день рождения.
Селия протянула отцу пакет и присела на край больничной койки.
Выглядишь ты ужасно Болей нет?
Меня накачали какими-то свирепыми таблетками. Если честно, они так ударили в голову, что я не уверен, есть она у меня или нет Он дурашливо-серьезно пощупал голову и, поморщившись, кивнул: Пока есть. Жить можно.
Легкое сотрясение, доктор Йенсен. Рана на лбу неопасна, выглядит страшнее, чем на самом деле. У вашего папы есть ангел-хранитель.
Значит, ты решил погулять шел снег Селия никак не могла сообразить, какой тон выбрать.
Наконец Тед размотал все ленточки и обертки и достал белую коробочку.
Ты ангел, Тыквочка.
Дрожит правая рука. Раньше этого не было. Или она не замечала? Может, лекарства так действуют?
Неделями не кормят, пожаловался Тед. В этой больнице понятия не имеют о настоящем сервисе. Так они всю клиентуру растеряют. Он неожиданно пукнул и пожаловался: Вот видишь? Нервы ни к черту.
Селия улыбнулась. Эта шутка ее ровесница Небритый, бледный.
Ты похудел, папа.
Вот еще! Ничего я не похудел. Это у них одежка такая. Натянешь эту хламиду десять кило долой.
И в самом деле, трудно придумать более безобразное одеяние, чем стандартная больничная рубаха. Селия посмотрела на прикроватный столик. Ничего, кроме огромной, не меньше литра, пластмассовой кружки с ярко-синей, величиной с лошадиный хомут ручкой. Улыбка умерла. В этих неестественных размерах было что-то трагическое, так же как и в часах с огромными цифрами для дементных, которые продают в аптеках. Как будто старики и больные к концу жизни вновь превращаются в детей.
Тед Йенсен откусил шоколадку в форме медвежонка и причмокнул.
Где ты взяла такую прелесть?
Шоколатерия в Бикон-Хилл.
Шоколатерия! Тед весело, по-детски, рассмеялся. Ой-ой-ой Чистейший декаданс!
Постмодернизм, никуда не денешься.
А вот когда я был совсем молодым
Селия прекрасно знала, что последует за этим знакомым с детства зачином. В то лето Тедди было семнадцать, он сбежал из дома и спускался на байдарке по Аллагашу[18]. Дальше будет тетушка на заправке, которая продавала знаменитый во всем Мэне картофельный шоколад по пятьдесят центов фунт.
Она с нежностью посмотрела на отца. В палату заглянуло вечернее солнце, белая повязка на лбу, казалось, фосфоресцировала. Опять пошел гулять Парень в кабине снегоуборочного бульдозера заметил его вовремя вернее, почти вовремя. Страшно подумать а ведь мог бы и не заметить. Странная тень в снежной вьюге, заметающей границы между небом и землей. Бульдозер весит несколько тонн.
А вы никогда не думали? Существуют же специальные учреждения, дома для сенильных пациентов
Селия гнала от себя эти мысли, но получалось плохо.
На этот раз отец изрядно сократил историю с картофельным шоколадом. Намеренно? Или подзабыл?
Он протянул коробку Селии:
Угощайся, Тыквочка.
Спасибо, папа, я не голодна.
Из всей семьи осталась одна Селия, все остальные умерли. Пути Господни неисповедимы. Решать ей а как? Оставить отца в бунгало, в котором он прожил всю жизнь? Хорошее заведение было ей попросту не по карману, а в обычный, финансируемый из бюджета дом престарелых спасибо, не надо. Ничего ужасного, но тоска зеленая. Отец там мгновенно зачахнет без общения.
Не голодна? Это меня радует. Мне больше достанется.
Он взял еще одно пралине и, не глядя, положил коробку на тумбочку. Селия не могла оторвать глаз от дрожащих рук. Был ли тремор и раньше, а она просто не замечала? И когда он последний раз смотрел в зеркало? Небритый, волосы отросли.
Вы же сами знаете, как течет болезнь. Перспектива прямо скажем, печальная.
Перспектива печальная и туманная, а на горизонте бетонная стена.
Замечательно даже не думал. Оказывается, еще не разучились делать хорошие конфеты. И то разучились делать, и это, а конфеты пока не разучились.
Повезло.
Надо бы прицепить к его джинсам GPS-передатчик. Но в конце концов, не так уж он и болен. И руки вроде бы не дрожат наверное, показалось. У страха глаза велики.
Селия печально вздохнула и опасливо покосилась на отца: не заметил ли? Будет только хуже А ведь есть средство избежать кошмара.
И тут же отбросила эту мысль.
В полуоткрытую дверь постучали, и в палате появилась медсестра.
Вашему папе надо померить давление.
Да, конечно мне все равно пора. Папа, доктор Грег говорит, что они тебя подержат до завтра, для наблюдения. Вечером забегу проведать, а утром заеду.
Ты чересчур меня опекаешь. Я же могу взять такси.
Отдыхай.
Селия чувствовала себя виноватой. Надо бы посидеть с отцом, но что делать? Она пообещала Эндрю провести презентацию для руководства госпиталя и уже почти опаздывала. Будут пробки опоздает.
Вечером увидимся.
Не надо, Тыквочка. Не насилуй себя. Тут полно красивых медсестер. В очереди стоят, чтобы со мной пококетничать. Угощу конфетами и они у моих ног. Но не волнуйся. Тебе тоже достанется.
Селия засмеялась. Как бы ей хотелось сохранить эти моменты, когда отец так весел, игрив и даже остроумен
До вечера!
Она нагнулась, поцеловала его в щеку и побежала к выходу. По пути схватила в больничном кафе маффин с изюмом пока не голодна, но потом наверняка захочет есть. Расплатилась и послала эсэмэску Эндрю Нгуену: извини, задерживаюсь, навещала отца в больнице. Уже в дороге, скоро буду.
Буквально через несколько секунд зазвонил телефон. Эндрю.
Что с отцом?
Упал не заметил снегоуборщик.
Квадратные очки Нгуена внезапно заполнили весь экран зачем-то поднес телефон к самому носу.
Ну и как он? прошептал страшным шепотом.
Ничего легкое сотрясение.
А чем твой отец болен? Деменция?
Нгуен, как правило, не затрудняется с выбором выражений, но на этот раз в голосе прозвучала искренняя озабоченность.
Не знаю отчего-то солгала Селия.
Сколько ему?
Шестьдесят пять.
Эндрю нахмурился и кивнул:
Оставайся с ним. Можешь сегодня не приходить.
Нет необходимости. С отцом все в порядке.
Это твой отец, Селия, с нажимом сказал Эндрю. Ты сейчас в клинике?
Да на выходе. А как же презентация? запротестовала она.
Ты можешь поработать и там. Адам вернул рукопись, сейчас скину тебе его правки. Пройди текст, внеси что нужно если нужно. Подрегулируй, чтобы статья была к утру готова.
А презентация?
Сам проведу, не беспокойся. Ты, оказывается, говорила с комиссией по этике? Я видел твое сообщение.
Да. Селия оживилась. Если что и отвлекало ее от мрачных мыслей, то это работа. Теперь кто-то из нас должен присутствовать на каждой операции.
Кто-то из нас? Ты, к примеру?
Я, Ко-И кто-то. Хорошо бы Мо. Эсте тоже предложила, если нужно. Но это только на один месяц, они просто капризничают
Засранцы, вот они кто! Капризничают
Селия опасливо покосилась на старушку с бубликом рядом телефон был включен на громкую связь, чтобы не прижимать к уху. Слышала грубость или нет?
Отвяжутся, пробормотала она.
Волей-неволей Селия была замешана в конфликт с комиссией по этике. Ветеринары утверждают, что Эндрю небрежно обращается с подопытными животными. Экономит на болеутоляющих и якобы как-то позволил себе говорить о животных в уничижительном тоне. Слышали бы вы, ветеринарно-этические величества, в каком тоне он говорит с сотрудниками