Зайдет, бывало, скупщик, спрашивает:
Нет ли старинного севра или сакса у вас?
Ну а старуха понятно что отвечает:
Если заплатите пшеном или рисом, найдется
Сколько раз я эти разговоры слышал и вниманье на них совсем перестал обращать.
У меня даже сон от тоски да от безделья испортился. Прежде я, бывало, спал как убитый. А теперь не то. Поужинаю со старухой, напьюсь чаю, лягу, и точно меня какой-то холод сковывает. Сплю беспокойно, сквозь сон какие-то голоса слышатся, шаги, шорохи. Утром просыпаюсь каким-то слабым, неуверенным
В предвидении зимы занялся я заготовкой дров. Кто знает, думаю, сколько времени еще здесь проживу, а зимой мерзнуть неохота. Уеду топливо старухе останется, она тоже не кошка, своей шерсти нет. Нашел я неподалеку, в одном из переулков, сад. С улицы не подумаешь, что за домом такой сад может быть. Деревья в нем всякие, кусты, скамейки и, главное, очень подходящий забор.
А вместо сарая дрова мы складывали в подвал под особняком, ход в него из дома шел, прямо из коридора.
В нем винный погреб раньше помещался, рассказывала хозяйка.
Бывало, схожу, выломаю две доски, нарублю их на плашки перед крыльцом и снесу в подвал.
Старуха и посоветовала подвал для дров приспособить.
И под рукой, говорит, и не украдут.
Однажды прихожу в сад, а туда по дрова, разумеется, не один я ходил, и вижу: какой-то курносый паренек у забора пыхтит, тоже доски выламывает.
Помочь? спрашиваю.
Отстань, говорит, сам справлюсь.
А как тебя зовут?
Витька.
А сколько тебе лет?
Тринадцать.
Давай помогу.
А ну!
Самолюбие не позволяет помощь принять. Рванул мой Витька доску на себя, доска, правда, затрещала, но парень не удержался, бац на спину, доска его по лбу, на лбу синяк, губы дрожат, вот-вот заплачет.
Думаю: надо его разозлить, а то заплачет, застыдится, убежит, и конец нашему знакомству.
А доску эту, говорю, я у тебя возьму.
Вскочил мальчишка, ощерился, сразу о синяке забыл.
А я тебя камнями забью, говорит.
Поговорили мы с ним Ничего, сошлись. Выломал я себе три доски, ему две, пошли обратно вместе.
Ты где живешь? спрашиваю.
Здесь, на Фонтанке.
А отец у тебя чем занимается?
Отец на Путиловском заводе работает.
А как же вы сюда, на Фонтанку, попали?
А нас сюда из подвала переселили
Вышли мы на Фонтанку.
А где же ты здесь живешь? спрашиваю.
А вон, говорит, в большом доме, на втором этаже, там еще на двери вывеска: Барон фон Мердер.
Эх ты, барон! говорю. Идем ко мне, наколю я тебе твои доски.
Ну поломался он для приличия и согласился.
На другой день мы уже вместе по дрова пошли, потом зазвал я его к себе, и началась наша дружба. Я ему про войну рассказываю, о Красной Армии, о деникинцах, о Колчаке, вместе с ним револьвер свой чищу, целиться его научил, азбуке Морзе выучил, короче говоря: бери парнишку на фронт, он и там без дела не окажется. Виктор тоже в долгу не остался: начал меня арифметике обучать. Придет ко мне вечером уроки готовить, ну и сидим мы с ним вместе, решаем задачки всякие.
Александра Евгеньевна во мне души не чает. После того как я с Виктором подружился и начал с ним задачки решать, она, кажется, совсем убедилась в том, что я нахожусь в отставке и не знаю, как свое время убить.
4
Довелось однажды днем остаться мне в доме одному. Старуха ушла не то карточки какие-то получать, не то платок какой-то понесла на рынок на сахар выменивать. Сижу у себя в комнате и книжку читаю. Слышу звонок. Пошел к двери, открываю.
Стоит на парадном мужчина. Бородка клинышком, серенькое пальтецо Ничего особенного.
Взглянул на меня, хмыкнул почему-то и спрашивает:
У вас для продажи саксонского фарфора не найдется?
Вижу скупщик. За последние дни они что-то редко стали к моей хозяйке захаживать. Не захотел я упускать покупателя, дай, думаю, услужу хозяйке.
Отчего же, говорю, точь-в-точь как всегда отвечала Александра Евгеньевна, найдется, если заплатите пшеном или рисом.
Незнакомец ухмыльнулся, сунул мне в руку какую-то записку и, не говоря больше ни слова, повернулся и скрылся за углом. Что-то непонятно!
Вернулся в комнату размышляю и думаю, что не вредно мне эту записку прочесть. Разворачиваю. Написано не по-русски, а в углу будто бы два скрещенных меча синим карандашом нарисованы. Вижу не моего ума дело.
Дождался старушку, у нас между собой условлено было квартиру пустой не оставлять, и, ни слова ей не говоря, натянул бушлат, вышел на улицу и прямым ходом к Коврову.
Так и так, товарищ Ковров, говорю, докладываю все по порядку и подаю записку.
Придется тебе, товарищ Пронин, говорит он, обождать здесь с полчасика.
Ушел он. Возвращается минут через двадцать и отдает записку обратно.
Видишь ли, к моменту наступления Юденича на Петроград белогвардейцы подготавливают вооруженное выступление, объясняет Ковров. В городе много всяких контрреволюционных групп и группочек, хоть нити от них все тянутся в один штаб. Среди них есть организация, именующаяся Синие мечи. А где собираются эти заговорщики, мы не знали. Понятно? Иди домой, отдай своей хозяйке записку, как будто ты здесь и не был, а сам следи там во все глаза
Вернулся я домой, поговорил для видимости со старушкой о том о сем, тут Виктор ко мне пришел, я с ним о географии, о картах потолковал и только потом будто вспомнил и спохватился.
Вы уж извините меня, Александра Евгеньевна, вам тут днем записку принесли, а я и забыл.
Она берет записку, тут же при мне ее читает и спрашивает:
Разворачивали вы ее?
Как же, говорю, извиняюсь, полюбопытствовал, думал, может, срочное что-нибудь
А кто же вам ее дал? спрашивает она.
Я рассказываю все, как было. Спросил человек про фарфор, а я ему и ответил: ежели за пшено или за рис, то можно.
Правильно ответили, одобряет она. А он что?
А он ушел, говорю. Это на каком же языке написано?
На английском, объясняет она. В записке он просит меня отобрать чашки с такой маркой, как здесь указано, а зайдет он за фарфором позже.
Тут она идет к себе в комнату, приносит оттуда чашки, и действительно на донышках чашек изображены такие же точно мечи, какие нарисованы на записке. Признаться, тут я даже подумал не переборщил ли Ковров в своей подозрительности: мечи и впрямь оказались фабричной маркой.
Ну напились мы втроем чаю из этих самых чашек, Виктор пошел домой, а я лег спать.
5
Дня через три заходит ко мне вечером Александра Евгеньевна, такая довольная, веселая, приветливая.
А у меня, Иван Николаевич, радость, говорит она. Ко мне племянник в гости приехал. Помните, я вам рассказывала, который в деревне под Псковом учительствует. Приехал в командировку.
Что ж, отвечаю, очень приятно будет познакомиться.
И я рада, говорит она, что вы с ним познакомитесь, человек он славный, хороший, вы с ним сойдетесь.
Зовет она меня к себе в комнату.
Вот, говорит, знакомься, Володя.
Здоровается со мной этот Володя Парень высокий, статный, русый, глаза голубые, лицо бритое, голова под машинку острижена, одет в солдатскую гимнастерку, в ватные штаны, в яловых сапогах По облику помор, на севере часто встречаются такие рослые парни, по одежде солдат.
Вы почему же не на фронте? спрашиваю.
А у меня туберкулез, говорит он. В пятнадцатом году на германском фронте правое легкое навылет мне прострелили.
Значит, вроде меня, усмехаюсь, на инвалидном положении?
Да, говорит, вроде вас, только я не люблю без дела сидеть, в деревню отправился. Вот приехал сейчас за книжками.
Долго думаете пробыть в Питере?
Да дней пять, отвечает.
Сидим, разговариваем, Александра Евгеньевна чай вскипятила, по случаю приезда племянника даже баночка с вареньем у нее нашлась, племянник сало привез, я селедку почистил Пиршество по тем временам!
Напились мы чаю, наговорились.
Вы уж извините меня, Иван Николаевич, обращается ко мне старуха, разрешите Володе у вас в комнате переночевать. Всегда он жил в этой комнате, да и прохладно в других, а я все-таки как-никак дама.
О чем разговаривать, говорю. Места много, и мне веселее. Хоть на диване, хоть на постели его устраивайте.
Пошли ко мне. Старуха меня благодарит, о том, чтобы я кровать уступил, даже заикаться не позволяет, устроила племяннику постель на диване, попрощалась с нами, ушла.
Меня в сон клонит мочи нет, разморило после еды. Поговорили мы еще о чем-то, лег я и точно в яму провалился. Ночью мне сквозь сон какие-то голоса мерещились, какой-то шум, грохот, но проснуться я был не в силах. Открываю утром глаза племянника нет, руки и ноги у меня тяжелые, точно свинцом налиты. Заспался, думаю. Поднялся, умылся, пошел в подвал за дровами.
Старуха в коридоре шмыгает.
Доброе утро, Александра Евгеньевна, говорю. Племянник-то ваш встал уже?
Да, говорит, ушел по делам.
Натаскал я дров, сварил кашу, прибрал комнату, сижу, опять думаю, как бы убить время
Тут приходит почтальон, вручает мне письмо, вызывают меня в военкомат в связи с переучетом. Думаю, быстро что-то, я и встал-то на учет без году неделя. Однако пошел Ковров, оказывается, вызывает!
Являюсь к нему, а он глядит на меня и головой качает.
Нехорошо, товарищ Пронин, говорит. Где это ты по ночам шатаешься?
Как где? говорю. Как велено, безвыходно сижу у себя дома и абсолютно нигде не шатаюсь.
А врать еще хуже, говорит Ковров. Были мы у вас сегодня ночью в гостях, замок у тебя на двери висел.
Ничего не понимаю, говорю я. Всю ночь дома спал.
И я тогда ничего не понимаю, говорит Ковров. Ночью произвели мы у твоей хозяйки обыск
То-то мне ночью голоса слышались, перебиваю я его.
Хотел я и твою комнату для видимости осмотреть, продолжает Ковров, подхожу к двери на двери замок. Где, спрашиваю, гражданка Борецкая, ваш квартирант? Ушел куда-то, отвечает она, он часто по ночам отлучается. Замок, смотрю, у тебя на двери купеческий, таким только амбары запирать, не доверяешь, видно, старушке. Ну, твоя квартира есть твоя квартира, в глазах Борецкой особенно следовало подчеркнуть неприкосновенность твоего жилища. Осмотрели мы дом, за исключением одной твоей комнаты, и ушли
Позволь, говорю я Коврову, никуда я из дому не уходил. У меня еще племянник ночевал.
Ковров так и подскочил на месте.
Какой племянник? Рассказываю
Э-эх! говорит Ковров. Провели нас с тобой, опростоволосились! По всем подозрительным домам искали мы в ту ночь крупного агента иностранной разведки Понял?
Вот сволочь, говорю. Племянник-то, значит
Ругаться нечего, говорит Ковров. В другой раз умнее будем. Спрятали они в твоей комнате человека. Одного только не понимаю, ведь мы и шумели, и ходили, и разговаривали Как ты не услышал?
И я не понимаю, говорю. Слышались мне сквозь сон голоса, только я так и не проснулся.
Может, опоили они тебя чем-нибудь? спрашивает Ковров.
Не думаю, говорю. Ничего мы, кроме чая, не пили, а чай все трое пили одинаковый.
Кто там разберет, говорит Ковров. Ты все-таки чай пей там поаккуратнее. Постарайся как-нибудь незаметно отлить малость этого чая и принести к нам Сумеешь?
Сумею, говорю. Теперь им меня провести не удастся.
Только, смотри, вида не подавай, будто ты что-нибудь подозреваешь, продолжает Ковров. Не заметил, племянник никаких бумаг или оружия не привез?
Пожал я плечами, покачал головой
Привез, говорю. Лепешки да сало.
Не говори так, объясняет Ковров. Они военное выступление в Петрограде готовят. Дело не шуточное! Иностранные разведчики не зря через фронт перебираются. У заговорщиков и план есть, и с белогвардейцами они в переписке! Это, брат, война
Выдвигает он из стола ящик, достает булку, подает мне.
Мать честная! восклицаю я. Булка!
Да, подтверждает Ковров усмехаясь. Нашлись филантропы! Вчера из одного консульства целую сотню прислали в детский дом
Ну и что же? спрашиваю я.
А как ты думаешь, что может быть в такой булке? в свою очередь спрашивает меня Ковров.
А мы посмотрим, говорю я, угадывая намек Коврова, и разламываю булку пополам, предполагая что-нибудь в ней найти. Но увы, это оказывается самая обыкновенная булка! На всякий случай выковырял я из одной половинки мякиш, но, кроме мякиша, так ничего и не нашел.
Ничего, разочарованно произношу я и вопросительно взглядываю на Коврова. Ты как думаешь?
Ковров берет в руки выпотрошенную половинку, осторожно отгибает поджаристую корочку, и я вижу несколько небольших продолговатых предметов, лежащих под корочкой, точно бобы в стручке.
Что это? спрашиваю.
А капсюли для гранат, объясняет Ковров. С пустыми руками телеграф или вокзал не захватишь
И как же вы поступили? интересуюсь я.
Доставили булки по адресу, говорит Ковров. Ребята были очень довольны. Только воспитательницу, у которой нашлись эти капсюли, пришлось разлучить с детишками
Ну, тут я догадался, что это мне наглядный урок и предупреждение.
Прихожу домой, и в сердце у меня теплилась маленькая надежда на то, что племянник этот придет еще разок к нам в дом переночевать.
Понравился мне ваш племянник, Александра Евгеньевна, говорю я своей хозяйке.
И вы ему очень понравились, отвечает она. Просил вам привет передать. Заходил он тут без вас, из Пскова телеграмма пришла, вызвали его обратно.
6
Опять потянулись обычные мои тоскливые дни. Живем мы с Александрой Евгеньевной, будто ничего не произошло. Она об обыске не заикается, а я делаю вид, будто и понятия о нем не имею. Сентябрь подходил к концу. Начались дожди, на улице стало пасмурнее. В газетах пишут, что деникинцы к Курску приближаются, настроение у меня паршивое Но я не подаю вида, креплюсь, о фронте стараюсь не вспоминать. После истории с племянником убедился: прав Ковров, что послал меня сюда. Конечно, вместе с товарищами на позициях и легче, и веселее, но ведь надо кому-нибудь и здесь находиться.
Одно у меня утешение Виктор. Придет вечером, натопим мы с ним печку, он мне книжки вслух читает, я ему всякие истории рассказываю; крепко мы с ним подружились, даром что между нами пятнадцать лет разницы.
Совет Коврова я не забывал, нашел где-то в доме пустой флакон из-под одеколона, припрятал под шкафом и жду подходящего случая.
А случай никак не подвертывается! Решил я тогда Виктора на помощь мобилизовать.
Пришел он, я и говорю ему.
Если придет к нам сегодня Александра Евгеньевна чай пить, дается тебе следующее боевое задание: выйди за чем-нибудь из комнаты и свали в какой-нибудь гостиной горку или этажерку. Словом, разбей что-нибудь. Погромче, с шумом, с криком Я на тебя тоже напущусь. А ты винись, оправдывайся И смотри: держи язык за зубами, будто сам напроказил
Виктор чудо-парень был: все поймет и лишнего не спрашивает.
Попозже заходит к нам Александра Евгеньевна.
Я к вам в гости, говорит. Не прогоните?
Милости прошу к нашему шалашу, говорю. Чайник вот-вот закипит.
Берется она, по обыкновению, хозяйничать, заваривает чай из брусничного листа, разливает по чашкам, я из угольев печеную картошку выгребаю, все идет честь честью.
Хорошо бы немножко дровишек подбросить, говорю. Слетай-ка, Виктор, в коридор, там щепки в углу лежат, принеси.
Виктор стремглав убегает, и дальше все разыгрывается как по нотам. В комнату доносится шум, грохот и крик Виктора, что-то звенит и бьется, и я вижу, как Александра Евгеньевна даже в лице меняется
Что такое там случилось? восклицает она и выбегает из комнаты.
А я тем временем свой чай быстро выливаю в пузырек, ставлю пузырек под кровать, выполаскиваю чашку, наливаю себе свежего чаю и затем бегу следом за старухой.
Вижу постарался Виктор. Валяется на полу этажерка, а вокруг нее черепков видимо-невидимо. Старуха стоит бледная, в лице ни кровинки, губы трясутся.
Боже мой! бормочет она. Что он наделал? Ведь это наполеоновский фарфор. Вы посмотрите
Поднимает она черепки, показывает мне вензель, я ее утешаю, и, надо отдать ей справедливость, старуха быстро берет себя в руки и, уж не знаю, как там внутри, но внешне успокаивается.